Почему мы так существенно ошиблись раньше в оценке жизнеспособности социализма? Почему мы жили такими представлениями о социалистических странах, которые больше соответствовали нашим желаниям, чем реальности? Одну из важнейших причин этого мы можем сегодня назвать: потому что западные социологи и политологи полностью утратили историческое сознание. Тем самым ими была потеряна способность к пониманию мощных сил, двигающих в конечном счете историю и определяющих судьбу народов и общественных систем, их выживание или гибель.
Не страдаем ли мы от той же близорукости и в отношении ФРГ, а именно от фантастической веры в то, будто можно постичь судьбы общественных систем, наций, культур и народов, пользуясь одними лишь социологическими категориями.
Ситуация в России удивительным образом напоминает положение в Германии эпохи Веймара, тогдашний кризис демократии. Аналогий и совпадений немало, вплоть до того, что в случае провала либеральных реформ, планов создания правового государства России угрожает гибельный альянс бывших коммунистов с новыми националистами, то есть своего рода национал-социализм.
Процессы, развивающиеся в России, касаются нас, немцев, самым непосредственным образом. Однако мы столь глубоко заняты проектом "Европы", что не способны постичь в достаточной мере, какое судьбоносное значение имеет для нас ход событий в России. Осознав это, мы отнеслись бы к происходящему в России с совершенно другим пониманием. Наш интерес к событиям в России и участие в них были бы совершенно иными. У нас появился уникальный шанс - возобновить духовный и культурный диалог между русскими и немцами, который в прошлом был исключительно плодотворным и привел к образованию определенной духовной общности. При всей важности инвестиций в российскую экономику для будущего страны эти инвестиции не принесут пользы, если одновременно нами не будут сделаны также духовные инвестиции в создание новой России.
С понятием "Веймара" у нас связаны такие ассоциации, что нашу нынешнюю ситуацию в Германии мы тоже вновь и вновь сравниваем с веймарской. "Веймар" стал символом первого крушения либерализма в Германии. Все чаще можно услышать, что Германия сползает, кажется, к веймарской ситуации. "Тени Веймара над Германией сгущаются" (Хильдегард Хамм-Брюхер). Бульварная пресса давно уже приводит сравнения, в каких отношениях наша ситуация напоминает веймарскую или приближается к ней.
Мое мнение по этому поводу совершенно четкое: Бонн - не Веймар и никогда не станет им. Представление, будто кризис и возможный крах свободной парламентарной демократии в Германии может привести к тем же последствиям, что и в 1933 г., совершенно неверно. Однако я добавил бы к этому следующее замечание: есть такие проявления внутреннего упадка демократии, для которых у нас нет исторических параллелей. Вполне может случиться и так, что при сохранении всех форм демократии испарится сам дух демократии и возникнет такое болото, в которое будет проваливаться всякая попытка обновления.
История не повторяется. Верность этого положения, однако, относительна, поскольку мы должны в этом случае добавить, что, как говорил Гегель, [2] история повторяется до тех пор, пока люди не усвоят уроки, которые они должны извлечь из истории. Не только положение в Европе, но и вся современная ситуация в мире в целом напоминает то соотношение сил, которое было в двадцатые годы. Освободившись от привычных шаблонов мышления, мы установили бы следующее: Европа периода после первой мировой войны, вместе со всеми угрозами того времени и кризисом либерализма, вновь предстает перед нашими глазами в полном своем обличье.
Почему это происходит? Какие же уроки истории мы не усвоили? Неужели многомиллионные жертвы тоталитаризма двадцатого века оказались совершенно напрасны? И неужели все они привели лишь к повторению той же ситуации, которую нам теперь приходится преодолевать?
Югославия - один из выразительных примеров тому. Англичане и французы проводили там всегда политику, направленную на вытеснение с Балкан немцев или на противодействие немецкому влиянию на Балканах. Таков политический фон трагедии, которая разыгралась ныне на Балканах. Начало этому было положено еще в девятнадцатом веке. Если мы вспомним о том, как реагировали Маргарет Тэтчер и Франсуа Миттеран, когда встал вопрос об объединении Германии, мы придем к тому же заключению. Меня беспокоит то, что, быть может, мы так и не усвоили уроков истории и повторяем все прежние ошибки. Мы движемся ныне навстречу второму кризису либерализма. И снова кризис либерализма выступает не только как немецкий, но и как общеевропейский феномен.
Призрак Веймара все еще не укрощен. Одна из основных аксиом для ФРГ звучала когда-то следующим образом: шести-семи миллионов безработных не будет больше в Германии никогда. А если это и случится, то у нас будет такая совершенная социальная система, что связанного с безработицей обнищания, как это было в Веймарской республике, в любом случае не наступит. Сегодня число безработных у нас не достигает, правда, шести миллионов. Однако в обозримом будущем, как считает Эдзард Ройтер, кое-что понимающий в этих вещах, у нас будет их, вполне возможно, и шесть миллионов, даже независимо от того, произойдет ли оживление конъюнктуры.
Проблема безработицы коренится в структуре экономики. Экономическая политика, направленная на изменение существующих структур, означала бы в Германии своего рода социальную революцию. Это нужно осознавать со всей ясностью. И без такой социальной революции мы не сможем приспособить существующую структуру немецкой экономики к новым требованиям мирового рынка. Но тогда нельзя будет больше рассчитывать на финансирование социального государства в прежних размерах, к чему мы так привыкли.
Тем самым мы оказались бы перед второй проблемой. Спросим себя: что же обеспечило внутреннюю сплоченность Германии, что было причиной беспримерных достижений немецкой демократии после 1945 г.? Это было социальное государство, которое постоянно осуществляло перераспределение таким образом, что каждый человек в этой стране мог рассчитывать в принципе на удовлетворение его социальных потребностей. Если не сегодня, то завтра, но тенденция была именно такова. Федеральная Республика Германия реализовала идеи марксизма, пожалуй, в большей степени, чем какая-либо другая страна Запада, не говоря уже о странах реального социализма. Сюда относится и решение социального вопроса в такой фантастической форме, как это осуществлено в ФРГ. Однако предпосылкой решения социального вопроса является высокоэффективная, конкурентоспособная экономика, производящая ту массу продукта, которую можно было бы распределять.
Между тем ныне внутренний долг ФРГ составляет уже 2000 миллиардов марок. Социальное государство все более финансирует в кредит, а не соразмерно реальной результативности экономики. Решающее внутриполитическое обстоятельство заключается в том, что социальное государство в его нынешнем виде уже невозможно финансировать по-прежнему. Необходимо не только сделать паузу. Нет, нужна фундаментальная перестройка всей системы нашего социального государства. Одни лишь демографические перспективы свидетельствуют о том, что придется расставаться с этим типом социального государства, которое было до сих пор гарантом стабильности и демократии в ФРГ.
Говоря о "кризисе либерализма", я имею в виду из всех упомянутых проблем прежде всего кризис либеральной культуры. Мы отдаемся в полную власть либерализму и его извращенной форме - либертаризму - столь безудержно, что это привело к индивидуализации, к расщепленности общества, к господству гедонизма в угрожающей мере: мы постоянно сталкиваемся в результате с симптомами внутренней эрозии и даже распада общества. Идет речь о гибели ценностей, о кризисе культуры. Неустойчивость сознания неизбежно сказывается также и в политике.
Германия не в состоянии быть действенным и надежно предсказуемым членом международных организаций, которые принимают решения о применении вооруженных сил для поддержания мира и правопорядка на всех континентах. Какой-либо единой политической воли, готовности взять на себя обязательства, вытекающие из принадлежности Германии к международным организациям, я между тем не замечаю. Германия очень хотела бы стать чем-то вроде пункта Красного Креста по приему пострадавших от войн и их последствий со всего мира. Однако, как показывают нынешние политические дискуссии в стране, Германия не готова предпринять для предотвращения войн такие шаги, которые предпринимает каждое нормальное государство. Германия не в состоянии даже определить свои национальные интересы, не говоря уже о том, чтобы представлять их и добиваться их осуществления.
