— Я позабочусь о нем, — сказала Эльза.

Ран посмотрел на нее.

— Нет проблем. Со мной такое тоже пару раз случалось. Все-таки обувь лучше бы снять.

Эльза тяжело дышала. Тащить Бахмана было нелегко. Но вдруг она осознала, что они с Отто наконец остались совсем одни.

— Позволь мне, — сказала она и, задев грудью плечо гостя, наклонилась и занялась второй туфлей мужа.

У нее ничего не было на уме, но в первый момент она не отстранилась.

Забыв о Бахмане, Ран протянул руку и, прикоснувшись к волосам Эльзы, отодвинул в сторону прядь, закрывавшую ее лицо. Хотел ли он просто увидеть ее близко или собирался поцеловать — она не понимала!

Эльза отпустила ногу Бахмана и встала так порывисто, словно пальцы Рана ее обожгли.

— Ступайте в свой номер, герр Ран.

Отто поднялся, но не ушел. Он пристально смотрел на нее, и его улыбка была вовсе не пьяной.

— А ты пойдешь со мной.

— Уходите! Иначе я расскажу Дитеру, как вы себя вели!

— Не думаю, что он узнает. — Ран взял ее за руку, и, хотя Эльза покачала головой, она не смогла заставить себя отстраниться. — По-моему, ты хочешь пойти со мной, — сказал Ран и шагнул ближе. Он был готов поцеловать Эльзу, если бы только она позволила ему сделать это.

— Может быть, — проговорила она, склонив голову набок и не дав ему притронуться к ее подбородку. — Может быть, я хочу вас сильнее, чем вы можете себе представить, но мое желание и то, как я поступлю, — совершенно разные вещи. А теперь, очень прошу вас, уходите.

Ран улыбнулся. Он наконец убедился в том, о чем давно думал, и повернулся к двери.

— Наверное, очень многие завидуют богатству твоего мужа. — Он остановился у двери и изящно прислонился к косяку. — Уверен, почти любой мужчина завидует ему из-за того, что у него такая красивая жена. Но знаешь, почему ему завидую я?

— Понятия не имею и не желаю слушать всякую чепуху.

— Из-за того, как ты ему верна. Будь ты моей, я бы не стал рисковать…

— Но я не ваша.

— Сегодня — не моя.

— Никогда, герр Ран.

— Меня зовут Отто, или ты уже забыла?

— Уходите! — прошептала Эльза. — И закройте за собой дверь.

Оставшись одна, Эльза не смогла заснуть. Она думала о молодом человеке, находящемся в соседнем номере. Она слышала, как он вошел в комнату, разделся. Услышала, как скрипнули пружины его кровати, и подумала: «Я могла бы сейчас быть там, а не здесь. Я могла бы получить все, что хочу, стоило бы мне только постучаться в его дверь. И никто бы ничего не узнал…»

Она сама не понимала, почему не решилась.

Гамбург, Германия

Пятница, 7 марта 2008 года

Самолет Мэллоя приземлился в Лондоне. Три часа спустя он уже летел в Гамбург. Около десяти, пройдя таможенный досмотр, он вышел в зал и увидел американца крепкого телосложения, с волосами песочного цвета. Человек держал в руке табличку, на которой было написано: «Мистер Томас». Мужчине было под сорок; открытое, дружелюбное лицо, широкие плечи, тонкая талия. Обручальное кольцо словно бы приплавилось к его безымянному пальцу.

— Похоже, вы встречаете меня, — сказал ему Мэллой.

— Меня зовут Джош Саттер, мистер Томас.

Саттер протянул Мэллою визитку. Мэллой взял ее, но свою карточку Саттеру не дал.

— Зовите меня Ти-Кей. Рад знакомству.

Они обменялись рукопожатием.

— Мой напарник ждет нас в машине.

Машина оказалась ярко-красным внедорожником, взятым напрокат днем раньше. Коллегой Саттера был специальный агент Джим Рэндел. Он вел себя вежливо, но более подозрительно, чем его напарник: пожелал увидеть документы Мэллоя и внимательно изучил — два беджа и чуть потертое удостоверение сотрудника Государственного департамента с указанием должности — лицензированный общественный аудитор.

Рэндел, по всей видимости ровесник Саттера, выглядел старше и потрепаннее: слегка располневший, лысеющий. После того как они обменялись парой-тройкой фраз о погоде и о том, как долетел Мэллой, он был почти готов побиться об заклад, что Рэндел родился и вырос в Нью-Йорке. В речи Саттера также чувствовались нью-йоркские нотки, но в нем Мэллой признал уроженца Среднего Запада, выходца откуда-то к северу от Чикаго. Возможно, из Висконсина. Судя по манерам, Саттер походил на честного работящего фермера, в юности перебравшегося в большой город. Но, несмотря на все различия, Мэллой понял, что эти двое — давние напарники и хорошие друзья.

— «Ройял меридиен» подойдет? — спросил Джош Саттер.

— Вы там остановились? — удивился Мэллой.

— Немецкий детектив, работающий с нами, устроил нам скидку.

Мэллой довольно улыбнулся. Кто бы отказался от номера в пятизвездочном отеле по госцене?

— Номера приличные?

— Роскошные!

— Я не против.

Установив «жучок» во взятом напрокат агентами ФБР автомобиле за несколько часов до того, как они приземлились в Гамбурге, Дэвид Карлайл узнал о том, что мистер Томас из Государственного департамента прибыл из Нью-Йорка. Решив, что «мистер Томас» — псевдоним Томаса Мэллоя, Карлайл отправился в аэропорт, чтобы убедиться в этом лично. Он проследовал на почтительном расстоянии за Мэллоем и Саттером и увидел, как они сели в машину к агенту Рэнделу. Как только их автомобиль тронулся с места, к тротуару подъехало такси, и Карлайл сел на переднее сиденье рядом с Еленой Черновой.

— Это точно Мэллой? — спросил он у нее.

— Собственной персоной, — ответила Елена.

Карлайл ухмыльнулся.

В поездке по городу подсказки агенту Рэнделу давал синтезированный женский голос с безупречным британским произношением.

— В Барселоне, — сказал Рэндел, — мы не могли купить GPS и половину времени мучились с идиотской картой. А здесь получили GPS с девичьим голосом, и я порой нарочно поворачиваю не там, где надо, чтобы послушать, как она меня отчитывает!

Немного смущенный болтовней напарника, Джош Саттер сказал, что, блуждая по Барселоне, они имели возможность осмотреть достопримечательности.

— Вы немного говорите по-немецки, Ти-Кей? — поинтересовался Джим Рэндел.

Родители Мэллоя переехали в Цюрих, когда ему было семь лет. К четырнадцати он бегло изъяснялся на швейцарском диалекте и начал понимать нюансы классического немецкого, на котором в Швейцарии писали. Два десятка лет работы в Европе превратили его в почти что местного жителя, но, конечно, фэбээровцам об этом знать необязательно.

— Могу заказать пива или чашечку кофе, — ответил он.

Саттер задумался.

— Это же почти как в английском? Кофе и пиво?

Мэллой на это ответил улыбкой, которая, как он надеялся, выглядела обезоруживающе.

— Это мы вчера уяснили, в смысле насчет главного, — сказал Джим Рэндел. — Туалет — как по-английски, так и по-немецки. Пиво. Кофе. Осталось выяснить, как заказать бифштекс, — и можно тут жить!

— Я вам вот что скажу, — заметил Джош Саттер. — Я думал, что немножко знаю испанский. Но когда мы попали в Барселону, так я там даже их английского понять не мог!

— А полицейские вас как принимают?

— Отличные ребята!

— Профессионалы до мозга костей, — кивнул Рэндел, — особенно немцы.

— Правду сказать, меня это немного удивляет. Видите ли, как поглядишь все эти старые документальные кадры времен Второй мировой — все поднимают руки и кричат «Хайль Гитлер!». Мы приезжаем сюда, готовые повсюду видеть свастику и марширующих нацистов, а они все улыбающиеся, дружелюбные…

— И деловые! — добавил Рэндел, кивнув. — Первое, что бросается в глаза, — это чистота у них в кабинетах. Бумаги и папки не валяются где попало, а на столах нет грязных кофейных чашек… Прямо как в операционной! Зайдете в полицейский участок в Нью-Йорке — знаете, что вы там увидите?

— Мы только вчера прилетели, — вставил Саттер, не дав Рэнделу сказать о том, что же можно увидеть в полицейском участке в Нью-Йорке, — а они нам выдают отчеты, которые уже переведены на английский. К тому же к нам приставили этого парня…