28 февраля 1939 года

В последний день месяца Ран передал конверт одному из помощников Гиммлера.

— Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы это письмо было передано рейхсфюреру не позднее завтрашнего утра.

— Что это? — спросил офицер подозрительно, и Отто стало не по себе.

— Мое прошение об отставке.

Офицер побледнел.

— Вы давали клятву!

— Если рейхсфюреру будет угодно, я готов истолковать причины моего решения лично ему. А пока, будьте так любезны, передайте мое письмо.

Ран не был уверен, дадут ли ему покинуть здание, но он твердо знал, что должен уйти в отставку. Если все провалится и гестапо арестует его до того, как он сумеет что-то предпринять, он, по крайней мере, уже объявил, что больше не является рыцарем ордена «Мертвая голова». Пока его нераспечатанное письмо лежало на столе у Гиммлера. Отто подошел к автостоянке и взял служебную машину. При нем была бумага с почти безукоризненно подделанной подписью рейхсфюрера, и Ран беспрепятственно выехал из Берлина, всю дорогу едва дыша.

Ближе к вечеру Ран предъявил другой документ за подписью Гиммлера часовому в форме СС на въезде в Вевельсбург. Унтершарфюрер стал звонить кому-то по телефону. Ждать на этот раз пришлось дольше, чем тогда, когда он приезжал сюда с Бахманом. Каждый кивок часового, каждый его ответ невидимому собеседнику рисовал страшные картины в разыгравшемся воображении Отто. Впрочем, часовой его пропустил.

— Можете поставить машину за воротами, доктор Ран!

Отто рассчитывал на то, что должно пройти несколько дней, прежде чем его рапорт об отставке пройдет по бюрократической цепочке. Сегодня — по крайней мере, за пределами Берлина — доктор Ран все еще оставался важной персоной.

Переданную ему Раном реликвию Гиммлер хранил в особой комнате неподалеку от офицерских апартаментов на верхнем этаже башни. Шарфюрер подвел Отто к двери и даже отпер ее. Затем подождал, пока Ран вынесет ларец.

На Антиохийское копье рейхсфюрер отреагировал без бурных восторгов, поскольку по большому счету он был человеком, почти начисто лишенным воображения. Не сказать, конечно, чтобы оно совсем не интересовало Гиммлера. Он обожал оккультные ритуалы, тайные общества и вообще все, в чем содержался хотя бы намек на магический талисман. Он верил в привидения и в могущество предметов, которых коснулась десница судьбы. И пусть Гиммлер мог сказать фюреру, что копье святого Маврикия — именно то, которым был пронзен Христос, в душе он верил Отто, верил, что именно он, Генрих Гиммлер, владеет Истинным копьем — а вместе с ним и судьбой мира. А пока рейхсфюрер, будучи еще сравнительно молодым человеком, хранил свой сакральный талисман в собственном тайном замке.

Ран знал, что ничто не нанесет Гиммлеру большего удара — в особенности потому, что реликвию похитил еврей.

Эльза велела прислуге не принимать доктора Рана. Когда он все же вошел, горничная беспомощно засеменила за ним. Эльза велела ей подняться наверх.

— Прикажете позвонить в полицию, госпожа?

— Нет, — ответила Эльза со спокойствием, которого не было и в помине. — Я сама разберусь.

Оставшись одни, они сели на кушетку в гостиной. Эльза заговорила первой:

— Отто, мы не можем больше видеться с тобой. Прости, но Дитер настаивает на том, чтобы мы держали дистанцию — по крайней мере до тех пор, пока с тобой все не выяснится.

— Я пришел не поэтому, — сказал Ран. — Я хочу знать: Сара — наша дочь?

Вопрос для Эльзы оказался явно неожиданным, но она ответила откровенно:

— Я была уверена, что ответ тебе уже известен.

— А Дитер знает?

— Между нами ничего нет уже несколько лет. Вряд ли он может считать, что Сара — его ребенок.

— Но он станет защищать ее, если ей будет грозить беда?

— Защищать? Ты считаешь, что она в опасности?

— Если кто-то выяснит, что она моя дочь, да.

— Никто никогда не узнает об этом. Дитер очень постарался, чтобы сохранить нашу тайну. Это в его интересах, как ты, наверное, догадываешься.

— Не понимаю.

— Ты разве не замечал его склонности к молодым людям?

Ран удивился. Он всегда… нет, он кое-что замечал, но ему не хотелось верить, что Бахман…

— Наверное, я понимал, но…

— Мы с Сарой уберегаем его от скандала, но при этом он нас обеих искренне любит. Сара для него — все на свете, и он прекрасно к ней относится. Он очень добрый человек, Отто.

Ран поднял с пола рюкзак и положил его рядом с Эльзой.

— Если ты покажешь это Дитеру, — сказал он, — он отнимет его и у тебя не будет ничего, что сможет помочь тебе и Саре, если за вами придут.

— Я не понимаю. С какой стати кому-то…

— Спрячь это от него до тех пор, пока оно не понадобится, и я думаю, он может этим воспользоваться, чтобы спасти вас.

— Отто, никто нас никуда не собирается забирать! Нашей тайне ничто не грозит!

— Больше нет безопасных тайн. Достаточно, чтобы служанка просмотрела твои письма или какой-нибудь бюрократ проверил твое происхождение…

— Ты считаешь меня еврейкой?

— Я специалист по генеалогическим исследованиям, Эльза.

— Значит, ты знаешь?

— Не медли, — сказал он. — Посмотри. Это может спасти тебе жизнь.

Эльза с интересом взглянула на рюкзак.

— Что там?

— Открой.

Эльза вытащила из рюкзака потертую золоченую шкатулку и положила на колени.

— Загляни внутрь.

Открыв крышку, Эльза увидела кусок ржавого железа, лежащий на полуистлевшей льняной тряпице. Она недоуменно посмотрела на Рана. По всей видимости, Бахман ей ничего не рассказал.

— Что за тайны, Отто?

— Пообещай мне, что ты спрячешь это там, где никто его не сможет найти.

— Я не понимаю!

— Это очень нужно Гиммлеру, и с его помощью Дитер сможет спасти жизнь тебе и Саре.

— Отто, что ты натворил?

— Эльза, дай слово, что скажешь об этом Бахману, только если вам с Сарой будет грозить беда! Не ради себя, так ради дочери, пообещай!

— Ты думаешь, ему нельзя доверять — даже если он будет знать, что это может спасти жизнь Сары?

— Он постарается убедить себя в том, что девочке ничего не грозит. Он очень хорошо умеет лгать себе. Как и все мы, честно говоря.

— Если Гиммлеру нужна эта вещь, он найдет ее! Ты не спасешь меня, Отто! Ты втягиваешь меня в нечто ужасное!

— Мы все втянуты в нечто ужасное, Эльза. К тому же Гиммлеру не придет в голову подумать о тебе. Он будет охотиться за мной.

Она смотрела на него отчаянно, беспомощно. Он никогда не видел ее такой.

— Ты не вернешься?

— Я хочу увидеть Сару, а потом уйду.

Куфштайн, Австрия

15 марта 1939 года

Через два дня рейхсфюрер узнал о том, что Отто Ран увел машину со служебной стоянки. На третий день стало известно, что он выкрал Антиохийское копье из Вевельсбурга. Осознав, что совершил Ран, Гиммлер решил не привлекать гестапо. Командовать операцией он поручил Бахману.

— Чего бы это ни стоило, сколько бы времени ни потребовалось, — сказал он, — но вы найдете, где он его спрятал!

— Несомненно, рейхсфюрер!

— Что касается доктора Рана: как только вы заберете то, что он похитил, я хочу, чтобы его привезли в Берлин. Я лично встречусь с ним перед тем, как он будет расстрелян.

Действуя согласно непосредственным распоряжениям Гиммлера, Бахман объявил охоту на Рана по всей стране. Кроме того, он отправил своих людей на юг Франции и в Женеву, зная, что там у Отто есть старые друзья. Штаб розысков Бахман разместил в Берлине, где координировал работу нескольких команд. Днем и ночью его личный самолет был наготове. Штандартенфюрер приказал звонить ему в любое время, как только Ран будет схвачен. В первую ночь после побега Отто Бахман уснул, но вскоре проснулся и рывком сел на кровати. Во Франции и в Швейцарии беглеца не нашли, он не пересекал границу. Бахман понял, что Ран никуда не скрылся. Он по-прежнему находится в Германии.