– Кто здесь? – тихо спросил Леоф.

– Ненависть стоит усилий, – продолжал голос, на этот раз разборчивее. – По правде говоря, некоторые печи можно топить только ненавистью.

Леоф не мог определить, откуда доносится голос. Не из самой комнаты и не из коридора. В таком случае откуда?

Он поднялся, неловко зажег свечу и принялся изучать стены своей темницы.

– Кто говорит со мной? – спросил он.

– Ненависть, – услышал он в ответ. – Ло Хусуро. Думаю, я стал вечным.

– Где вы?

– Здесь всегда ночь, – проговорил голос. – А прежде было еще и тихо. Но сейчас я услышал столько прекрасного… Расскажи мне, как выглядит маленькая девочка.

Взгляд Леофа остановился в углу комнаты. Наконец он понял. Как же он глуп, что не сообразил раньше! Кроме двери в комнате имелось еще лишь одно отверстие – то, через которое поступал воздух. Это квадратное отверстие, шириной примерно в королевский фут, было слишком узким, чтобы в него пролез даже младенец.

Но не голос.

– Ты тоже пленник?

– Пленник? – пробормотал голос. – Да… Да, можно и так сказать. Мне мешают, мешают сделать то, что для меня важнее всего.

– И что же это? – спросил Леоф.

– Мщение. – Голос прозвучал совсем тихо, но теперь, когда Леоф стоял под самым отверстием, он слышал все отчетливо. – На моем языке это называется Ло Видейча. Для нас это больше чем слово – это целая философия. Расскажи мне о девочке.

– Ее зовут Мери. Ей семь лет. У нее каштановые волосы и ярко-голубые глаза. Сегодня она была в темно-зеленом платье.

– Она твоя дочь? Племянница?

– Нет, она моя ученица.

– Но ты ее любишь, – не унимался голос.

– Это тебя не касается, – отрезал Леоф.

– Верно, – ответил незнакомец. – Если бы я был твоим врагом, это знание стало бы оружием. Но, думаю, мы не враги.

– Кто ты?

– Нет, это слишком личный вопрос!.. Потому что ответ получится слишком длинным, и он целиком живет в моем сердце.

– А как давно ты здесь?

Последовал резкий смех, недолгая тишина, а потом признание:

….. Не знаю. Большая часть моих воспоминаний сомнительна. Очень много боли, и ни луны, ни солнца, ни звезд, чтобы сохранить вокруг меня мир. Я уплыл далеко-далеко, но музыка вернула меня. Может, у тебя есть лютня или читара?

– Да, в моей камере есть лютня, – ответил Леоф.

– А ты можешь мне что-нибудь сыграть? Что-нибудь, что напомнит мне про апельсиновые рощи и воду, струящуюся из глиняных трубок?

– Я ничего не могу сыграть, – признался Леоф. – У меня изуродованы руки.

– Разумеется, – проговорил тот, кто называл себя Ненависть. – Музыка – это твоя душа. Поэтому они и ударили по ней. Но, мне кажется, они промахнулись.

– Промахнулись, – подтвердил Леоф.

– Они дают тебе инструменты, чтобы мучить. Но как ты думаешь, почему они позволили девочке увидеться с тобой? Почему дали способ творить музыку?

– Принц хочет, чтобы я кое-что сделал, – ответил Леоф. – Написал для него сочинение.

– И ты напишешь?

Леоф вдруг заподозрил подвох и отошел от квадратной дыры в полу. Голос может принадлежать кому угодно: принцу Роберту, или одному из его прислужников, или святые знают, кому еще. Узурпатору, естественно, известно, как Леоф обманул прайфека Хесперо. И он не допустит, чтобы это повторилось.

– Это не он издевался надо мной, – сказал он наконец. – Принц заказал мне музыку, и я сделаю все, что в моих силах.

Наступило молчание, потом его собеседник мрачно рассмеялся.

– Понятно. А ты умен. Похоже, мне придется придумать способ завоевать твое доверие.

– А зачем тебе мое доверие? – спросил Леоф.

– Есть одна песня, очень старая песня моей родины, – невпопад сказал незнакомец. – Если хочешь, я могу попытаться перевести ее на твой язык.

– Как пожелаешь.

Снова наступило молчание, затем он запел. Его голос мучительно дребезжал – так может петь только человек, забывший, как это делается.

Слова звучали с запинками, но достаточно четко:

После последней строчки Ненависть засмеялся.

– Мы еще поговорим, Леффо, – пообещал он. – Потому что я твой маласоно.

– Это слово мне незнакомо, – сказал Леоф.

– Не знаю, есть ли оно в твоем языке, – ответил незнакомец. – Это совесть, того рода, что заставляет тебя причинять зло злодеям. Это дух Ло Видейча.

– Я не знаю слова для такого понятия, – признал Леоф. – И не хочу знать.

Но позже, когда он остался один в темноте, чувствуя, как пальцы тоскуют по клавишам клавесина, в его душу закралось сомнение.

Вздыхая, не в силах заснуть, Леоф взял странную книгу, которую разглядывал днем, и снова задумался. Так, сидя над ней, он и заснул, а когда проснулся, то куски головоломки встали на свои места, и во вспышке озарения он неожиданно понял, как может убить принца Роберта. Леоф не знал, смеяться ему или плакать…

Но знал, что убьет Роберта, если ему представится такая возможность.

Эспер повернулся на пронзительный крик Винны и увидел, как Стивена стаскивают с ветки.

Эта картина казалась странно знакомой, причем события разворачивались так медленно, что он даже успел понять почему. Происходящее напомнило ему кукольное представление сефри, миниатюрное изображение мира, совершенно нереальное. С такого расстояния лицо Стивена было не более выразительным, чем у вырезанной из дерева марионетки, а когда он в последний раз взглянул на Эспера, лесничий увидел только темные провалы глаз и круг рта.

И Стивен исчез.

Но вскоре среди ветвей появилась еще одна фигурка, и из-за расстояния она тоже казалась кукольной. В руке ее сверкал нож. Фигурка решительно спрыгнула в лес поднятых рук и их пятилепестковых цветов.

Эхок.

Эспер услышал оглушительный рев ярости и лишь потом, почувствовав, как саднит горло, осознал, что кричал он сам.

Он полез вперед по своей ветке, хотя ничем не мог помочь. Винна снова закричала – кажется, звала мальчика по имени. Эспер с леденеющим сердцем увидел, как из злобной массы вынырнуло на миг залитое кровью лицо Стивена и тут же исчезло.

Эхок не показывался. Лесничий натянул лук, выбирая мишень, гадая, какой чудесный выстрел может спасти его друзей.

Но холодный ком в глубине его души знал правду – они уже мертвы.

Его снова охватила ярость. Он выстрелил, чтобы прикончить хотя бы одно из чудовищ, жалея только о том, что ему не хватит стрел убить всех. Его не волновало, кем они были, прежде чем мир сошел с ума. Крестьяне, охотники, отцы, братья, сестры – все равно.

Он посмотрел на Винну, увидел ее полные слез глаза и застывшую в них беспомощность, в точности отражающую его собственную. Ее взгляд умолял его сделать хоть что-нибудь.

Инстинкт самосохранения заставил Эспера развернуться, чтобы истратить последние несколько стрел на слиндеров, подбирающихся к ним по веткам дерева, но те куда-то исчезли. Прямо у него на глазах последние из атаковавших спрыгнули на землю, и толпа, словно отступающая волна прибоя, отхлынула и растворилась в сумерках.

Спустя несколько ударов сердца о них напоминал только приглушенный гул вдалеке.

Эспер долго сидел на ветке, глядя им вслед. Он чувствовал себя невероятно уставшим, старым и потерянным.

– Снова снег пошел, – сказала Винна через некоторое время. Лесничий согласился с ее словами легким пожатием плеч.

– Эспер.

– Да. – Он вздохнул. – Пойдем.

Он встал на своей ветке и помог девушке спуститься. Она обняла его, и они несколько мгновений прижимались друг к другу. Эспер понимал, что на них смотрят два солдата, но ему было все равно. Так приятно было чувствовать ее тепло, вдыхать ее запах… Он вспомнил, как Винна впервые поцеловала его, вспомнил свое смущение и восторг, и ему отчаянно захотелось вернуться в прошлое, в те дни, когда все еще не запуталось так страшно.