– Что? – спросила Энни.

– Ничего, милая. – Элионор снова взглянула на карты. – В любом случае, Остра очень расстроена. Она просидела всю ночь, охраняя тебя, и согласилась лечь, только когда я пришла. Сэр Нейл стоит за дверью.

– Ты мне расскажешь, что произошло между ним и Фастией? – спросила Энни.

Элионор едва заметно покачала головой.

– Ничего особенного. Ничего плохого и гораздо меньше, чем оба заслужили. Давай остановимся на этом, ладно? Так всем будет лучше.

– Я ее видела, – сказала Энни.

– Кого видела?

– Фастию. Во сне. Она предупредила меня об убийце.

– Неудивительно, – без следа сомнений проговорила Элионор. – Она всегда тебя любила.

– Я знаю. Мне очень жаль, что я так отвратительно себя с ней вела, когда мы виделись в последний раз.

– Единственный способ избежать подобных сожалений – это всегда быть со всеми милой, – сказала Элионор. – Представить себе не могу, какой ужасной стала бы моя жизнь, если бы я следовала этому правилу.

– Но ты всегда мила со всеми, тетя Элионор.

– Фи! – фыркнула она, и вдруг ее глаза широко раскрылись. – О, посмотри-ка на это! Карты предрекают хорошие новости.

Энни услышала топот ног в коридоре, и волоски на ее руках встали дыбом.

– В каком смысле?

– К нам приедет любимый родственник и привезет подарки.

Кто-то постучал в дверь.

– Мы готовы принять посетителя? – спросила Элионор.

– Кто это? – с сомнением в голосе спросила Энни.

Элионор рассмеялась и погрозила ей пальцем.

– Боюсь, карты не смогут нам этого сказать, – сообщила она.

Энни плотнее запахнула полы халата.

– Войдите, – крикнула она.

Дверь скрипнула, и на пороге остановился высокий мужчина Энни понадобилось несколько мгновений, чтобы его узнать.

– Кузен Артвейр! – вскрикнула она.

– Здравствуй, маленькая Заноза-в-Седле, – ответил Артвейр, шагнул к кровати и склонился, чтобы поцеловать ей руку.

Его серые глаза были, как и всегда, суровыми, но Энни не сомневалась, что он рад ее видеть.

Ее уже давно никто не называл Занозой-в-Седле, и она вспомнила, что именно Артвейр придумал это прозвище. Он нашел ее в конюшне, где она пряталась за сваленными в кучу седлами, когда ей было восемь. Энни уже не помнила, от чего пряталась тогда, но не забыла, как он поднял ее, подхватив своими сильными руками…

Она взглянула на него внимательнее и вскрикнула.

У Артвейра была только одна рука. А вместо правой – забинтованный обрубок.

– Что случилось с твоей… О, Артвейр, мне так жаль. Он поднял культю, посмотрел на нее и пожал плечами.

– Не стоит. Такова жизнь воина. Мне еще повезло, что я лишился только руки. Как я могу жаловаться, когда у меня еще осталась другая и глаза, чтобы видеть тебя? Многие из моих людей лишились всего.

– Я… я даже не знаю, с чего начать, – сказала Энни. – Столько всего случилось…

– Многое мне известно, – заверил ее Артвейр. – Про твоего отца и сестер. Элионор меня просветила.

– А что с тобой происходило? Где ты был?

– На восточной границе Королевского леса, сражался… – он запнулся. – С тварями. Сначала это казалось важным, но довольно скоро мы поняли, что они вылезли вовсе не из леса.

А потом мне сообщили, что Роберт вытворяет в Эслене, и я решил взглянуть своими глазами.

– Думаю, дядя Роберт сошел с ума, – сказала Энни. – Он держит под замком мою мать. Ты слышал об этом?

– Слышал.

– Я намерена сделать все, что в моих силах, чтобы освободить ее и вернуть трон.

– Ну, с этим я могу немного помочь, – предложил Артвейр.

– Да, я надеялась, что ты это скажешь, – проговорила Энни. – Я ничего не знаю про ведение войны, как, впрочем, и мои спутники. Мне нужен главнокомандующий, кузен.

– Для меня станет честью служить тебе в этой роли, – ответил Артвейр. – Даже один человек может изменить ход сражения. – Он улыбнулся чуть шире и ласково погладил ее по голове. – Хотя, конечно, я прихватил с собой свою армию.

Серый рассвет окутал долину, пока Стивен и Эхан ехали к реке. Лошади почти не слушались поводьев, постоянно шарахались в сторону и вставали на дыбы, и им пришлось вести их в поводу.

Земля под ногами дрожала, и необъяснимый, холодящий ужас грозил завладеть душой Стивена. Все вокруг казалось слишком ярким или слишком громким. Ему отчаянно хотелось сказать своим спутникам, что ему нужно отдохнуть, побыть наедине с собой хотя бы один день.

Эхан раскраснелся, глаза у него были широко раскрыты. Стивен подумал, что именно так должны себя чувствовать мыши-полевки, слыша крик ястреба, охваченные паникой, хоть угроза им и не видна.

Он постоянно оглядывался, а когда они добрались до фруктового сада, наконец увидел его.

Монастырь возвышался на холме, его изящные линии четко вырисовывались на фоне свинцового неба, слегка подкрашенного янтарным сиянием. В одном из верхних окон колокольни мерцал необычный фиолетовый свет. Лица Стивена коснулась волна тепла, словно он смотрел на солнце.

Сверхъестественный туман медленно поднимался вверх от основания башни, и сначала Стивен решил, что это дым, но потом его благословенные святым глаза различили детали: огромные зеленые глаза, зубы в открытой пасти и длинное, мускулистое тело, обнимающее башню.

Мир померк: Эхан, подгоняющий Стивена вперед, отчаянно кричащие люди у подножия холма, далекий перезвон часов – все исчезло. Осталось только чудовище.

Впрочем, «чудовище» не было правильным словом. Греффин – это чудовище, уттин, никвер – тоже, существа из древних времен, каким-то образом возвращенные в мир, считавший себя нормальным. Но все внутри Стивена кричало, что этот… это отличается от остальных. Оно не просто больше и ужаснее, оно нечто иное по сути своей. Не чудовище, а бог, проклятый святой.

Колени Стивена задрожали, он упал, и вдруг глаза твари обратились к нему. Они встретились взглядами на расстоянии в четверть лиги, и Стивен почувствовал нечто настолько за пределами любых человеческих эмоций, что его тело было не в силах это вместить и понять.

– Святые! – пробормотал Эхан. – Оно нас видит. Стивен…

Он не договорил, его прервала новая вспышка фиолетового света. На сей раз она не ограничилась одним окном, а залила весь монастырь целиком, сияние набирало силу, и в следующее мгновение д'Эф исчез, а на его месте появился ослепительно яркий шар.

– Фратекс Пелл! – закричал Эхан.

Слово это имеет очень узкое значение «оглушить громом». То, что в языке Гегемонии существовало подобное специальное слово, кажется необычным. Ведь есть глагол «делать глухим» («эхесурдум»), равно как и существительное «гром» («тони рус»). Это предполагает, что оглушение громом происходило настолько часто, что появилось самостоятельное слово для обозначения данного явления. Возможно, в прошлом было больше грома? И притом грома неестественного характера. Когда святые и древние боги вступили в войну, вероятно, стало довольно шумно…

Первая волна звука высекла из глаз слезы боли и ужаса. После этого Стивен больше ничего не слышал, лишь почувствовал, как в лицо ему ударил порыв ветра. Когда вернулись остальные чувства, Стивен сгреб Эхана и толкнул на землю. Едва он успел это сделать, как над ними пронесся горизонтальный град камней и жара, опалившего верхушки деревьев так, что те осыпались ливнем пылающих веток.

Эхан шевелил губами, но не было слышно ни единого звука, кроме оглушительного, длящегося звона, словно от самого огромного колокола в мире.

«Сонитум» – оглушать громом. «Сонифед сом» – я оглушен громом…

Стивен осторожно поднялся и посмотрел туда, где в последний раз видел монастырь. Сейчас на его месте висело облако черного дыма.