— Вам страшно признаться в том, что вы сделали! Но я освежу вашу память! — грозно проговорил Панигарола. — Вы воспользовались моей неосторожностью и украли все мои письма, а на другой день они уже лежали перед Екатериной Медичи. Я быстро обнаружил пропажу. И вскоре уже не сомневался: женщина, которую я боготворил, — только подлая шпионка, и ничего более!
— Сжальтесь! — умоляла Алиса. — Я так страдаю!
— К счастью, ничего опасного в этих письмах не было. И все же маршалу Монморанси пришлось спешно уехать из Парижа. Над десятком дворян нависла смертельная угроза. Я уже не вспоминаю о том, что ожидало меня самого!..
— О, сжальтесь! Не говорите об этом!
— А пару месяцев спустя на свет появился ребенок… Тогда я уже придумал, как отомстить вам.
— И месть ваша была ужасной… — закрыла лицо руками Алиса. — Роды едва не стоили мне жизни, я лежала в горячке, бредила… Вы же воспользовались моим состоянием и принудили меня написать признание, в котором я утверждала, будто убила собственного сына!
— Но ведь именно это мы и собирались сделать! Вы же не протестовали, когда я заявил, что ночью вынесу малыша из дома и брошу в Сену! Вы оказались подлой любовницей и жестокой матерью, а теперь хотите переложить всю вину на меня!..
— О, нет, нет! Я ни в чем не обвиняю вас, я лишь униженно прошу… Возможно, вы имели право мстить мне — но месть была столь чудовищной!.. А это признание! Оно в любую минуту может привести меня на эшафот! Я оказалась в вашей власти, мне грозила смерть, вы же… вы же передали эту бумагу Екатерине Медичи…
— Да! Я поступил именно так! — холодно кивнул монах.
— А известно ли тебе, к чему это привело? Известно? Я стала рабой королевы, ее слепым орудием. Екатерина приказала мне обольстить Франсуа де Монморанси! Я попробовала, но ничего не получилось: он равнодушен и холоден, словно статуя. Тогда я соблазнила его брата Анри… Были у меня и другие любовники. Но больше я так жить не могу, я не в состоянии и дальше совершать все эти гнусности, все эти злодейства!..
— Ну так что же, — мрачно усмехнулся монах, — теперь вы можете обрести свободу. Сегодня вы узнали, что ваш сын жив, а вы ни в чем не повинны.
— У вас камень вместо сердца, а ваша месть страшнее самой страшной пытки, — заплакала Алиса.
— Вы сами избрали свой жизненный путь, я же лишь помог вам избавиться от последних сомнений, только и всего!
— Боже, как вы жестоки!
— Но, возможно, в моей душе еще тлеет искра жалости! — вскричал исповедник. — О чем вы собирались просить меня?
Услышав это, Алиса подняла на монаха глаза, в которых вновь засветилась робкая надежда.
— О, если бы моя мечта осуществилась! — прошептала измученная женщина.
— Так говорите же, чем я могу помочь вам?
— Ах, Клеман, в ваших силах спасти меня! Клеман, ты вправе меня ненавидеть, но будь милосерден, прости меня, вырви из этой страшной неволи, разбей оковы смертельного ужаса и леденящего душу отчаяния… Для этого тебе надо произнести всего одно слово!..
— Но каким же образом я могу освободить вас? — удивился Панигарола.
— Ах, ты можешь все… Умоляю тебя, Клеман, ведь когда-то ты любил меня… Я не понимаю, что за отношения у тебя сейчас с Екатериной, но знаю, что она обожает тебя… В былые дни она считала тебя заговорщиком, а теперь, не сомневаюсь, ни в чем тебе не откажет… Попроси — и она отдаст то мое признание…
— Так вот ради чего вы разыскали меня…
— Да! — Алиса не сводила с монаха взволнованного взгляда.
— Вы правы… Королева действительно прислушивается ко мне, и я могу обратиться к королеве. Стоит мне попросить, и Екатерина Медичи вернет письмо. Через несколько часов я передам его вам, Алиса, вы сожжете документ — и обретете свободу…
— Господи, я знала, знала, что у тебя доброе сердце, Клеман… Я сойду с ума от радости…
— Итак, я попрошу письмо…
— Благослови тебя Бог, Клеман…
— Но с одним условием…
— Все, что пожелаешь! Я выполню любые твои требования!
— Условие совсем простое: вы должны доказать мне, что для вас жизненно важно завладеть этой бумагой именно теперь…
Зрачки Алисы расширились от ужаса, и она испуганно пролепетала:
— Но я ведь уже все объяснила… Вам известно, сколько я выстрадала…
— Однако вы ни словом не обмолвились о настоящей причине…
— Поверьте мне, я не скрыла от вас ничего!
— Вы вынуждаете меня заставить вас исповедаться. Я понимаю, Алиса, вы жаждете освободиться и терзаетесь, ибо раньше вы торговали своим телом и сердце ваше не трепетало при этом от смущения, нынче же вы полюбили! Да, наконец-то вы любите! Не правда ли, Алиса? Стоит ли произносить имя вашего любимого? Это граф де Марийяк! И вы, разумеется, мечтаете обрести свободу…
— Да, вы не ошиблись! — срывающимся от волнения голосом проговорила Алиса. — Да, я люблю, пылко, страстно, безумно! Люблю впервые в жизни. Так не губи же мою любовь! Ведь я тебя больше не интересую! Твоя месть свершилась! Я мучилась, я сполна расплатилась за свои преступления… Теперь я скроюсь, исчезну из твоей жизни… О, Клеман, вспомни, ты же когда-то любил меня… Во имя своей давней любви — помоги мне!
Панигарола безмолвствовал.
— О, ответь же мне, ответь! — ломала руки Алиса.
— Что ж, слушайте, — откликнулся монах, и страдание страшно исказило его голос. — Вы умоляете меня отправиться к Екатерине и взять у нее порочащий вас документ? Так вот: я не могу этого сделать. Королева едва терпит меня. Зря вы решили, что я пользуюсь ее благосклонностью. Я не стал разубеждать вас только потому, что хотел заставить вас рассказать мне все. Я уже долгое время не встречался с Екатериной Медичи и, видимо, больше никогда не встречусь.
Панигарола говорил, но Алиса ощущала, что его мысли витают где-то далеко. Молодой женщине казалось, что она летит в темную бездну. Алиса была в смятении и напрасно силилась понять, что втолковывает ей ее первый любовник.
— Так вы отказываетесь помочь мне! — пробормотала несчастная.
— Помочь вам?! — в ярости вскричал монах. — Стало быть, мне, истерзанному нечеловеческими муками, надо еще и радоваться, глядя, как вы милуетесь с Марийяком, надо своими руками устроить ваше счастье! Стало быть, мне надо допустить, чтобы Марийяк любил вас!
Лишь теперь Алиса поняла, что видит перед собой не проповедника Панигаролу, не доброго слугу Господа, не монаха, нашедшего утешение в молитвах… Перед ней был прежний маркиз де Пани-Гарола, которого, как и раньше, обуревала бешеная страсть… Осознав это, Алиса де Люс едва не закричала от горя…
Ужасная догадка вдруг поразила ее: как Панигарола узнал имя человека, которого она почитала своим будущим мужем? Монах увидел, какую боль причиняют Алисе его слова, и решил ей открыться:
— Неужели вы надеялись, что я хоть на мгновение упущу вас из виду? Я не покидал своей кельи, но мне было известно о каждом вашем шаге, каждом слове, каждом вздохе. Я прекрасно осведомлен обо всех ваших подлостях, обо всех злодеяниях. Может, назвать вам имена всех ваших любовников? И дело тут вовсе не в ревности. Отдавая вас во власть королевы, я отлично осознавал, что совершаю. Это была месть… А сегодня вы приходите ко мне и хотите, чтобы я устроил ваше счастье и счастье вашего возлюбленного. Я рассказал вам о нашем сыне, надеясь, что хоть известие о ребенке тронет ваше сердце. Тогда, возможно, я сумел бы наконец забыть вас, хотя простить не смог бы никогда. Но вас волнует лишь любовь! Несчастная! Ты мечтала о сострадании, ты явилась ко мне за отпущением грехов! Я же вместо этого проклинаю тебя!
Монах вскочил и вылетел из исповедальни. Он промчался по храму, на мгновение застыл перед величественным алтарем, в отчаянной мольбе простерев к нему руки, и, рыдая, скрылся за колоннами словно привидение.
А Алиса упала в исповедальне без чувств. Там ее и обнаружила Лаура. Тонкие губы горничной изогнулись в легкой усмешке. Она привела Алису в чувство, помогла ей встать и проговорила:
— Поспешим отсюда, дитя мое. Здесь скопилось слишком много воспоминаний о злодеяниях, ужасе и боли!
