Псих очень громко пощелкал в воздухе своими длинными обезьяньими пальцами.

— Вылезай уже из мира своих розовых пони, юнец. Их здесь нет! Они все сдохли в страшных муках после того, как пришла Система! Как сдохнешь ты через минуту после того, когда я перестану прикрывать твою юную попку, какающую радугой. Ты мне вообще должен в ноги кланяться каждый вечер за то, что живой спать ложишься, а не орать на того, кто только что вытащил тебя из дерьма. И не оскорблять существо, которое тебя в тысячу раз старше и в миллион раз опытнее.

— Да пошел ты! — Четвертый окончательно пошел вразнос. — Я лучше один пойду, чем вместе с психованным кровожадным дебилом, который своим маньячеством все сделанное другими за минуту спускает в ноль!

— Ох, баюс-баюс! — притворно замахал лапками Псих. — Как же я теперь без тебя проживу?

И тут же понизил голос:

— Сынок, ты мне — не нужен. Это я тебе нужен. Это не я без тебя, это ты без меня сдохнешь в соплях и слезах сразу. Поэтому завали свое хлеборезку, собери вещи и шагай за папкой молча, пока папка всерьез не разгневался.

— Пошел. Вон. — Четвертый был в такой ярости, что от его щек можно было прикуривать. — Пошел вон, я сказал. Мразь. Ты мне не нужен.

Но Псих не испугался, а, наоборот — весело рассмеялся.

— Да-да-да… Маленький топнул ножкой и выгнал злого дядю Психа. Я-то уйду, мне не трудно. Вот только завтра ко мне придет дядя Штанский, который, в отличие от тебя, имеет в этом мире реальный вес. Как и я. И он заведет со мной нормальный, взрослый разговор. И мне его придется выслушать, потому что это уже не истерики ребеночка, не отвечающего за свои слова. Поэтому, роднуля, раз уж ты решил меня выгнать — выгони меня нормально, как это делают взрослые люди. По-взрослому, отвечая за свои слова, с обращением к Системе. Но ты же этого, родной, никогда не сделаешь. Потому что ты обычный подросток-истерик, которому все должны, и который все проблемы в жизни решает, жалуясь маме. И не отвечает ни за свои слова, ни за свои поступки. Поэтому давай, собирай вещи. Нам еще гостиницу искать.

Четвертый побледнел и поднял руки ладонями вверх:

— Я, Штанский Монах, член клана Штанских, отказываюсь от услуг демона по имени Псих, и подтверждаю, что он ничего не должен ни мне, ни клану Штанских. Прошу Систему зафиксировать мой отказ.

Тут даже Псих удивился:

— Ты еще тупее, чем я думал.

И больше ничего не сказал. Демон зажег в темном небе портал и прыгнул в него.

С места.

Без разгона.

Четвертый лежал на скрипучей кровати в ободранном номере бикинского гостевого дома и смотрел на облупившийся потолок.

Жизнь была кончена.

В смысле- совсем и без вариантов.

Вернее — он сам, своими стараниями ее закончил. И теперь все, что ему оставалось — только умереть по-человечески, а не в рыданьях, слезах и соплях, как предсказывал Псих.

«Утром проснусь, заберу коня с конюшни и пойду на запад. Сколько пройду — столько пройду» — решил он и попытался заснуть.

Но сначала не спалось, а потом поспать не дали.

Прямо в номере открылся портал.

Четвертый вскочил, не веря своим глазам.

Неужели?

Но чуда не случилось — вместо Психа из портала изящно спрыгнула вниз Гуа.

Монах не сдержался и застонал. Только этого ему сейчас не хватало.

— Привет, мальчики! — как всегда неотразимо улыбнулась Гуа. — Ты один? А где Псих?

Монах открыл было рот, но куратор его перебила.

— Впрочем, неважно. Даже хорошо, что его нет, проще будет объяснить. Слушай внимательно и не перебивай, у меня всего три минуты, дальше штрафы пойдут.

Она достала из пространственного кармана и положила на тумбочку ярко-оранжевую монашескую рясу и круглую, расшитую разноцветным бисером шапочку вроде той, что сделал себе Псих.

— Это облачение для Психа, сам не надевай. Как придет — отдашь. Ему должно понравиться, он любит яркое. Тебе в справку мы закачали новую сутру. Выучи ее, пожалуйста, она короткая. Когда Псих наденет рясу с шапкой — прочитай сутру. Дальше сам все увидишь. Не спрашивай, это секрет, не скажу! Но жизнь твою обновка должна облегчить.

Гуа лукаво улыбнулась.

— Ну вот, в общем, самое главное. Теперь рассказывай, как вы живете, пара минут у нас еще есть. А где Псих? — повторила она.

— Он ушел. — безжизненным голосом сказал Четвертый.

— Куда?

— Я не знаю.

— А когда вернется?

— Скорее всего — никогда. — нашел в себе силы признаться монах.

Гуа нахмурилась.

— Поругались? — сразу угадала она.

— Поругались. — подтвердил Четвертый и ровным голосом продолжил — Нас пытались ограбить, он убил всех нападавших. У меня срезали всю «Святость», все, что я набрал. Я психанул, наорал на него, он в ответ на меня. Потом я сказал, что он мне не нужен и дальше я пойду без него, а он сказал — да ради Бога. И свалил.

Гуа нахмурилась.

— Этого я боялась. Блин, вы не могли поругаться на пару часов позже? Все было бы гораздо проще. А теперь бегай, ищи его, возвращай.

— Он не вернется. — ровным голосом сказал Четвертый.

— Да куда он денется? — отмахнулась Гуа, повернулась к монаху спиной и, нагнувшись, начала рыться в пространственном кармане. — Слушай, я понимаю, что с ним непросто, я даже примерно представляю, что он тебе наговорил, но давай ты как-то соберешься? Он порталом ушел? Ничего перед этом не говорил? Сейчас каждая мелочь важна. Вернуть-то мы его вернем по любому, но время, время…

— Он не вернется. — повторил Четвертый. — Я его через Систему отпустил.

Спина Гуа окаменела.

— Что ты сказал?

Этого голоса испугался бы сам Люцифер, но Четвертому было уже все равно. Сидя на кровати и опустив голову он все тем же ровным голосом повторил.

— Я его отпустил через Систему. Сказал, что отказываюсь от его услуг, что он ничего не должен ни мне, ни клану и попросил Систему подтвердить мой отказ.

Гуа встала, повернулась и села на кровать рядом с Четвертым. Ее лицо застыло маской, в которой невозможно было узнать недавнюю красавицу. Сейчас она была похожа на ту, кем, наверное, являлась на самом деле — долго жившую, много видевшую и смертельно уставшую женщину.

— Боже мой… — протянула она, и в этих двух словах было больше горя, чем во всех трагедиях Шекспира. — Он тебя развел. Развел как младенца. Боже мой, на что мы надеялись, идиоты? Это же Псих, ему такие как ты на один зуб. Он таких как ты, за утренним кофе на хлеб мажет. Двух дней не прошло — и он уже получил полную неоспариваемую свободу.

Она наконец-то заплакала — абсолютно беззвучно, только слезы потекли из глаз.

— Господи, я опоздала на каких-нибудь пару часов. Всего два часа — а все пошло прахом, и ничего не сделать.

Ни-че-го.

Все прахом.

Все в песок.

Она встала, вытерла глаза и пошла к порталу.

— Время вышло. — обернулась она и посмотрела Четвертому прямо в глаза. — Будь ты проклят, идиот. Не за себя проклинаю — за всех тех, что уже заплатили жизнями за этот проект. Можешь здесь валяться, на неделю тебе денег хватит, можешь завтра уйти и сдохнуть — это ничего не изменит.

И ушла в портал.

Три минуты истекли.

Четвертый еще немного посидел на кровати, потом вспомнил слова Старого: «Делай что должно и будь что будет».

Он встал, собрал раскиданные вещи в хурджин, поколебавшись, сунул туда и оставленную Гуа на тумбочке рясу с шапочкой. Завтра с рассветом он уйдет. До рассвета оставалось еще часа четыре, надо бы поспать и немного набраться сил, но сна не было.

Вообще.

Полежав немного, Четертый открыл в справке новоприсланную сутру и принялся ее учить.

«Святость» сама себя не прокачает.

По крайней мере, никто не скажет, что он сдался.