— Спасибо, — произнесла Фиар бесцветным голосом. У Ривллима сил хватило только на то, чтобы вяло кивнуть. Идти ещё и идти, подумал он с ужасом. Воин вспомнил странные звуки, преследовавшие его совсем недавно, в лабиринте — словно двигалось нечто неуклюжее, массивное, неповоротливое, желающее добраться до них. Хорошо, что не добралось… Эта мысль словно ужалила его. Опасность совсем рядом, и опасность нешуточная.

— Уходим, — услышал он сквозь гул в ушах. — Нельзя задерживаться. Пошли.

В этот раз они едва не поменялись ролями: Ривллим умудрился сильно ушибить ногу. Но, к его чести, доковылял до выхода без особых последствий.

…Самым страшным местом оказался ледяной грот. Едва Фиар ступила в него, как послышался грохот, и по обе стороны от ледяного клина, по которому предстояло пройти целых двести шагов, вместо тускло отсвечивающего льда открылась зияющая пустота. Не пропасть, а именно пустота. Отчего — то казалось, что упади в эту черноту — будешь падать не одну сотню лет.

Отупевший от усталости воин едва успел поймать Фиар за руку, когда лёд под её ногами протаял и девушка, не издав не звука, упала на вскипевшую под ней голубую плоскость. Как ни старалась она зацепиться, всё было тщетно. Ривллим вцепился в её правое запястье, изо всех сил стараясь не полететь следом. Ледяная глыба предательски скрипела и трещала под ним; Фиар молча ползла наверх, текли в пропасть потоки воды, и рука Ривллима была готова вот — вот оторваться… Девушка сумела вцепиться, как клещ, в спину воина, и тот пополз, раня об острые ледяные грани ладони и прижимаясь к постепенно подававшейся преграде.

Они переползли через порог и несколько секунд не шевелились, наслаждаясь тем, что живы, пусть даже израненные в кровь и обессилевшие. Остатки ледяного моста с треском ссыпались в пустоту. От одного взгляда в её глубины у воина закружилась голова и он, преодолевая режущую боль в руках и ногах, отполз подальше от двери. Прикрыл её. И вновь дверь слилась с косяком, стала неразличимой, испарилась. Сколько ещё впереди? — пытался вспомнить Ривллим. Не помню.

Отчего — то казалось, что они уже неделю бродят по лабиринтам — в то время как там, снаружи, решаются судьбы миров. Того, что живёт сейчас и того, что появится сорок шесть веков спустя. Ривллим ещё наслаждался покоем и тишиной, когда что — то рядом с ним пошевелилось, и голос Фиар (слышать её было почти невыносимо) позвал:

— Идём.

Поистине, она намного крепче его.

Остаток путешествия не сохранился в его памяти. Помнил только, как они подошли к выходу — двери зала, где десятки уродливых истуканов неприязненно смотрели на них разноцветными глазами — и обнаружили, что дверь заперта. Ни сила, ни проклятия, ни удар Чёрным Дождём не помогали.

Извлекать же из ножен Лист, по словам девушки, было равнозначно самоубийству.

— Ривллим?

Воин вздрогнул от звука собственного имени и поднял голову.

Они сидели у двери очень долго. Поначалу нашлось, что делать. Обрабатывая ссадины, порезы, ушибы и ожоги, Ривллим извёл добрую треть запаса лекарственных средств, что брал с собой в поход. Хвала Лейрну, да будут поминать его только добрыми словами. От мазей (которые жгли немилосердно) всё удивительно быстро проходило. Магия исцеления, которой немного владел Ривллим, на самого него не действовала, а Фиар восприняла такую помощь, как покушение на жизнь. За какие — то четверть часа порезы и ссадины затянулись новой кожей, а синяки стали слабо различимыми желтоватыми пятнышками. Факелы сгорали очень быстро, и последние два Ривллим оставил про запас. Зажигать магический огонёк девушка отказалась: сказала, что у неё нет сил даже на это.

Пришлось сидеть в обманчивом, скрывающем очертания полумраке, в слабой фосфоресценции, что сочилась с потолка, из трещин пола; под неусыпными взглядами статуй. Ривллиму хотелось приглядеться к ним поближе, но он не посмел сойти с тропы. Они и сейчас сидели у тропы — размытой желтовато — серой полосы чуть больше метра шириной.

Тропа постепенно переставала светиться. Что делать, когда она пропадёт окончательно?

— Что тебе, хелауа?

Последние несколько часов они молчали. Вернее, не обращались друг к другу. Воин то и дело поминал недобрым словом все эти ловушки, оставившие на нём столько отметин; Фиар что — то тихонько приговаривала, возясь со своим Дождём. Булава не выдавала своего присутствия. Ни ощущения силы, ни светящегося тумана, ничего.

— Может, поделишься со мной этой мазью?

Воин протянул ей пузырёк. Ссадины на руках и ногах Фиар обработала быстро, но вот остальные… Она некоторое время стояла тихо, после чего воин почувствовал на себе её взгляд.

— Помочь? — спросил он устало.

— Если не трудно, — ответила она совершенно спокойно. После чего чёрная одежда соскользнула на пол, оставив девушку одетой лишь в воздух.

Ривллима уже знал, что нагота её никак не стесняет, вообще не возбуждает никаких чувств. Он вооружился пузырьком и принялся осторожно втирать густую мазь в длинные рваные порезы на ногах и на спине Фиар. Та переносила пытку молча, не шевелясь.

Он поразился, насколько хорошо она выглядит. Не просто в хорошей форме: фигура безупречна, ничего лишнего, идеально здорова. Такого не бывает. И всё же вот она — ближе некуда, а выглядит неправдоподобно правильной, словно статуя богини. Впрочем, судя по характеру, вполне может сойти за воплощение божества.

И ещё: запах её кожи. Он вызывал мысли о чём — то далёком от человека — о расплавленном металле, о бушующей грозе, о стихии, что ждёт возможности вырваться на свободу.

— Всё, — произнёс Ривллим глухо и, прихрамывая, вернулся к рюкзаку. — Постой немного, пусть впитается. Должно жечь, если действует.

— Жжёт ужасно, — согласилась Фиар. Он видел только её силуэт. Положительно, она становится всё привлекательнее. Нет, подальше подобные мысли! — Благодарю, Ривллим.

Второй раз она называет его по имени. Ну уж нет, подумал воин с мрачным юмором.

— Не за что, хелауа.

Обернувшись, он увидел её, всё ещё обнажённую, усевшуюся прямо у него за спиной, скрестив ноги. Неужели ей не холодно?

— Мне показалось, или ты на меня обиделся, Ривллим?

— Показалось, — ответил он тёмному силуэту. Да, запах грозы, запах едва сдерживающейся силы. Откуда она на мою голову? — Я думаю о том, что происходит по ту сторону двери, — он ткнул пальцем в неподатливую стену металла за спиной.

— Ничего там не происходит. Просто надо подождать.

Ривллим был слишком утомлён, чтобы разозлиться.

— Хотелось бы верить, хелауа.

О боги, все сокровища той сокровищницы за стакан доброго вина…

— Может быть, ты скажешь, что означает это слово? — девушка осторожно провела ладонью по спине, куда только смогла достать. — Зажило, — сказала она удивлённо.

— Ещё бы, — ответил Ривллим с гордостью. — Лейрн — один из лучших целителей.

— И всё же? Что такое «сайир», я поняла. Просвети меня насчёт моего прозвища.

— Нет, хелауа. Не сейчас.

— Когда же? Ты проводишь меня домой, и я так и останусь в неведении?

Ривллим засмеялся.

— Останешься. Что поделать. Могу же я позволить себе хоть какое — нибудь преимущество, верно?

— Нет, — она схватила его за руку и повернула лицом к себе. — У тебя никогда не будет передо мной преимущества, сайир.

— Тогда заставь меня, — пожал плечами Ривллим и осторожно освободился.

Девушка долгое время молчала. После чего встала, подобрала колдовскую одежду и, одевшись, вновь уселась за спиной у Ривллима.

— Ты прав, сайир, — произнесла она с грустью. — Заставить тебя я не могу. Пока.

Ножны с Листом лежали рядом с упрятанным в кожу Чёрным Дождём. Едва Фиар произнесла последние слова, как воин заметил нечто, сразу же приковавшее его внимание. От Листа исходила слабая светящаяся дымка. От Дождя поднималась такая же сумрачная. Обе полосы сталкивались, вращались, смешивались и время от времени искорки того или иного света глубоко проникали в чужеродную среду, чтобы, вспыхнув, завершить свой путь.