– Летать тяжело? – спросил я, чтобы увести разговор от ее странного брата.
– Нет, не очень, нужно как во сне, захотеть взлететь и заставить себя подняться в воздух, а потом только держать себя, чтобы не упасть вниз… Я не знаю, как это объяснить… А вот если против ветра, летать иногда бывает тяжело. Очень устают руки. У меня для этого плащ, он мне вместо крыльев. Я тебе сказала, что он как у карбонариев, это неправда. Знаешь, – вернулась она к разговору о брате, – после того как Иван все обо мне узнал, у меня сразу начало болеть сердце, и я больше не решалась подниматься в воздух. Если наверху вдруг станет плохо, то непременно упадешь и разобьешься.
Девушка задумалась, и вдруг, чему-то улыбалась, посмотрела мне в глаза и сказала:
– Если бы ты знал, как бывает хорошо там, в высоте… Особенно, когда летишь по ветру. Ты одна, вокруг только воздух, а ты скользишь, скользишь над землей, и так становится легко и славно.
– Представляю, я раньше часто летал во сне. А что ты еще умеешь делать, ну, такого, необычного?
– Не знаю, мне кажется, больше ничего. Ну, еще читать очень люблю. Знаю, барышне, да еще знатного рода, это не пристало, но мне так скучно бывало зимами в имении, что я нечаянно пристрастилась. Папенька больше любит сельскую жизнь, и мы даже в Москву редко выезжаем, а в Санкт-Петербурге так я вообще ни разу не была. О том, что я книги читаю, только маменька и моя Даша знают, но они меня не выдадут. Как ты думаешь, когда барышня читает умные книги это очень плохо?
– Почему, если книги хорошие, нормально…
– Да? А почему ты меня все время целуешь? Тебе приятно?
Я немного смутился и отпустил княжну.
– Вообще-то, да. Это, наверное, так же сладко как летать. А ты что, сама не знаешь? Как же твой юнкер? Как его там?
Княжна вопрос проигнорировала, даже досадливо поморщилась, вместо ответа пожаловалась:
– Зря я не взяла с собой Дашу, я без нее осталась как без рук.
– Зачем она тебе, пол подметать?
– Почему только пол, мне нужно голову помыть. И вообще, я уже второй день не обновляла туалета. Интересно, как простые девушки обходятся без камеристок и горничных?
– Привыкают, – серьезно ответил я. – А если ты хочешь помыться, то я тебе помогу.
– Правда! – обрадовалась она, но тут же недоверчиво, спросила. – А разве ты умеешь?
– Девушек мыть? – удивился я. – Конечно, умею, это мое хобби.
– Что твое? – не поняла она незнакомое слово.
– Развлечение. Когда у меня есть возможность, я всегда девушкам головы мою, или компостирую, – объяснил я. – Только нам для этого нужно сначала натопить из снега воду. Таз у нас есть, так что мы с тобой очень даже, душевно помоемся.
– Вот хорошо, а то, я больше всего боялась, что здесь негде будет мыться. Когда мы сюда пришли, я даже плакала.
– Ну, с этим мы как-нибудь справимся.
– Ты серьезно говоришь или опять шутишь? – спросила Маша, наблюдая, как у меня разъезжаются в улыбке губы. – Ты надо мной смеешься! Не пойму, что я сказала смешного?
– Смеюсь я не над тобой, а над собой. До сих пор не могу понять, чего боятся или хотят женщины, – чистосердечно признался я. – Кто бы мог подумать, что ты боялась показаться ведьмой и не помыть голову. Мне казалось, что ты испугалась чего-то другого.
– Нет, – рассеяно ответила она, – конечно, без маменьки мне иногда страшно, только что же поделаешь!
– Ты днем выспалась? Можно помыться сейчас или утром.
– Лучше сейчас, – сказала ока, отводя взгляд.
Само собой, от предвкушения предстоящего «мероприятия», я засуетился:
– Конечно, какие вопросы! Это и лучше, ночью печной дым никто не заметит, да и нужно пользоваться моментом. Мало ли что случится завтра!
Как же мы порой бываем убедительны!
– Вот будет славно! А долго ждать воду?
– Постараюсь как можно быстрее, но все зависит не от меня, а от печки.
– Почему? – наивно спросила она.
– Долго придется топить снег, у тебя ведь волосы длинные и густые, значит, нам понадобится много воды.
Не теряя драгоценного времени, я присел перед печуркой и начал разгребать золу. Горячих угольев в ней еще было много, осталось только положить растопку и набить печку дровами. Как только разгорелись поленья, я принес с улицы таз, набитый снегом и поставил его топиться на огонь. Маша внимательно наблюдала за моими нехитрыми действиями, и как только я освободился и сел с ней рядом, спросила:
– А то, что ты мужчина это ничего? Ты ничего такого не подумаешь?
Вопрос был неконкретный, ответить на него было нечего, и я просто отговорился:
– Конечно, это плохо, но за неимением лучшего, придется тебе меня потерпеть. Нет, если ты стесняешься, я не навязываюсь…
– Нет, что же делать, но мне как-то неловко тебя затруднять, вот если бы ты был девушкой…
Девушкой я, увы, не мог стать даже при самом сильном желании, потому попытался успокоить княжну роялистским аргументом:
– Ты, наверное, читала, что доверенные кавалеры присутствуют при туалете европейских королев, – коварно заявил я, не уточняя, что в самом туалете они, эти кавалеры, как правило, участия все-таки не принимают.
Впрочем, никакого особого коварства в том, что я говорил, не было. Мне казалось, что между нами началась обычная игра в скромность и соблазнение. И мы оба прекрасно понимаем, что на самом деле между нами происходит.
Пока мы беседовали на морально-этические темы, первая порция снега растопилась, я слил воду в кастрюлю и принес новую. В избушке становилось жарко и, оказалось, вполне уместно снять лишнюю верхнюю одежду. Маша, наконец, сбросила свой плащ, и под ним у нее оказалось «скромное домашнее платье», на которое ушло, я думаю, метров двадцать-тридцать шелковой материи и парчи, не считая кружева и отделки.
– Сразу видно, ты хорошо подготовилась в дорогу, – не удержался я от насмешливого замечания.
Маша, иронии не поняла и согласно кивнула. Выглядела она в обертке из кружева, фестончиков и рюшек очень соблазнительно, только я не представлял, как с нее все это снимать.
– Вода уже готова? – спросила княжна, наблюдая, как в тазу тает снег.
– Почти, можно начинать раздеваться, – ответил я, предположив, что пока мне удастся снять с нее платье, уйдет часа два и вода вполне успеет согреться.
