— Ой! Я вас умоляю! Да кто на это сейчас смотрит? Мне уже за двадцать, пора о будущем думать, а не о цвете каких-то волос, простите…

— Недавно, Шурочка, твой юбилей отмечали, — вмешалась директриса, — тридцать лет тебе, вроде, стукнуло.

— Так я и говорю, что больше двадцати, Светлана Степановна. А у нас в школе и посмотреть не на кого. Был географ, да сплыл. В гороно забрали. А там такие стервы сидят — хватка, как у змей, мигом к рукам мужика приберут. Как там наш Леша? Он глобус свой в школе оставил. Надо позвонить, может, придет забрать? А?

— Спасибо, Александра Евгеньевна, вы очень помогли следствию, — улыбнулся я.

— Да не за что, — хитро посмотрела на меня девушка. — Супруге привет передавайте.

— Не женат я.

— Да вы что? Такой мужчина…

— Александра Евгеньевна! — осекла ее директриса. — Спасибо за помощь, мы вас больше не задерживаем.

— Поняла, Светлана Степановна. Ухожу, ухожу… А, чуть не забыла. Седьмой “Б” макулатуру так и не сдал. Классный руководитель говорит, что…

Директриса зыркнула на нее взглядом Горгоны.

— Все, ухожу. Если у товарища из милиции будут еще какие-то вопросы, я тут в кабинете под лестницей. Раньше это каморка была, а сейчас…

— Вон! — не выдержала Светлана Степановна.

Шура выскользнула из кабинета. Директриса вздохнула:

— Вы не думайте, она не такая. Не знаю, что на нее сегодня нашло. А за сгущенку мы возместим. Я вам обещаю. Там недоразумение просто вышло.

— Светлана Степановна, — улыбнулся я. — Личная жизнь сгущенки меня не интересует. Все, что нужно, я узнал. Спасибо вам за оказанное содействие.

— Вам спасибо, — улыбнулась в ответ директриса.

— А мне-то за что?

— За то, что в милиции работают такие чуткие и понимающие люди.

— Рады стараться. До свидания.

Я вышел из кабинета директора и посмотрел на наручные часы. Нитевидные стрелки “Славы” показывали половину пятого. Еще на работу успею.

Что за таинственный ухажер был у Веры? Женатый и на белой Волге. Это еще проверить надо… С описанием не густо. А, еще солидный и в костюме. Но каждый, кто ездит на белой Волге выглядит презентабельно, как Ипполит из "Иронии судьбы”. Надо, кстати, телевизор купить. Все накопить никак не могу, дорогой зараза. Семьсот рублей стоит. В этом году новая марка вышла (в газете писали). “Витязь” называется. Тот еще дороже…

С виду выглядит все логично и безобидно: молодая разведенная учительница встречается с женатым ухажером возраста около сорока, владельцем новой Волги и, естественно, скрывает от окружающих, в том числе и от матери, свой роман. То, что скрывает, оно понятно. Измены в СССР были сплошь и рядом, но клеймились позором. Измена могла повлиять не только на репутацию и карьеру, но и на благополучие в целом.

Особенно это касалось тех, кто зачастую являлись членами партии. Роль партии в этом вопросе была как всегда главенствующей. В практику даже вошли случаи, когда мужчин или женщин возвращали в семью под угрозой увольнения с работы и исключения из партии, если один из супругов жаловался руководству.

Дурость, конечно, но система целенаправленно воспитывала морально крепких и непоколебимых строителей коммунизма. Был даже такой раздел в “Моральном кодексе строителя коммунизма” (любопытный кстати документ, который я штудировал в библиотеке): “Честность и правдивость, нравственная чистота, простота и скромность в общественной и личной жизни”.

Честность — это хорошо… Если правда одна. Большинство советских граждан, конечно, осуждает измены, вслух критикуют, но смотрят “Тихий дон”, вздыхают и в глубине души завидуют такой красивой любви, хоть и на стороне.

Поэтому ничего удивительного, что после гибели Веры, ухажер испарился. У него жена, да еще и дети, наверное, и проблемы ему, вот, совсем ни к чему. На серийного убийцу человек в костюме на Волге пока не тянет. Но образ мразоты может быть очень обманчив. Потолковать с ним в любом случае надо. Только как найти? Раньше просто было. Пробил звонки и сообщения с мобильника жертвы, и вот он — круг общения тебе на блюдечке. А теперь ищи ветра в поле. Хотя, есть одна зацепка. Незнакомец на ловеласа похож. Если верить Шурочке. Склеить ее хотел, но узнал, что та работает в том же месте, что и его пассия, и вмиг испарился.

Вернувшись на работу, я прямиком пошлепал к "уркам" в восьмой кабинет. На стуле, закинув руки за голову, покачивался Погодин. На столе кружка дымящегося чая и пистолет. Вид Погодина важный и глубокомысленный. В думках весь. Даже Феликс Эдмундович с портрета, что висит на стене среди топографических карт и копий ориентировок, одобрительно смотрит на своего преемника.

— Привет, Погодин, — я уселся на стул с потрепанной седушкой из красной ткани, что стоял напротив. — Вижу, работаешь? Не сильно отвлек?

— Здоров. Говори, что хотел, — голос неспешный, с интонацией усталости от этого бренного мира, ну опер матерый вылитый, или даже целый начальник отделения.

— Год назад в сентябре убийство темное было, потерпевшая Соболева Вера Ивановна. Навскидку помнишь?

— Я тогда еще не работал.

— Знаю, что штаны в пединституте протирал.

— А может в армии служил? Откуда ты знаешь?

— В какой на хрен армии, Погодин? Ты же сам мне рассказывал, что у вас военная кафедра была, и как вас на сборы гоняли, а ты, чтобы не ездить, в больницу с диареей слег. Абрикосов забродивших нажрался.

— Ой, и правда, — опер больше не раскачивался на стуле, упоминание о диарее быстро вернуло его на землю.

Как все-таки отрезвляюще действует на людей метко брошенная ложка того, что не тонет.

— Короче, узнай по убийству подробности.

— А тебе зачем?

— Знал я Веру, — пришлось соврать. — Не ее лично, но ее мать. И сына, что сиротой остался.

— Так дело же в прокуратуре.

— Это я и без тебя знаю, ты розыскное посмотри.

— А-а-а… Ну я не знаю, это надо к начальнику угро идти, узнавать, у кого уголовно-розыскное дело. Потом с убойниками переговорить, я же имущественник, убийства — не мой профиль.

— Не п*зди, Погодин! — я готов был придушить этого “беззубого” опера. — Ты мент или почему? Вижу, что глаза хитрые, как у Попандопуло. Что хочешь? Говори сразу.

— Ну-у, поможешь еще пару краж раскрыть, как тогда на дежурных сутках? Я тогда подумаю.

— Ну точно, Попандопуло! И торгуешься также: “Это тебе, это снова тебе, это опять тебе” … Хрен тебе, а не раскрытия! Помогать, Погодин, надо учиться бескорыстно. Чтобы быть кристально бедным.

Я демонстративно фыркнул и поморщился. Развернулся, собираясь решительно якобы уходить.

— Да погоди, Андрюха, я же пошутил! УРД у меня. Только оно секретное.

— Как у тебя? Ты же кражами занимаешься?

— Так на меня, как на самого молодого свесили все громкие темнухи прошлых лет. На Федя, разбирайся.

— Тебя, что Федей зовут?

— А ты что, не знал?

— Да знал, конечно. Тоже шучу.

Погодин открыл сейф и достал оттуда пухлую папку с потрепанными краями:

— Вот, смотри. Только никому ни слова, что я тебе показал. Это ж с грифом. — он привычно сбился на веский тон.

Я полистал папку. Ничего особенного. План мероприятий, версии. Стандартные справки о проделанной работе, сколько лиц отработали, что сделали. Подробно, вплоть до того, сколько людей дактилоскопировали. Все в одну кучу свалили, для пухлоты отчетности, так сказать.

— Ты сам-то хоть вникал? — я с укоризной посмотрел на Погодина. — Дело уже три месяца не обновлялось. Последняя справка датирована июнем.

— А я что? Разорваться должен? У меня работы воз и три вагона.

— Вижу, как ты работаешь. Чаи гоняешь, да на стуле качаешься.

— А ты что, начальник мой? И откуда ты вообще разбираешься в материалах оперативных? Ты же простой эксперт?

Я уж не стал говорить Погодину, что даже не эксперт. Как-то рассказывал ему о своей должности заведующего фотолабораторией, но он мимо ушей пропустил, часто так делает.