— Я, Федя, в работу просто быстро вникаю, приглядываюсь, что да как. К нам в отдел много сотрудников опытных с других служб захаживает. Общаюсь с ними, а не сижу в кабинете на неустойчивом стуле…

— Ну да, не читал я дело. Все равно висяк. Сам знаешь, если по горячим или в течение недели убийство не раскрыли, то шансов дальше — мизер остается.

Я полистал папку. Никаких упоминаний о белой Волге, ухажере и прочих подробностей личной жизни убитой. Наверное, когда опера опрашивали коллег Веры, Шурочка в отпуске была или на больничном.

Я уже почти расстроился, как вдруг наткнулся на любопытную бумажку. Список лиц, с кем контактировала убитая. Очень интересно. Почему-то там несколько мужчин. Напротив фамилии одного из них написано, что бывший муж. А вот это уже очень интересно…

— Ножик дай, — потребовал я у Погодина.

— Зачем? — удивился тот.

— Давай говорю…

— Есть складной, пойдет?

— Без разницы, — я взял складник и поддел белые нитки, которыми было сшито дело.

— Ты что делаешь? — Федя попытался выхватить папку, но я вцепился в нее, как коршун в куренка. Только с когтями можно вырвать у меня добычу.

— Не боись, Погодин. Я аккуратно листочек вытащу, перепишу, а потом принесу и сошьем все как было.

— Может, не надо?

— Надо, Федя, надо…

— Так нить же оклеена и подпись начальника! — не унимался Погодин.

— И нитку обратно приклеим, и подпись нарисуем. Все будет. Ты, будто не мент вовсе.

— Это же подделка документов!

— Подделка, Федя, это когда в корыстных целях, а это ради общего дела. Чувствуешь разницу?

— Зря я тебе дело дал, начальник за него с меня шкуру спустит.

— Не блажи. Эту папку несколько месяцев никто не трогал. Не потрогают еще денек. Вот и все, — я аккуратно свернул заветный листочек и сунул его в карман рубашки. — Делов-то. Все бывай. До завтра.

Погодин молчал, с ужасом глядя на “распотрошенное” розыскное дело, обхватив голову руками.

Вильнув возле его стола, я прихватил еще кое-что. Траурный Федя даже не заметил, что лишился самого ценного.

Покинув кабинет, направился в свой отдел. Посмотрел на часы и засек время. Мысленно сделал ставку, через сколько минут прискачет ко мне Погодин. Остановился на десяти. Тот прилетел через пять. Глаза навылупку, волосы всклочены, сам заикается:

— Андрюха! Ты пистолет мой не видел?

— Какой пистолет? — хитро прищурился я.

— Ясно, какой, табельный. ПМ пропал. Куда я его деть мог? Ума не приложу. Ну все… Хана мне. Уволят.

— Как пистолет мог из кобуры на поясе пропасть?

— Да не в кобуре он был!

— Тем более, — подначивал я. — Из сейфа как мог пропасть?

— Да почему из сейфа-то? На столе он лежал!

— Да потому что, дурья твоя башка, пистолет только в кобуре должен быть на теле или в сейфе. Другого не дано. Кто у тебя наставник был, что не научил этому?

— Да знаю я, помоги его найти! Куда делся не пойму.

— Бери, — я запустил руку за спину и вытащил из-за пояса ПМ. — Не теряй больше.

— Так это ты стащил его? Зачем?!

— В воспитательных целях. Зато в следующий раз, ты так больше не сделаешь.

— Ну ты, Петров!.. Да я… Я начальнику твоем скажу!

— Давай, еще от него тебе влетит. Иди уже, работай. Еще спасибо мне скажешь когда-нибудь. Пистолет пуще бабы беречь надо. Баб много, а ствол у мужика один. Сечешь?

Городская поликлиника собрала толпу народа у регистратуры. Из четырех окошек, с вырезанными из оргстекла под трафарет надписями с засохшими подтеками: “Регистратура”, работало только два. Пациенты, преимущественно предпенсионного возраста, облепили амбразуры маленьких окошек, как муравьи апельсиновую корку.

Передние ряды повисли на полированном подоконнике и пытались заглянуть в прорезь, периодически оборачивались и шипели на задних. Те, в свою очередь, вытягивали шеи, словно хотели разглядеть “что дают?” в этой самой «Регистратуре».

Медрегистраторы в дежурном режиме обгавкивали посетителей. Иногда пациентам удавалось вывести их из себя. Тогда те, доведенные до кипения, швыряли им медицинские карточки. Иногда закатывали глаза и, вздыхая, морщились, когда кто-то помимо обращения, еще спрашивал у них, как найти тот или иной кабинет. Видно, по закону Дарвина на такую работу всегда брали только женщин с хваткой кобры и длинным языком.

В общем, все как во всех бесплатных больницах, во все времена. Честно отстояв в очереди, я, наконец, добился своей карточки и получил бегунок, в какие кабинеты нужно пройти, чтобы получить справку о прохождении заветной медкомиссии для поступления в школу милиции.

В списке врачей стандартно значились: хирург, окулист, терапевт, лор, дерматолог и др. Начать решил с хирурга. Недавно только узнал, что слово “хирург” пишется иногда через “е”, наверно, это все-таки зависит от квалификации врача.

Возле крашенной в голубой цвет стены по обеим сторонам кабинета хирурга расселись ожидающие. Лавок на всех, как обычно, не хватило. Кто-то, как предстояло и мне, подпирал штукатурку.

— Кто последний? — спросил я, с тоской оглядывая длиннющую очередь.

— Все последние, — злорадно хмыкали в ответ бдящие в передних рядах, кто уже близко подобрался к заветной двери врача, на их лицах сияло торжество и чувство превосходства над вновь прибывшими к заветной двери, которых они считали песчинками, прилипшими к своим подошвам.

Я повторил вопрос погромче. Задние граждане тут же напряглись и стали переглядываться между собой, будто искали жертву. Каждый знал, что он уже не крайний и готов был это доказывать с пеной у рта. Наконец, одна женщина с лицом учителя литературы (вместо волос на голове узел, длинная вязанная кофта поверх блузки, из косметики только невзрачная подводка карандашом) встрепенулась, повернувшись к зазевавшемуся мужичку пенсионерской наружности:

— Мужчина! Что вы молчите? Вы же за мной занимали?

— Что? Простите? — мужичок обернулся.

— Я говорю, люди спрашивают, кто крайний! Я за вас должна отвечать?

— А, да, да, — закивал мужичок мне. — За мной будете, молодой человек, а я вот если, что за бабушкой, — хитро прищурившись, кивнул он на женщину.

— Да какая я вам бабушка? — замахала руками «училка». — Я моложе вас! У меня мужу всего сорок лет! — подумала и как гавкнула — Хам!!!

Пенсионер сидел и хихикал “в тряпочку”, довольный, что одержал победу в больничной перепалке над таким грозным противником, как уже не совсем молодая и громкоголосая женщина.

Часа через полтора своим течением очередь вынесла меня поближе к двери. Только сейчас я и смог прочитать текст, написанный на клочке бумаге, вставленный в рамку из оргстекла на двери: “Прием ведет хирург Мытько Павел Алексеевич.”

Не понял? Вот так поворот! Это тот самый заведующий отделением хирургии стационара? Или однофамилец? Или родственник? Может у них в семье все хирурги? Семейный подряд. Не помню я, как его по имени и отчеству…

Наконец, подошла моя очередь, правда, вперед меня пыталась проскочить невинного вида тетенька. Она, будто не замечала очереди и встала сразу к двери. Мол, мне только спросить, карточку забрать, анализы отдать и тому подобное. Но Голова очереди, в этот раз объединившись с Хвостом, против общего противника изгнали “самозванку” с криками: “Тут всем только спросить”, “С самого утра сижу!” и прочими декларативными заявлениями в защиту прав очередников.

Дверь распахнулась, из кабинета вынырнула невзрачная девушка, похожая на мышку. Она растворилась в коридоре, оставив щель в слегка приоткрытой заветной двери. Аллилуйя! Свершилось! Самый сложный квест на сегодня почти пройден. Сзади на меня уже с силой напирало чье-то тело, и скорее всего не одно. И этой силой меня внесло в кабинет. Жопой чувствовал, как мои «последователи» из-за меня таращатся и дверь не дают закрыть, в надежде что их не выгонят.

Но чаяния их не оправдались. Дородная медсестра с лицом старой знакомой, не оборачиваясь и не отрываясь от писанины грозно рявкнула (профессионально уловив боковым натренированным зрением, что пациентов больше, чем один):