— Я как раз по этому поводу. Покажи-ка мне, Оленька, личное дело Степанова, которого за воровство турнули недавно.

— Ты что, Андрей! Не положено. Зачем тебе это?

— Вообще-то я из милиции…

— Ах да! Точно! Петрович же говорил, что ты туда устроился. Совсем забыла. Прости… Так ты что? Убийство Раисы Робертовны расследуешь?

— Расследуешь — это громко сказано, — улыбнулся я. — На подхвате мы с напарником у москвичей.

Оля протянула мне тонкую папку из еще не потрепанного картона:

— Он, когда уходил, скандал устроил. Орал, мол, Петрович пьет — и его не трогают, а его самого за какие-то надуманные мелкие хищения увольняют. Я же, кричал, не прогуливаю и не пью, как мастер. А Раиса Робертовна за Петровича вступилась. Пусть, говорит, выпивает фронтовик маленько, но мужик он — кремень и никогда не опаздывает, и за тридцать лет работы на фабрике ни одного прогула не заработал. Тогда Степанов обозвал Звереву ведьмой, представляешь, прямо при сыне. Олежка с ней был. А Раиса Робертовна разозлилась и сказала, что мол, трудовую не отдаст, пока тот не извинится перед ней, и чтобы сын ее при этом тоже был. Степанов выскочил и исчез. Мы его уволили без личного присутствия. Он потом приперся за трудовой, а Зверева ему напомнила свое требование. Тот извинился, а она ему говорит, что этого недостаточно. Сын не слышал. Вечером, говорит, придешь ко мне на лестничную площадку в доме, где я живу, и попросишь прощения в подъезде — при сыне. Ужасно зла она на него была, ну, ты представляешь!

— Когда это было, Оля? — встрепенулся я.

— Да пару дней назад.

— Почему ты это сотрудникам вчера не рассказала?

— Так не было меня вчера, сегодня только с больничного вышла и сразу в бой.

Я открыл анкету личного дела и обомлел. На меня смотрел тот самый “сталевар с советского плаката”, что так мило беседовал с Зиной, когда я зашел за характеристикой к ней. Вспомнил его. Та же широкоскулая самодовольная рожа. Глаза с ироничным прищуром.

Я почитал его анкету. Степанов Валерий Гаврилович, 1957 года рождения. Ничего необычного. Школа, ПТУ, армия. Обычный советский парень со склонностью к клептомании. Я записал его адресок и протянул папку кадровичке:

— Спасибо, Оленька, побежал я.

— Олежку не нашли? — крикнула вдогонку она.

— Найдем, теперь точно найдем!

Я спустился в цех и нашел Погодина. Тот грустно слонялся среди работяг, пытаясь нарыть хоть какую-то ценную информацию.

Я схватил его за рукав и оттащил в сторонку:

— Бросай, Федя, это гиблое дело. Погнали, адрес проверим один, пока у нас машина под жопой.

— А что я начальнику своему скажу? Егорыч меня сдаст. Он языком любит трепать!

— Не ссы, это по убийству Зверевой адресок проверить надо. Интересный там тип живет. Возможно, наш клиент…

— Как это? Убийца, что ли?

— Долго объяснять, по дороге расскажу. Поехали.

— Только с Егорычем сам будешь договариваться!

Оперская копейка неслась по колдобинам грунтовой дороги. Асфальт приказал долго жить еще пару километров назад. Мы ехали среди покосишихся бревенчатых домишек с шиферными крышами, на которых желтыми медузами мохрилась лишайниковая растительность.

Окраины Новоульяновска изобиловали частным сектором из слившихся с городом окрестных деревенек. Город разрастался со скоростью звука, неумолимо поглощая ветхие деревушки. Проглатывал дома, кривые огородики и целые улицы. Дома шли под снос, а их жителям давали квартиры в новостройке по по нормам квадратных метров на человека, которые возводили тут же рядом. С балкона панельной многоэтажки можно было наблюдать деревенскую жизнь, которая еще пурхалась и держалась на плаву, но была обречена погрязнуть в глобальной урбанизации.

Часто в таких панельках можно было встретить козу или куриц на балконе. Деревенские привычки держать в хозяйстве животину искоренялись с трудом.

Нередко сами хозяева оборудовали на балконе лежак. Ночевали на свежем воздухе, рассказывая, что в бетонной коробке им тесно и душно. И кажется, что потолок падает. Нет простора для русской души.

В один из таких районов нас привел адрес, что выписал я из личного дела Степанова Валерия Гавриловича. Человек-несун, скандалист и, надеюсь, наш подозреваемый.

Меня мучил один вопрос — как такой молодой парень успел превратиться в маньяка? Первая жертва (Вера Соболева) погибла чуть больше года назад. Тогда этот архаровец еще не работал на фабрике.

Егорыч с прохожих переключился на колдобины. Он сочно матерился и ругался с ними, будто с живыми созданиями. Сам за них отвечал, накручивал и еще больше злился. Несмотря на угрозы, ямки и кочки все равно бесстрашно прыгали нам под колеса. Машина подскакивала, раскачивалась и грозилась оставить на них подвеску. Иногда приходилось упираться в потолок руками, чтобы не впечататься в него головой.

— Федя, — терзаемый смутными сомнениями, повернулся я к Погодину. — Надеюсь, ты пистолет взял в этот раз?

— Нет, конечно, — непредусмотрительно развел тот руками и сразу стукнулся головой в потолок. — Мы же на фабрике собирались с народом беседовать. Зачем он там?

— Эх, Погодин, у тебя пистолет должен быть роднее жены и матери. Однажды он тебе жизнь спасет. Тьфу! Тьфу!.. Если дашь ему шанс и всегда будешь брать с собой…

— А зачем нам пистолет? Стрелять же можно, если только преступник застигнут на месте тяжкого преступления и скрыться пытается. А со Степановым этим неясно пока ничего.

— Не ясно. Но представь, если убийца все-таки он. Это тебе не город. Тут другие правила. Окрестности на деревню Гадюкино похожи.

— Ты тоже любишь студента из кулинарного техникума? — обрадовался Погодин, узнал отсылку.

— Было дело, любил…

— Почему было? У Хазанова сейчас самый пик популярности.

— Федя, давай по делу. Пистолет нам нужен для подстраховки. Неизвестно, что Степанову в голову взбредет. Тут фактически деревня, и у каждого второго охотничье ружье есть. Или собак на нас выпустит. Что делать будешь?

— Собак?

— Это тебе не город Федя, в деревне работать — своя специфика. Так что придется Егорыча подпрячь, будет прикрывать нас.

— Егорыч? — позвал его Федя, перекрикивая маты и шум мотора. — Поможешь нам жулика изловить? Чтобы огородами не ушел.

— Еще чего! Мне за это не плОтют! В машине вас подожду.

— С меня пиво. Две бутылки…. — водитель молчал, и Федя накинул ставки. — Три…

— Лан… Помогу. Что делать надо? Сразу в тыкву или сначала вопросы позадавать треба?

— Все бы тебе в тыкву, — покачал головой Федя. — Без шума и пыли брать надо. Так сделать, чтобы он сам с нами захотел прокатиться.

— Фух! — презрительно скривился старшина. — Я так не умею, я или матом или в тыкву. Вот раньше, помню, проще было работать. Если виноват — получи по мордасам — и в кутузку. А сейчас что? Тьфу! С шантрапой на вы, представиться надо, еще и удостоверение показать, если попросят. Срамота, а не работа. Вот я и пересел за баранку. Не могу такое терпеть…

— Тогда рядом будешь стоять и пути отхода прикрывать, — предложил Погодин. — Если побежит, так и быть, бей в тыкву.

— А как я узнаю кого бить? — Егорыч поскреб макушку.

— Легко, — вмешался я. — Кто побежит, того и бей. Не ошибешься. Честным гражданам незачем от милиции драпать.

— И то верно, — кивнул водитель и тут же матюгнулся на резкий поворот, который по его мнению был слишком крив.

Машина, наконец, сбавила ход и притормозила у зеленого палисадника, обдав его облаком пыли. За дощатым тоже зеленым забором забрехала собака.

— Приехали! — объявил старшина и вытащил беломорину.

— Интересно, — пробормотал Федя. — А псина там за забором здоровая. А она на цепи?

— Пошли, студент, — скомандовал я. — Егорыч, за оградой постой, пожалуйста. Если кто выскочит, бей, как обещал. Лады?

— В тыкву?

— В нее родимую. Но смотри, не переборщи. Не до смерти. Так, чтобы ножки подкосились и драпать не смог.