– Но зачем оказывать почести Предусмотрительному?

– А почему нет?

– А что не Лазарю в таком случае?

– Действительно, почему не Лазарю? – продолжил он игру словами.

– Ты сам знаешь почему, – решительно заявил я.

– В самом деле?

Все может быть, подумал я.

– Может, и не знаешь.

В какую игру мы сейчас играем? Я пытался понять, что у него за душой, а он пытался понять меня. А когда оказалось, что понимать нечего, я прицелился в него пальцем.

– Поразительные причуды ума.

– А ты хитрец, – засмеялся он.

Нэнни спросила, что нам подать. Меркуцио заказывал пережаренный бифштекс с перцем, когда взорвалась бомба. По крайней мере, звук был как от бомбы. Цвета сразу пропали. Систему ГВР взломали, окружение стало нечетким и начало исчезать. Мерк вытащил из кармана металлический прибор, создававший искусственные помехи. Мерк только что им воспользовался.

– Вот теперь мы одни, – сказал он. – Но это ненадолго.

Система уже пыталась наладиться, но Мерк был на полпути к воротам. Я бежал за ним след в след. Я не успел прочитать надпись над воротами, но и так помнил, что там написано. «Заходи в мой рай». Строка из Корана.

Вот мы позади Таджа. Лестницы расположены в западном и восточном углу. Пятнадцать ступеней вниз, запертая на засов дверь, через нее виден коридор в триста футов длиной.

Я знал, куда он ведет.

– Задняя дверь, – подсказал я.

– Естественно, – ответил он.

Мерк прошел сквозь дверь, не открывая ее, просто прошел и исчез.

Я пошел за ним.

И сразу же оказался в новом месте. Как будто вернулся в сознание. Услышал гул электрических машин. Я удобно возлежал на модифицированной кровати, ее еще называют виртуальным спальником. Я снял перчатки и очки, вытащил капельницу ВР из руки.

Это была моя спальня. В реальном мире.

Глаза слипались, во рту было сухо.

Стук в дверь, она со скрипом приоткрылась: внутрь заглянул Меркуцио.

– Так ты идешь? – прошептал он. Меркуцио был талантливым хакером. Он загнал в компьютер фальшивый код собственного изготовления, который открыл нам заднюю дверь из ВР. Это было нарушением школьного расписания, правил школы, авторитета Маэстро, возможно, нарушением законов. Но именно об этом я просил в своих молитвах. Я поднялся на ноги и пошел за ним по коридору.

Все белое. Похоже на больницу или санаторий.

Тихо. Мы прижимаемся к стене. До обхода медсестер еще несколько часов, но выход охраняют. Игра в терпение. Кофе, чай из трав или скотч, уж не знаю, что ей понадобилось, но она пошла за второй чашкой, а мы выскользнули за дверь.

Снаружи было темно, однако я видел, что вокруг много зелени и очень красиво. Я обернулся, чтобы прочитать надпись на двери:

Я не мог вспомнить это слово, оно начиналось на "Г". Гедехтнис. Скорее всего, это акроним. Каждая буква что-нибудь означает. Г – что-то, Е – что-то, из остального, кажется, получается нечто вроде «лекарства и усовершенствованные безвредные химические технологии».

Гедехтнис.

По-немецки значит «память».

Значит, я нахожусь в Дебрингеме, штат Мичиган. В моем родном городе. И вот я вспомнил длинные, ленивые дни, длиннохвостых змеев, раскрашенных под драконов. Я вспомнил, как научился плавать, а уже через несколько недель мог несколько раз перевернуться под водой. Я вспомнил содранные коленки и антисептики. Вспомнил свой первый день в школе, там меня встретил Маэстро, мама держала меня за руку, а папа подбадривал, когда они подключали меня к ГВР. Помню, мне понравился мой первый день в школе. Помню, он мне не понравился. Я помнил.

А сейчас немного истории. В начале двадцатого века, во времена дискриминации и сегрегации, Дебрингем был черным курортом, там любили проводить отпуск афроамериканцы. Первый черный американец, получивший степень доктора философии в Гарварде, У. И. Б. Дюбуа сказал о Дебрингеме следующее: «Чистая физическая красота, блеск воды и золотистого воздуха, изящество деревьев и цветущих кустов, пение птиц, неспешное движение солнца, луны и звезд – самое прекрасное, что я видел за двадцать лет. А если вы добавите к этому еще и товарищество – привлекательные сильные женщины и неглупые мужчины из Канады и Техаса, Калифорнии и Нью-Йорка, Огайо, Миссури и Иллинойса, все они – дети и внуки Эфиопии, все они горят желанием отдыхать и развлекаться, – вы поймете, что нет места лучше, чем Дебрингем».

Особое место. Мичиганский рай, так его называли.

Ночные клубы Дебрингема удостаивали своим посещением короли джаза. Луи Армстронг. Кэб Каллоуэй. Сара Воган. В течение многих лет там выступали такие замечательные исполнители, как Сэмми Дэвис Младший, Великолепная четверка, Арета Франклин и Билл Косби.

Но когда по Закону о гражданских правах белые курорты были открыты для черных, пришел конец Дебрингему. Зачем всегда проводить каникулы в северо-западном Мичигане, если можно отправиться, куда душа пожелает? Хот-Спрингз, Атлантик-Сити, Майами-Бич. В городок приезжало все меньше и меньше народу. Он распался. Как в свое время распался Кэтскилз, когда для евреев открыли другие курорты. Можете назвать это Великим законом непредсказуемых последствий – ничто не действует так разрушительно, как успех.

Уже через шестьдесят лет городок никак не связывали с джазом. Однако стали связывать с наукой. Все благодаря выдающемуся молекулярному биологу своего времени доктору Райане Карвер. В своих работах Карвер утверждала, что все живое связано между собой. Ее цикл статей «Семена» получил премию Пибоди, он был назван лучшей программой начала двадцать первого века. Когда она ушла в отставку и поселилась в Дебрингеме, вокруг нее образовалась целая община. Биологи, экологи, нео-трансценденталисты и их семьи – они съехались сюда, чтобы продолжить ее работу. Городок стал похож на вальденовскую Зеленую утопию. В противоположность все более технологичному миру этот анклав ученых-подвижников работал во благо сохранения окружающей среды и социальных изменений.

Значит, я живу в самом настоящем раю и не могу этим наслаждаться. А все потому, что эта дурацкая ГВР-школа забирала у меня большую часть моего сознания.

Через два квартала от академии мы обнаружили заведение «У Твена», прекрасное место, стулья с витыми спинками, столы, покрытые пластиком. Мерк вытащил нас обоих на свободу.

– Спасибо, – сказал я.

– За что?

– За то, что вытащил меня оттуда.

– Здорово достало?

– Здорово.

– И меня тоже, – сказал он. – Клаустрофобия, понимаешь?

Я кивнул. Мне было это знакомо.

– Слишком много этих чертовых нулей и единиц, – жаловался он. – Проклятая ГВР.

– Кусок дерьма.

Мы чокнулись стаканами с водой. Изучили меню.

– Ты слышал про Лазаря?

Я подумал: «Ты имеешь в виду, что его убили?», но сказал:

– Что он закончил обучение?

– Похоже на то. Счастливый ублюдок.

– Забавно, я всегда думал, что будет какая-нибудь церемония.

– И я так думал, но оказалось, что нет. Его больше нет. Ушел в Гарвард.

У нашей академии было соглашение с Гарвардской медицинской школой о переводе студентов. Выпускников Дебрингема автоматически зачисляли в Гарвард со стипендией Гедехтниса. Очень неплохо, подумал я. Чтобы получить стипендию, требовалось лишь два года интернатуры в лаборатории Гедехтниса.

– Ты точно знаешь, что он в Гарварде?

– Маэ$тро сказал.

– А ты ему веришь?

Мерк многозначительно посмотрел на меня.

– В этом случае верю. А что, не нужно? Опасно. Если это я убил Лаза… Но все-таки я не остановился.

– Тебе не кажется странным, что он ничего не сказал нам? Просто исчез?

– Любимчик. Мы ему просто не нравимся.

– Правильно, но разве ему не хотелось утереть нам носы? Похвастаться, что он нас опередил?

– Возможно, – согласился Мерк. – Я не знаю. Не исключено, он считает, что он выше этого, как во всем остальном.