С далекого берега забухали выстрелы, зашипел управляемый снаряд, серпом выгибая траекторию и догоняя хряпа. Но то ли далековато было, то ли хряп попался уж очень проворный, но кумулятивная головка ударила в кучу металлического хлама, взметнув столб грязного пара. Тварь шарахнулась было в сторону, но выправилась и прибавила ходу.

Музыканты взяли оружие наизготовку.

И тут хряп провалился. Только что он уверенно бежал по поверхности ядовитого коллоида, и вдруг внезапно ухнул в расступившуюся жижу.

Музыканты оторопело смотрели на тонущего хряпа. А в том, что хряп именно тонул, не было никакого сомнения. Он бестолково загребал жижу лапами, пытаясь сдвинуться с места, тонкий на конце хвост то взлетал вверх, то отчаянно хлестал по поверхности — все было напрасно. Потом внутри Гнилой Свалки что-то гнусно хлюпнуло, и хряпа утянуло в глубь.

— Полный провал, — констатировал Мышонок. — Аплодисментов не будет.

Музыканты постояли немного, потом Мышонок попробовал тропу боевым басом — ничего, тропа пружинила, но держала. Наконец они решились и осторожно, от вешки к вешке, пошли к уже недалекому берегу.

Этот берег был пологим, покрытым какой-то неприятной на вид стеклистой массой, крошащейся под ногами. Скоро музыканты нашли узкую, относительно твердую тропинку и зашагали дальше.

Они прошли несколько метров, по-прежнему держа инструменты наизготовку, и тут из кустов на тропинку выступил долговязый субъект, одетый в заношенную до белесости брезентовую штормовку с тощим брезентовым же рюкзачком за плечами. Физиономия субъекта была музыкантам хорошо знакома.

— Вирус! — сообщил Мышонок.

— Вот и я! — радостно провозгласил мистер Фриман. — Я подумал, что идти через Гнилую Свалку небезопасно и пошел вам навстречу. Если бы я всю тропу успел обработать, у вас вообще со сливами проблем бы не было. А так я только у берега успел распылить реактив. Видали, как действует?

— Что видали? — спросил Лабух, ставя «Музиму» на предохранитель. — Вы бы лучше не выскакивали из кустов как... как хряп какой-нибудь, а то вдруг кто-нибудь случайно выстрелит.

— Чепуха! — Мистер Фриман пренебрежительно махнул рукой. — Видали, как слив утонул? Ну, хряп по-вашему.

— Видали, — сказал оправившийся от путешествия по Гнилой Свалке Мышонок. — Лапой за что-то зацепился, упал и утонул. А потом его кто-то уволок в глубину и слопал.

— Ни за что он не зацепился, — радостно возразил мистер Фриман. — Он в зону действия реактива попал. Вещество такое, растворитель для воды и прочих жидкостей. Как бы вам объяснить... в общем, эта штука делает обыкновенную воду с тысячу раз жиже. Да что там в тысячу, в миллион! Вот слив и утонул. В такой водичке любая рыбка утонет. Здорово, правда? И понадобилось-то всего ничего.

— Может быть, не стоило в речку гадить да хряпов разводить, — сказал Чапа, — тогда, глядишь, и растворитель изобретать не пришлось бы.

— Ну, сливы, то есть хряпы, — это так, мелочь. Охрана перепилась, взломала сейф — спирт, наверное, искали, — а там мутагены. Вот охранники и превратились в сливов. Не пей из копытца, как говориться, козленочком станешь! — Мистер Фриман хохотнул. — А почему «сливы», так мы все отходы сливом называем.

— А почему же вы этих самых сливов не усыпили? Или хотя бы не изолировали? — спросил Мышонок. — Опасные ведь твари!

— Усыпить — это негуманно, — объяснил мистер Фриман, — а изолировать... знаете, сколько они мяса жрут?

— Вот именно, мяса! — сказал Мышонок.

Гнилая Свалка осталась позади. О ней некоторое время напоминал только стойкий медицинский запах, который тоже пропал, после того как мистер Фриман извлек из своего баула очередной баллончик и обрызгал из него музыкантов. Местность постепенно повышалась, тропинка в конце концов вывела их на потрескавшуюся от времени полосу бетона. Дорога одним концом упиралась в невысокий земляной бруствер, украшенный облезлым, многократно простреленным жестяным «кирпичом», а другим — в железные ворота, рядом с которыми имелось помещение для охраны. На воротах имелись круглые вмятины, словно кто-то бился в створки головой. Очень тяжелой и прочной головой. Лабух из любопытства заглянул за бруствер. За насыпью продолжалась та же бетонная полоса, пропадающая в негустом, высаженном когда-то ровными рядами, ельнике. В объезд бруствера была проложена хорошо наезженная колея, так что и сам бруствер, и «кирпич», похоже, играли чисто символическую роль.

Лабух хотел было спросить, куда ведет эта дорога, но не успел, потому что из караульного помещения на площадку перед воротами вышел охранник. Музыканты попятились. Руки автоматически расстегнули кофры с боевыми инструментами, хотя ясно было — не успеть. Не успеть вскинуть гитару, резануть очередью по плоской бронированной морде, выигрывая время, не успеть передернуть затвор и влепить бронебойный туда, где должно быть слабое место, в пульсирующую заушную впадину, не успеть грохнуть шрапнелью из малой ударной, прижимая тварь к земле...

Потому что вышедшее из караулки существо было хряпом.

— Стойте, погодите же! — Мистер Фриман с неожиданным проворством бросился между принявшими боевые стойки музыкантами и недовольно заворчавшей тварью. — Это же наш Мусса, а вы его за хряпа приняли!»

— Кто же он еще, как не хряп? — спросил Мышонок, побелевшими пальцами сжимая «Хоффнер». — Может быть, человек?

— Мусса не хряп и не человек, — суетливо принялся объяснять мистер Фриман, — он всего-навсего ченчер, измененный.

Хряп, или, как его, ченчер, топтался у ворот, и нападать, похоже, не собирался. По крайней мере до тех пор, пока не будет приказа.

— А чем этот самый ченчер отличается от обыкновенного хряпа? — спросил Мышонок, нехотя опуская бесполезный бас. — Та же рожа, та же кожа. И мясо, наверное, жрет с таким же аппетитом.

— Ну что вы, слив — он же неуправляем. С ним нельзя договориться, он — ошибка. Никто ведь не застрахован от ошибок. А ченчер — это совсем другое дело. Ченчеры умны, дисциплинированны, выносливы. Кроме того, ченчер-самец — прекрасный семьянин, а ченчер-самка — нежная и заботливая мать. Некоторым людям стоило бы у них поучиться.

— А этот, Мусса, он кто? — спросил любопытный Мышонок.

— Как кто? — не понял мистер Фриман. — Самец, конечно, разве не видно? Ах да, конечно, у них же все закрыто бронехитиновыми щитками. Но Мусса самец, можете мне поверить.

— Мы верим, — закивал Мышонок, — как вам не верить!

— Может быть, у них и детишки есть? — Чапа покосился на «прекрасного семьянина».

— Есть детишки, — почему-то без прежнего воодушевления подтвердил филирик, — к сожалению, есть.

— А почему это «к сожалению», — поинтересовался Чапа, — милые, наверное, детишки, маленькие такие хряпчики. Что-то ты, профессор, крутишь, недоговариваешь. Сначала хряп у тебя не хряп, а теперь уже и слив не слив, а какой-то ченчер. Давай-ка рассказывай все как есть, а то мы развернемся и уйдем.

— Сливы у них детишки, вот кто, — печально сказал мистер Фриман, — по-вашему — хряпы.

— Значит, врал ты нам про охрану, которая вместо спирта мутагенов нажралась, так, что ли? А, профессор, чего молчишь? — Чапа с отвращением смотрел на сникшего было филирика. Последний, однако, быстро сориентировался и ответил:

— Я не врал, я просто дозировал информацию!

— Однако! — Лабух посмотрел на мистера Фримана. — У вас что, так принято врать направо и налево?

— Не торопитесь осуждать нас. — Сергей Анриевич грустно посмотрел на музыкантов. — Нас приучили скрывать информацию. Ведь мы работаем в «ящике». Это только кажется, что мы свободные люди, а на самом деле из «ящика» не так-то просто выбраться. Ну, предположим, мы знаем, что сейчас до нас нет никому дела, но ведь, может статься, о нас вспомнят. Много вы понимаете! Вот, эти ченчеры, ведь они нас спасли от музпехов. Там, — филирик махнул рукой, указывая куда-то за бруствер, — там еще пост ченчеров. И вокруг, куда ни сунься, — всюду посты. Мы думали, что они нас будут охранять, они и охраняют. Только вот нормальным путем к нам никто попасть не может. Сотрудники и члены их семей могут входить и выходить, если, конечно, оформлено предписание и пропуск, а посторонние нет. Поэтому-то вам и пришлось идти через Гнилую Свалку. Это единственный проходимый путь. Ченчеры считают, что их детишки на свалке сумеют разобраться с любыми гостями. К нам даже барды не ходят, а жаль, ведь мы так любим их песни!