– Артур, поворачивайте к нему, – приказал Роберт. – Если корабль шел на Беллами, то не исключено, что на борту могли уцелеть материалы невероятной важности. У нас есть два тяжелых боевых скафандра – Ара, ты пойдешь со мной?

– Думаю, мне необходимо выпить, – поежился Ариф, – потому что с трезвых глаз мне страшно даже вообразить себе то, что мы увидим в потрохах этой древней гробницы. Заледеневшие трупы на палубах, и все такое прочее… нет, без пайки виски я туда не сунусь.

– Мне кажется, что большая часть экипажа могла покинуть корабль, – заметил Баркхорн, – и забрать с собой все секретные документы…

– Проснитесь, Артур! – перебил его Роберт. – Корвет числится без вести пропавшим! Если бы из экипажа уцелел хоть один человек, его подобрал бы ближайший патруль, и в регистре была бы совсем другая отметка. Нет, здесь дело нечисто. Подгоните «Пуму» прямиком к его корме и встаньте на коррекцию, много энергии нам не понадобится.

…Бронированная внешняя дверь шлюза уплыла в сторону, и Роберт непроизвольно вздрогнул: в метре от его тяжелых металлизированных башмаков начиналась бездна. Ариф хлопнул его по плечу и решительно переступил через порог.

– Красота, – раздался в шлеме его голос, – простор-то какой, мамочка! Вылазь, дядя, подышим свежим воздухом.

Роберт привычно усмехнулся идиотской шутке друга и спрыгнул в пропасть. Фигура Арифа, обтянутая черной чешуей боевого скафандра, болталась в нескольких метрах от прямоугольного отверстия шлюза. Роббо неуклюже повернулся: над гладким бортом «Пумы» нависали изогнутые профилированные ребра, державшие некогда корму изуродованного корвета. Бронелисты обшивки, перекрученные чудовищной энергией в уродливые стекшие ленты, были отогнуты наружу, открывая взору измятые, сорванные с места перекрытия боевых палуб и проваленные вглубь корпуса массивные многотонные цилиндры уцелевших генераторов.

Баркхорн был прав, авария двигателей, даже в самом фатальном из всех возможных сценариев, не смогла бы причинить «Эридану» такие чудовищные разрушения. Это был удар, пришедшийся, скорее всего, прямо с кормы – но Роберт хорошо понимал, что даже самые могучие имперские пушки не были способны на такое… для того, чтобы так чисто снести корму немаленькому эскортному корвету, нужно было долго и упорно класть попадания в одну и ту же точку. В маневренном бою так не бывает: как правило, если хорошо защищенный корабль все же получает поражения, не допускающие дальнейшего сопротивления противнику, то выглядят они приблизительно одинаково во всех случаях – корпус, измочаленный сотнями попаданий до неузнаваемости и разодранный изнутри неизбежными взрывами энергоцепей. Нет, это был действительно один удар… но какой же мощности?

– Начнем с шестой палубы, – предложил Роберт, – по-моему, она здесь главная экипажная.

– Ты хочешь пробраться в рубку командира? – понял Ариф. – Хорошо, поехали…

На его спине беззвучно заработал плоский компактный ранец, и Ара медленно взмыл вверх, приближаясь к жутковатому металлическому месиву шестой палубы корвета. В месте разлома – или, скорее, разрыва! – она провалилась на пару метров вниз, и приблизившись к неровному краю многослойного металлического перекрытия, Ариф, не выключая двигателя, уцепился когтистыми перчатками за обвисший лоскут верхнего листа и поднялся выше, на относительно ровный участок.

– Шуруй сюда, – позвал он Роберта, – переборки, кажется, целы, и это очень странно!..

В слабом желтом свете висевшей над головой гигантской планеты замерзший металл корабельного скелета казался бронзоватым. В глубине разрушенного корвета, там, куда свет не попадал, лежала глубочайшая, непроницаемая тьма – тьма, увидеть и почуствовать которую можно только в космосе. Ариф осторожно двинулся по перекошенному палубному покрытию, и неожиданно исчез в этом мраке. Роберт подплыл к тому месту, где Кириакису удалось взобраться по краю оплавленной палубы, поднялся чуть выше и заметил белый луч света, мелькавший в глубине черной каверны. Хрипловатое дыхание друга, не смолкавшее в его шлеме, придало ему сил: подтянувшись, он поднялся вовнутрь корабля.

– Знаешь, – сказал Ариф, – здесь все почти цело… пять метров – и уже не заметно структурных разрушений. Почему, черт меня возьми? Не ножом же его резали, в самом деле! Тут все должно быть смято и перкошено… Роббо, где ты, скотина?

– Ты стал пугаться темноты? – спросил Роберт, зажигая фонарь на шлеме.

– Да иди ты!.. – облегченно вздохнул Кириакис, увидев фигуру своего друга. – Пойдем. Лифты наверняка заклинены, но мы сможем пробраться через аварийные трубы.

– Рубка должны быть на этой палубе, – сказал Роберт, удивляясь своей необъяснимой убежденности. – Будет хуже, если дальше заблокированы межсекторные диафрагмы. Ара, ты не смотрел аварийное освещение?

– Смотрел – щит у тебя под носом, – отозвался Ариф. – Корабль полностью лишен энергии, ни одна цепь не откликается.

– Это тоже странно. За четыреста лет аварийные системы не должны были сдохнуть – кто мог сосать энергию из мертвого корабля?

Они медленно двинулись вперед – частично шли, частично плыли, потому что каждый привычно размашистый шаг отрывал их от пола… Тьма за их спинами стала мертвой, то желтое пятнышко, которое виднелось до первого поворота коридора, пропало, и теперь они двигались, запертые в стальной колбе, наполненной этой адской тьмой. Мощные прожекторы на шлемах пытались рвать ее, но она, словно липкая паутина, с каждым шагом смыкалась вновь.

– Что-то я не вижу покойников, – насмешливо произнес Роберт, – наверное, зря ты заряжался своим пойлом. У тебя шлем от выхлопа не потеет?

– Иди к черту, – ответил Ариф. – Смотри, впереди, похоже, диафрагма.

Роберт задрал голову. Кольца шейного сочленения мягко чавкнули, и белое сияние фонаря прыгнуло вверх, осветив сводчатый белый потолок и разделявшую коридор межсекторную диафрагму. Она была раскрыта. Дальше, в глубине тоннеля, виднелись замкнутые двери каких-то помещений.

– Ты был прав, – сказал Ариф, – это экипажная палуба. Впереди офицерские каюты.

Он переступил через выступающее из пола толстое кольцо диафрагмы и вдруг исступленно заматерился – свет его прожектора бросило в сторону, и Роберт встревоженно спросил:

– Ара, что там – труп?

– Кое-что похуже, – мрачно отозвался Ариф. – Иди сюда…

Роберт медленно подплыл к нему и остановился, уцепившись рукой за раскрытую кем-то дверку операционного щитка. Под самым потолком, в полуметре от его носа, сонно кружилась мумифицированная человеческая рука, оторванная по локоть. Высохшие пальцы с длинными, и – это потрясло Роберта – покрытыми алым лаком ногтями истово сжимали рукоять массивного двухствольного излучателя незнакомой Роберту конструкции.

– И где, интересно, ее хозяйка? – прошептал он.

Ариф обвел коридор лучом света.

– Никаких следов боя, – констатировал он. – Хм. Что скажешь?

– Что ты, кажется, не зря надирался… идем дальше.

Двери, одинаково овальные, тянулись вперед нескончаемой цепочкой. Роберт попытался прикинуть численность экипажа корабля такого класса, и пришел к выводу что она должна была составлять не меньше сотни офицеров и рядовых. Все каюты шли по одной стороне коридора – они двигались по левому борту корабля, и за противоположной переборкой должны были находиться верхние батарейные гнезда и их унитарные ямы с эскалаторным хозяйством.

– Еще одна диафрагма, – сказал Ариф. – Скоро мы выйдем в нос. Может быть, есть смысл пошарить в ходовой и штурманской рубках?

– Мы туда будем до завтра шлепать, – возразил Роберт. – Это во-первых, а во-вторых, бортжурнал всегда хранится в апартаментах командира – забыл, олух?

В трех метрах за диафрагмой обнаружилась новая дверь – шире и чуть выше предыдущих. Роберт остановился и вновь задрал голову. Под самым потолком на сером пластике переборки зловеще щурился двуглавый имперский орел, ниже шла золотая надпись на древнем, практически забытом английском: «Имперские Военно-Космические Силы. Эридан-37.» Верхнюю часть двери украшало объемное черное распятие и непонятная черно-золотая надпись странным, похожим на острые крючки шрифтом: «Ad majorem dei gioriam».