Зейнаб с интересом осмотрелась по сторонам. Место, куда она попала, было темным и мрачным. Но не ей — побочной дочери беназарского визиря, проданной в рабство за попытку убить своих единокровных сестер, не ей — наложнице узурпатора Арвена, авантюриста и короля удачи, не ей — матери законного короля Арелата — было бояться подобных мест. Проведя свою жизнь среди рискующих мужчин, она привыкла рисковать сама.

— Где здесь выход? — спросила Зейнаб высокого сухопарого «могильщика».

— Там же, где и вход, — усмехнулся он.

Его высокомерный тон не понравился королеве самозванке.

— Я хозяйка Лотеаны, — дернула бровью она. — И если «Могильщикам» есть о чем просить меня, они могли бы прийти во дворец.

— Просить будешь ты, — все так же глухо отозвался маг. — Придержи язык, женщина, здесь никто тебя не боится.

Зейнаб вынуждена была замолчать. Она прекрасно понимала, что сила сейчас не на ее стороне. Две недели назад войска беотийского короля устроили в городе резню и уничтожили вёльфюнгских кнехтов. Красавец Ульв исчез, как это случалось в последнее время со всеми, кто попадался под горячую руку Хагена. Сам Хаген…

О нем Зейнаб не могла думать без содрогания. Король настолько изменился, что перестал походить на себя. Раньше это был угрюмый, долго обдумывавший каждый шаг человек, склонный к неожиданным порывам благородства. Теперь он не терпел возражений, зеленел от гнева при любом, неловко брошенном слове и карал… Карал без устали и пощады. Так от королевского гнева пал даже Аль-Хазрад, казалось имевший большое влияние на Хагена, и никто из «могильщиков» не возразил. Что было особенно странно.

Даже беотийские полководцы не узнавали Хагена. Манеры владыки Плаймара изменились настолько, словно он заново родился. Хаген перестал ежедневно упражняться с мечом в холодной охотничьей зале, почти не встречался со своими генералами за кубком старого альгусского, не приглашал к себе красивых женщин, не выбирал скакунов и борзых из богатых арелатских трофеев.

Зато теперь он часто уединялся в своей комнате, принося туда тяжелые фолианты с древними письменами. Стража слышала из-за двери тихий, ровный, словно неживой голос короля. Казалось, он разговаривает сам с собой. Некоторые шептали, что черный маг вошел именно в эту комнату и не вышел. Страшные слухи передавались от ночного караула к утреннему, а едва начинала брезжить заря, мертвые тела болтунов находили во рву. Короля часто посещали «могильщики», наводившие безотчетный ужас на охрану.

— Почему его величество король Беота Хаген выбрал для встречи со мной столь странное место? — осведомилась Зейнаб, придерживая при ходьбе изумрудный шелк своего платья Она ежилась всякий раз, когда ее башмачки наступали в скользкие вонючие лужи на полу. «Чего ради Хаген удалился в эти катакомбы за городом?» — думала она.

— Его величество все скажет сам, — монотонным голосом сообщил маг. «Я только теряю время с этим истуканом!» — женщина пожала плечами.

Раньше она не опасалась Хагена, хотя и была в полной его власти. Мужчина мужчине рознь. За свою жизнь, сходясь со многими сильными мира сего, королева научилась различать, кто из них нес в себе настоящую угрозу. Хаген к ним не относился. Для этого он был слишком неуверен и слишком старался скрыть эту неуверенность.

Но теперь… Зейнаб поежилась, вспомнив холодный, ощутимо тяжелый взгляд глаз беотийского короля, когда он вернулся из поездки куда-то на юго-восток. Воины, сопровождавшие его, были напуганы и подавлены. Почти все они потом исчезли, подобно тем многим, кто словно растаял в глухой ночи за последнее время.

— Мы пришли, женщина, — «могильщик» толкнул рукой каменную плиту. Она поехала в сторону, осыпая с потолка песок под ноги фаррадки.

— Входи.

Зейнаб ощутила тычок в плечо. Самозваная, не признанная, но она все же была королевой! Никто не смеет так обращаться с ней! Поэтому маг еще не успел отвести руку, как получил острым локтем под дых.

— Не смей меня трогать, змея! — воскликнула фаррадка.

— Не стоит так горячиться!

Зейнаб показалось, что громовой раскат прокатился под сводами пещеры. Каменная плита открыла перед ней просторную крипту с низким потолком и стенами, испещренными множеством барельефов, настолько отвратительных, что королева зажмурилась. Части человеческих тел срастались и перетекали в чешуйчатые хвосты рыб, головы выглядывали из львиных пастей, люди рождались, выходя из лона змей, или погружались во чрева китов и дельфинов, оплетались щупальцами осьминогов, совокуплялись со странными животными, описания которых невозможно было бы встретить ни в одной книге.

— Где я? — потрясенно прошептала Зейнаб.

— Там, где ты была всегда, — голос исходил из глубины крипты, освещенной несколькими масляными лампами.

Там, на каменном кресле с низкой спинкой сидел кто-то в свободных черных одеждах, ниспадавших до самого пола.

— Ты удивлена, не так ли?

— Хаген? — только и могла произнести Зейнаб. — Что это значит?

Человек склонился вперед, внимательно рассматривая свою гостью.

— Это значит, что я очень болен, Зейнаб, — сообщил он. Его голос казался чужим и непохожим на голос короля Беота.

Где она могла слышать эти резкие нотки? Неужели? Так, именно так говорил Аль-Хазрад!

— Ты догадалась? — маг удовлетворенно кивнул. — Ты всегда была умной женщиной, я ценил тебя.

Зейнаб сделала шаг назад.

— Не стоит, — пожал плечами маг. — Зачем? Отсюда нельзя убежать. Все коридоры и залы подземелий полны моих слуг. Моих? — «могильщик» усмехнулся. — Когда-то они были моими, как это тело когда-то принадлежало Хагену, королю Беота. Кстати, он здесь.

Зейнаб непонимающе воззрилась на мага, взявшего небольшую глиняную лампу у себя с колен и погрузившего ее в пылающий светильник с маслом. Из тонкой щели раздался душераздирающий вопль.

— Это меня все еще развлекает, — усмехнулся колдун, ставя лампу на место. — Я теперь никогда не расстаюсь с ней, — он снова посмотрел в непонимающее лицо Зейнаб и покачал головой. — Ты ничего не видишь вокруг себя, женщина. Вообще ничего. Только круги на воде от брошенного камня. Так было со всеми и ними. С Арвеном, с Хагеном, с твоим глупым Ульвом…

— Где он? — сдавленно спросила королева, исподлобья глядя на человека в черном. Не то чтобы ее очень волновала судьба вчерашнего любовника, но женщина почувствовала, что маг сделал паузу именно для того, чтобы она спросила, а умение поддерживать разговор, особенно с таким собеседником, как Аль-Хазрад, — большое искусство.

— Он здесь, — засмеялся «могильщик». — Мы все здесь, кроме Арвена, и это надо исправить, — маг щелкнул пальцами.

В тот же миг еще одна плита отъехала от правой стены, и двое «могильщиков» ввели в крипту нечто, отдаленно напомнившее Зейнаб прекрасного вёльфюнга. Пошатываясь, предводитель наемников повалился перед колдуном на пол. Он был страшно изуродован и жил, казалось, только по повелению древней магии, двигавшей его истерзанным телом.

— Видишь, — ласково сказал Аль-Хазрад, — с ним ничего не случилось. — В этот миг Ульв повернулся к Зейнаб, и она смогла заметить, что в левой стороне груди у него нет сердца. — Ничего, как и со всеми нами.

— Что здесь происходит? — в ужасе выдохнула женщина, снова подавшись назад. — Почему ты не убил его, как Хагена?

— Я убил, — терпеливо объяснил маг. — Конечно, Зейнаб, душечка. Убил, как убиваем мы все. Ради власти, ради славы, ради суетных желаний этого мира. Но… — он поднял палец, — но в том мире, в мире вечной черноты, облегающей наш хрупкий шарик света, там служат даже мертвые. И их заставили служить, — маг выдержал паузу. — И меня заставили. И тебя заставят. Одна сила подчиняется другой, более сильной. Ты женщина, Зейнаб, ты это хорошо должна знать.

Королева молчала, сознавая, что находится в руках у сумасшедшего.

— Мы все теперь ощутили эту силу, — продолжал «могильщик», — и вынуждены служить ей, живые или мертвые, — он хитро прищурился и тряхнул лампу.