Он покраснел и тряхнул головой, мгновенно поправив себя — портупея поверх кителя, разумеется, должна была добавить облику героического сыщика мужественности! С другой стороны, за блеском парадной формы можно было не разглядеть ее интеллектуальное содержимое. Рисковать не хотелось. Между мужественностью и интеллектом у Потрошиловых было принято выбирать второе.

В коридоре он появился во всем своем великолепии. В новую эру собственной жизни Альберт Степанович шагал твердой поступью, чуть не раздавив голодного Ватсона. На прощание он повернулся к матери:

— Ну, я пошел. Как говорится: «Или пан, или… пани».

Валентина Петровна разрыдалась и, стараясь не запачкать слезами одежду сына, торжественно пожала ему на прощание руку. Алик удивленно потряс ее в ответ и строевым шагом двинулся к лифту.

До больницы он добрался без приключений. Верный железный конек-горбунок гордо мчался в правом ряду, ловко маневрируя между припаркованными машинами. Отмытый от грязи еще вчера, потрошиловский «Запорожец» полегчал килограммов на двадцать и благодарно нес хозяина к заветной цели. На больничную стоянку автомобилей Альберт ворвался победителем. Никто не плюнул на ветровое стекло, не крутил пальцем у виска и не пытался столкнуть с дороги. В глубине души Алик нахально начал подумывать о езде в среднем ряду.

Стоянка была набита до отказа. Неброские иномарки малоимущих врачей ровными рядами расположились по всей ее поверхности, не оставив «Запорожцу» ни малейшего шанса. Альберт кружил вокруг них, как акула-людоед, выбирающая жертву. Охранник стоянки с подозрением посматривал на странного милиционера и его транспортное средство.

Наконец Потрошилову повезло. Не прошло и двадцати минут маневров. В глубине стоянки он нашел то, что искал. То ли машины были поменьше, то ли водители неосмотрительно оставили больше места, но площадка была. И это было его, только его, Потрошилова, место. Вспоминая с благодарностью, как мама прозорливо указывала на достоинства габаритов автомобиля, Альберт Степанович, не снижая скорости, рванул к заветной цели. Он протиснулся в щель между машинами и быстро заглушил мотор. Теперь никакая сила не смогла бы сдвинуть его с места. Пришло время. Настал его час. Сейчас он пойдет и скажет любимой ВСЕ!

Он решительно взялся за ручку двери. Та приоткрылась на десять сантиметров и замерла, уткнувшись в лакированный бок соседней машины. Просунуть в образовавшуюся щель животик и посадочное место не представлялось возможным. Потрошилов метнулся вправо. Тот же результат. Пробовать открыть задние двери не было смысла. Последняя надежда умерла, когда ручка скоростей воткнулась в пах. Он застонал от боли и обиды. Снова поиск парковки?! Снова искать силы и смелость для признания?! Снова! Снова! Алик резко повернул ключ зажигания…

Ушко ключа имело необычную форму, чем-то напоминающую грушу. Или фигу, увиденную глазами близорукого человека с расстояния пяти метров. Альберт Степанович вертел ушко ключа в руке и никак не мог понять, почему двигатель железного конька не заводится. Он посмотрел на замок зажигания, как бы спрашивая: «Ты чего молчишь?» Тот не ответил. Из прорези замка дразнящим язычком торчал обломок ключа.

По спине Потрошилова пробежал холодный пот. В голове зашумело. Глядя вокруг ничего не понимающими глазами, он завертел головой и расставил широко в стороны руки, пытаясь раздвинуть стены страшной западни. Ему хотелось закричать, что он здесь, заперт и несчастен! А ОНА там, кому-то засовывает в рот пальцы! Чтобы она услышала и спасла…

Но стоянка была пуста. И никого не интересовал бьющийся за любовь в тесноте «Запорожца» одинокий сыщик. Грудь разорвал стон обиды. Альберт все-таки не выдержал и закричал. Он был интеллигентом, значит, легкая истерика ему была не чужда. По привычке губы сами вытолкнули нужное слово:

— МА-МА!!!

Алик развернулся и бросился всем телом на спинку сиденья, в надежде что «Запорожец» вдруг выкатится из ловушки.

— Не пойдет! — вдруг услышал он чей-то голос.

Он резко оглянулся. Неподалеку стоял охранник парковки и счастливо улыбался.

— Мне срочно нужно… по делу! — закричал Альберт Степанович и похлопал себя по погонам, намекая на служебную необходимость. — Толкните машину, пожалуйста.

— Не могу. Радикулит, — ткнул пальцем себе в спину охранник и стал уходить.

— Позовите кого-нибудь на помощь! — крикнул ему вслед Альберт.

Ответа он не услышал.

На улице быстро стемнело. Рабочий день закончился, и врачи стали разъезжаться. Они не спеша рассаживались по машинам, не спеша заводили многолитровые двигатели, не спеша отъезжали. Алик бился в своей иномарке, как маленькая, но гордая рыбка в аквариуме. Стекла были перепачканы слезами и еще чем-то липко-зеленым. Соседние с ним машины, естественно, отъехали последними.

Альберт вырвался из заточения, как болид «Формулы-1». Теперь его ничто не могло остановить. Одним движением он открыл крышку багажника, сломал ноготь и извлек оттуда букет. Боли он не почувствовал. Потому что тут же прищемил другой палец. Но это уже не имело никакого значения. Плоть страдала, а душа пела. Он свободен! Он на пути к блаженству! Препятствия позади! Будущее прекрасно!

На стоматологическом отделении было безлюдно. Для бесплатной стоматологии — факт немыслимый и наводящий на размышления. Алик проанализировал пустоту в коридоре. «Никого нет!» — решил он. Вывод дался без труда. Сегодня все его чувства и мыслительные способности были обострены до предела совершенства.

Тусклые лампы дежурного света мигали в такт перепадам напряжения, отбрасывая на пол замысловатые движущиеся тени от стульев. Будто призраки недолеченных больных с временными пломбами не находили покоя и мучались, моля об исцелении.

«Опоздал!» — мелькнула в голове Потрошилова страшная догадка.

Внезапно в конце коридора послышался невнятный шум. Алик приблизился. Из-под двери кабинета, где ежедневно творила чудо исцеления его любимая, пробивался свет и ползли голоса. «Не опоздал!» — понял он. Разговор шел на повышенных тонах. В тазик брякнули инструменты. Из-под двери потянуло чем-то зловещим.

«Ей нужна моя помощь!» — решил Альберт и смело рванул дверь на себя. Дверь не поддалась. Он рванул еще. Все осталось по-прежнему

— Нет! Я сказала, нет! — прогремел за дверью голос любимой.

— Я здесь! — грозно закричал Альберт и принялся молотить по двери кулаками.

В замке зашевелился ключ. Альберт принял боксерскую стойку, готовясь встретить противника по всем правилам смертельного боя.

Дверь распахнулась, на минуту ослепив ярким светом операционных ламп. На их фоне мускулистый силуэт Люды показался монументом героям-стоматологам.

— Мигнет лампочка над дверью, тогда войдете! — прозвучал откуда-то сверху родной и знакомый до боли в языке голос. — Ведите себя прилично, больной. А еще милиционер!

Дверь снова закрылась. В коридоре сразу стало темно. Альберт снял очки и потер глаза.

— Видимо, там есть лишние уши.

Он сказал это негромко, по секрету, сам себе. После чего успокоился, присел на стул у двери и принялся ждать. Часы на руке показывали ровно шесть. До дежурства оставалось три часа. Для признания в любви должно было хватить.

Букет цветов несколько зачах. Васильки и ромашки вперемешку с какой-то травой вообще не склонны к долгой жизни после смерти. Когда тебе оторвали ноги, одновременно лишив воды и еды, жить довольно трудно. Ставка, сделанная на оригинальность, теряла шансы. Попросту не сыграла. Зеро, в общем. Полевые цветы умирали быстро, на глазах превращаясь в сено.

Время шло. Сено сохло. Альберт нервничал. Решительность постепенно испарялась. Пора было совершать хоть какие-то поступки. И в тот момент, когда Алик начал подыскивать урну для трупов растений, дверь кабинета распахнулась. Оттуда выскочил возбужденный мужчина. В смысле нервов. Цепкая зрительная память среагировала и не подвела оперативника. Это был он! Соперник! Тот, кого Люда почему-то называла «экстремал».