Альберт Потрошилов сидел в прихожей на сумке с парашютом и мучительно покусывал кончик карандаша. Слова роились в мозгу, как мухи над коровьей лепешкой, а садиться на бумагу никак не хотели. Между мозгом и клетчатым тетрадным листком пролегла пропасть. Альберт пучил глаза, дул щеки, прохаживался от стены к стене и трепал себя за волосы. В общем, делал все, что должен делать каждый писатель в период литературных потуг. Не помогало. Слова-мухи сбились в кучу и не собирались выстраиваться в ряды.

«Аликс — Юстису» — написал .он и тут же вспотел от напряжения. Выход на связь с «конторой» давался нелегко. Алик знал — у него нет права на ошибку. Он должен быть краток и непредвзят. Только информация. Никаких эмоций. Эмоции для гимназисток. Агент, работающий под прикрытием, — это холодная сталь!

«Здравствуйте, дорогие мои коллеги. Как же я соскучился…» — сама по себе вывела рука каллиграфическим почерком. Альберт в сердцах плюнул на пол, сложил листок вчетверо и швырнул в конец коридора. Потом принес тряпку, вытер плевок и выбросил испорченный лист в мусорное ведро. Тихо поскуливая, он умылся холодной водой и вернулся к перу и бумаге.

«Настоящим сообщаю, — полезли, наконец, казенные штампы, — что секретным агентом, работающим под прикрытием, то есть мною, произведена проверка четырнадцати почтовых ящиков по месту прописки капитана Потрошилова, то есть меня. Несмотря на то что с момента последнего контакта прошла неделя, предложений по способу передачи информации там не обнаружено. Потому продолжаю пользоваться прежним каналом в одностороннем порядке».

Альберт Степанович отложил в сторону бумагу и снова пошел умываться. Серьезное дело требовало колоссальных энергетических затрат. Пот лил градом. По пути он заглянул в комнату, где, раскинув в стороны руки, на диване мирно спал Клим. Рядом на подушке посапывал Ватсон и автоматически шевелил челюстями. Альберт скромно улыбнулся. Пока он рядом, они могут спать спокойно!

После трудного старта докладная пошла легче.

«Теперь о главном. В сложной обстановке борьбы с мафией, для конспирации, я был вынужден резко сменить внешность и стиль поведения. Роль непростая. Дается нелегко. В настоящее время я — красавец-мачо, аморал и любитель выпить. После этого в городе сложилась катастрофическая ситуация. Якутские мафиозные круги совершили прямую попытку подкупа сотрудника милиции Потрошилова А. С., то есть меня. В обмен на согласие занять пост главаря преступного сообщества, ему, то есть мне, было предложено вознаграждение. На преступном сленге — „понты“. На мой отказ принять чемодан с „понтами“ последовала незамедлительная реакция. Обиженный восточно-европейский криминал руками своих представителей славянской национальности пошел на все! В отношении существа (в целях безопасности имени не называю), близкого неподкупному сотруднику милиции, то есть мне, был совершен киднеппинг. В результате силовой акций хомяк тайного агента 108-го отделения милиции, то есть мой, по кличке Доктор Ватсон, был освобожден из плена! Виновники жестоко наказаны! Справедливость восторжествовала!

Но криминальное сообщество продолжает заманивать в свои сети капитана Потрошилова, то есть меня».

Алик остановил бойкое перо перед самыми трудными в его жизни строками. Хотелось зашифровать решающую часть послания. Но он проявил великодушие и удержался от постановки непосильных задач перед коллективным интеллектом сто восьмого отделения милиции.

«Отчаявшись достичь своих целей по-хорошему, преступные транснациональные корпорации похитили маму секретного агента, то есть мою! При расследовании обстоятельств преступления обнаружены следы наркомафии. Улики растительного происхождения, то есть грибы, ведут в мир криминала. Капитану Потрошилову, то есть мне, предложено вылететь для дальнейших переговоров в одно место. В целях безопасности не могу написать куда. Скажу лишь, что очень далеко. Для получения средств на билет пришлось продать личный автомобиль марки „Запорожец“.

Р.S. Когда вы будете читать мое донесение, я буду уже в том самом месте. Надеюсь, что якутская наркомафия проиграет. Уверен, она думает наоборот. Игра будет непростой. Если не вернусь, прошу считать меня демократом. А если нет, то нет. Не люблю долго прощаться. Аликс».

Вторая докладная Альберта Степановича была зачитана на подведении итогов в конце недели. Начальник трижды прерывал декламацию. На самом интересном месте. Потому что от громовых раскатов хохота разбегалась очередь граждан в паспортном отделе. Закончив, он отер со лба пот и жалобно спросил:

— Надеюсь, он вернется, а?

Очнулся Кнабаух внезапно, словно вынырнул из-под воды. Кружилась и болела голова, руки и ноги не желали шевелиться. Но больше всего тяготил удушливый запах гниющих пищевых отходов, обильно обработанных хлорамином. Будто бы он случайно упал в мусорный бак и в нем уснул. За окном было темно. Артур Александрович посмотрел по сторонам. В «помойке» он был не один. Рядом стояли кровати, а на них лежали какие-то люди. Они храпели, свистели носами, шлепали губами, издавали неприличные звуки… Короче, спали. На душе у Мозга стало совсем мерзко. Людей он не любил.

Почему он здесь оказался, помнилось смутно. Он просто сидел и смотрел телевизор, как вдруг на него наехал паровоз… Каким образом в квартиру на втором этаже заехал паровоз, Мозг не знал. В жилище полоумного колдуна могло произойти все что угодно. И вот теперь он лежал на провисшей чуть не до самого пола кровати, а вокруг него клубилось нездоровье.

— Больница. — Кнабаух безошибочно сопоставил в мозгу запах, храп и растянутую панцирную сетку.

Уже несколько лет подряд он вынужден был спать в одном помещении с разными людьми. Причем с мужчинами. А ведь когда-то он даже женщинам не позволял оставаться в его квартире на ночь! Воспоминания вызвали острый приступ интеллектуальной тоски. Сразу захотелось испортить кому-нибудь жизнь. Артур Александрович завертел головой. На соседней койке кто-то заворочался, бурча неразборчивым тихим матом. Из-под простыни вылезла худая нога, сплошь покрытая неприятными червячками вздувшихся вен. Через всю ступню проходила зловещая надпись, в предрассветных сумерках казавшаяся черной. Кнабах прочитал медленно: «ОНИ».

— Тюремная больница, — услужливо подсказал Мозгу мозг. — На второй ноге наверняка написано: «УСТАЛИ».

Кнабаух ненавидел татуировки, а потому знал их досконально. Точно такую он видел на ногах авторитетного вора Паука несколько лет назад. Тогда они немного не поладили, и теперь встреча с Пауком означала для Кнабауха только одно — смерть. Сердце метнулось на выход, стуча по всей грудной клетке одновременно. Артур Александрович резко откинул одеяло, сел на край кровати, охнул и потерял сознание.

К тому времени Моченый парился на больничке уже неделю. Его поступление и пребывание проходило для персонала незамеченным. Невропатологи отмечали веселый праздник, посвященный стотридцатилетию болезни Боткина. Торжество затянулось. Больными занимались сестры. Старый зэк поступил в сознании и по частям. Он ругался матом, поносил отечественную медицину и требовал койку у окна. То есть вел себя, как абсолютно здоровый человек. Медсестра не стала звать врачей. Моченого обругали матом, посоветовали исцеляться за границей и положили туда, где было свободно. После двойной дозы «у спокоительного» лечение началось… и закончилось. Вор в законе впал в беспамятство, и ему стало все равно, где лежать и как лечиться.

Утро бодро ворвалось в палату, как спецназ ОМОНа в притон к наркоманам. Энергично ударяясь головой о стены, по палате запрыгали солнечные зайцы. Учитывая, что отделение было неврологическое, зайцы попали куда надо. Кроме них в помещении находилось еще восемь человек и тоже с сотрясением мозга.

Артур Александрович Кнабаух ночь провел ужасно. Снилось что-то гадкое. Он часто просыпался, как положено, разевая рот в немом крике, потом опять проваливался куда-то, где были решетки на окнах и вокруг ходили люди с татуировками на ногах: «ОНИ». Причем все ноги были правые.