— Открывайте! Ревизия!

Массивная железная дверь чуть дрогнула. Еле слышно щелкнул, закрываясь, засов. Склад моментально превратился в неприступную крепость. Потрошилов вспомнил свою службу в ОБЭПе и шепнул:

— Сейчас уедет на базу, потом заболеет.

— Не, сначала посмотрит, кто пришел, — весело подмигнул Клим.

Занавеска на небольшом окошке колыхнулась. Едва заметно, словно от ветерка, созданного пролетающей мухой. Потом вдруг резко отодвинулась, и за стеклом возникло лицо. Оно расплылось в широченной улыбке. Из-за окна донесся рев с украинским акцентом:

— Дохту-ур! Вот х-хад!

Мощные запоры лязгнули, и миру явился крепкий квадратный дядька в драной плащпалатке.

Хитрая физиономия лучилась довольной улыбкой окончательного жулика.

— Знакомьтесь, — церемонно произнес Клим, — Калита Глеб Макарович. Старший прапорщик.

— Потрошилов, — кивнул Алик. — Альберт Потрошилов!

— Иди ты! — хохотнул Калита.

От него веяло свежайшим коньячным выхлопом, шоколадом, жизнелюбием и нетвердыми моральными устоями.

Распутин тряхнул большой сумкой, висящей на плече. Та звякнула. Глухо и солидно. Так одна-две бутылки не звенят.

— Макарыч, мы по делу.

— Слышу! — довольно хмыкнул старший прапорщик. — А собачку-то зря потревожили. Теперь до вечера не успокоится.

Плохо покрашенная, облупившаяся дверь открылась со скрипом. За ней оказалась другая, блестящая никелированной сталью и оснащенная кодовым замком. Калита прикрыл собой кнопки, поколдовал над ними, и дверь бесшумно отъехала в сторону, пропуская гостей внутрь.

— Ну вот и дома! — блаженно изрек старший прапорщик, скидывая в корзину для мусора драную плащ-палатку. Под ней оказались китель и галифе, отливающие в свете потолочных галогеновых светильников всеми цветами радуги. На грудном кармане крупно было вышито бисером: «В. Юдашкин».

Итальянская кирза сапог мелодично поскрипывала при ходьбе.

— По дилу приихав? Ща перебазаримо, дохтур! Тильки пару звонков оттопчу и ишьте мене з маслом.

В каждой руке загадочный Глеб Макарович держал по мобильному телефону и периодически выкрикивал в них по-русски странные английские слова на украинском языке. Он уложился в три минуты и бросил трубки в корзину с плащ-палаткой.

— Поставщики, хады. Прессовать неохота. А то так бы и дал ракетным ударом… — Он махнул кулаком в воздухе, но тут же успокоился и добавил: — Не можу, бо дорого. Так что ж мы стоим!? Сидайте, гости дорогие! Отведайте, чем Бог послал.

Альберт Степанович никак не мог моргнуть. Глаза так далеко вылезли из орбит, что веки съежились и сложились в крупные складки. Его «Горизонт» явно врал. Обнищание армии, мягко говоря, происходило не такими катастрофическими темпами, как заявлялось с черно-белого экрана. Прапорщикам Бог посылал неплохо. Стол накрывала девушка в белом халате. То ли медсестра, то ли повариха. Последнее время Потрошилов их путал. Все они как две капли воды были похожи на Галю Булкину, а потому вызывали одни и те же реакции. Алик к этому уже привык. Он снова сунул руку в карман и зажал волю в кулак. Воля затихла. Девушка быстро справилась и с готовностью посмотрела на прапорщика. Он не отреагировал на призыв и послал ее кормить собаку, весело подмигнув при этом гостям. Гости шутку оценили.

Удивительное дело, как удачно решаются проблемы под домашний холодец, соленые помидоры и… коньяк! Калита безраздельно владел летными кожаными куртками, отменного качества меховыми штанами и обстановкой в полку. После первой бутылки вопрос с убежищем от происков мафии отпал. Потрошилов и Клим были обмундированы в камуфлированные комбинезоны второй категории. Они слились с миром милитаризма, став незаметны, как листья в лесу.

После второй бутылки Климу захотелось в небо. Он выдал Макарычу стандартный армейский стеклянный билет — бутылку «Арарата». Тот хохотнул и пошел договариваться с летчиками.

— Будешь прыгать? — Распутин налил Алику сто пятьдесят грамм и застыл, ожидая ответа.

— С парашютом? — уточнил Потрошилов.

— Обязательно! — заверил Клим.

Жизнь «под прикрытием» увлекала Алика все больше. В ней постоянно происходили события. Как секретный агент 108-го отделения милиции он не имел права отказываться от образа бесшабашного рубахи-парня. Альберт Степанович заглотил коньяк и махнул рукой:

— А, поехали!

Калита вернулся быстро. Подозрительно быстро. И слишком невинно улыбаясь.

— Дохтур, там три борта с парашютистами. Подойдешь к правому. С командиром мы это дело устаканили. Выкинут вас, як положено.

— Дай парашют, — попросил Клим.

— Нету! — мгновенно ответил прапорщик.

— Два.

— Тем более… Тильки для сэбе, — менее уверенно пробормотал прапорщик, — на машину накидывать приберег два списанных…

Рядом с первым «Араратом» встал второй.

— Ну, дохтур! — хитро хохотнул Калита, старательно поддерживая шутку. — Ты и мертвого уболтаешь!

— Ох, Макарыч, дождешься ты ревизии! — шутливо пригрозил Клим.

— Устаканим, — незамедлительно отреагировал прапорщик, но все же перекрестился.

Мимо притихшего пса они проходили с опаской. Тот не обратил на Альберта и Клима никакого внимания, весело играя большим куском белой материи, напоминающим медицинский халат.

— Клим, — спросил Алик, — а зачем Калите наш коньяк? У него ведь все есть?

Распутин остановился, посмотрел в наивные глаза друга и произнес:

— Ты так ничего и не понял, капитан гражданский. То, что у него есть, — это тильки для сэбэ!

Авиационный полк работал по плану. Был день парашютных прыжков. На стоянке царила суматоха. Три самолета «Ан-12» грузились горбатыми от ранцев за спиной любителями острых ощущений. Здесь были представители МЧС в оранжевых беретах, члены аэроклуба «Свободный полет», сборная ВВС военного округа, местные десантники и целая команда мрачных типов со зверской наружностью и жуткими габаритами, сидевшая в стороне отдельным кружком. Люди суетились, перемещаясь и готовясь к полету.

По пути к общему бедламу Альберт Степанович получил краткий инструктаж по нехитрым премудростям парашютного спорта. Короче, чем реклама памперсов.

— Если парашют не раскрылся, дергай вот эту штуку и выкидывай запасной. Держи ноги вместе! Приземлишься — перекатывайся.

Инстинкт самосохранения, задремавший под коньячок, вдруг очнулся и разжал Потрошилову зубы железными пальцами ужаса.

— А если и запасной…

Распутин небрежно махнул рукой:

— Сматываешь и снова кидаешь. Пока не раскроется.

— Мы что, из космоса прыгаем? — неожиданно возмутился Алик. — Сколько раз я его, по-твоему, смотаю? Скажи точно, что делать, если запасной не раскроется?

Клим с серьезным видом склонился к пылающему от возмущения уху Потрошилова и зашептал:

— Запоминай. Если запаска со второго раза не хлопнула, поднимаешь голову…

— Поднимаю, — заворожено прошептал Алик.

— И повторяешь…

— Повторяю, — послушно кивнул начинающий парашютист.

— Отче наш, иже еси на небеси…

— Отче на… Тьфу ты! Не полечу! — прохрипел Алик.

Ему почему-то перестала нравиться идея полета на списанном парашюте. Он развернулся и по большой дуге рванул куда-то мимо стоянки.

— Не переживай! — крикнул Клим. Его, наоборот, возбуждала опасность. — Посмотри, никто не боится.

Он догнал друга и развернул в нужном направлении. Уговоры прошли под резервное яблоко. Прямо из горлышка фляги с коньяком в Альберта Степановича проник необходимый заряд отваги. Он снял очки и бережно спрятал их в карман. Народу действительно было много. Перед лицом такой многочисленной аудитории позориться не хотелось.

Обойдя вокруг стоянки, Алик решительно направился к ближайшему самолету. Он шел с таким видом, словно всю жизнь улетал в неизвестность, чтобы низвергнуться с небес, положившись на эфемерный запас надежности дырявой шелковой тряпки.

Клим повертел головой, определяя, какой из «Ан-12» самый правый. Вроде бы получалось, что совсем не тот, в который лез героический Потрошилов. С другой стороны, решимость не бесконечна. Пересадка могла дать отрицательный результат. Клим пожал плечами и направился следом за Аликом.