— Считай, что ты уже зачехлился, фраер. — От такого пожелания «доброго утра» у Кнабауха сдавило сердце. Вместо того чтобы открыть глаза, он еще сильнее зажмурился, надеясь снова провалиться в сон. Но голос не унимался: — Слышь ты, сука!

Глаза пришлось открыть. То, что он увидел, превзошло все его ожидания. На соседней кровати лежал жуткий человек, весь в наколках, и пытался достать до него… ногой!

— Николай! — с надеждой пискнул Мозг, срываясь на фальцет.

Он завертел головой, всматриваясь в неприятные лица соседей по палате. Боксера среди них не было. Ни одно из покалеченных тел не сокращалось в бою с воображаемым противником. У большинства пациентов неврологического отделения вокруг глаз залегали темные круги. И они, будто сквозь темные очки, с любопытством смотрели, достанет одноногий своим протезом мужика на соседней койке или опять придется весь день ждать, когда войдет медсестра и нагнется, вынимая у кого-нибудь градусник.

— Одну секундочку, уважаемый! Вы меня неправильно поняли! Я все могу объяснить! Это совсем не то, что вы думаете, — Кнабаух выпалил полный набор отмазов несчастного мужика, у которого жена внезапно вернулась из командировки.

— Уважаемый?! Вон как! Был «урка зарвавшийся», а теперь «уважаемый»?! Я прям мухой приподнялся! — Моченый почти дотянулся, и теперь пластмассовая пятка протеза со всего маху била по подушкеМозга, поднимая клубы пыли. — Это, наверное, после того как мне твой козел дыню раздолбил!? Попишу, падла!

Моченый сел, поставил на пол здоровую ногу и принялся пристегивать протез. Кнабаух никак не мог заставить себя оторвать глаза от татуировки «ОНИ».

— Я тебе сердце вырву, пожарю и схаваю, — нашептывал Моченый, энергично застегивая крепления. — Ты срать сегодня ходил?

В этот момент Мозг пришел в себя. Вопрос застал его врасплох. Какая существует связь между его походом в туалет и поеданием сердца, он не знал, но подтекст ему не понравился.

— Помогите! — негромко произнес он, скидывая одеяло.

Сопалатники радостно заулыбались. Они-то знали, что на такие смешные позывные в больнице имени Всех Святых никто не реагирует, а значит, спектакль можно будет спокойно досмотреть до конца.

Моченый наконец пристегнул протез и принялся натягивать штаны.

— Чего не схаваю — кину собакам! — убежденно рявкнул он и воткнул протез в штанину. Затем резко упал на кровать и вскинул ноги вверх. Пижамные брюки сами скатились по гладкой поверхности. Моченый снова вскочил на ноги и, ловя на себе восхищенные взгляды, затянул резинку штанов на поясе. — Вешайся, чмо!

Кнабаух бежал по отделению. Артура Александровича пошатывало из стороны в сторону, но скрип искусственной ноги за спиной гнал его вперед. Он ругал себя за то, что рано увел Колю-Колю с поля боя. Ругал Колю-Колю за слабый удар, за то, что не провел «контрольный в голову». Он ругал в целом отечественную пенитенциарную систему за то, что таких монстров вообще выпускают на свободу! Одним словом, Мозг бежал к туалету. Там должны были быть кабинки, а в них замки на дверях! Больше в больную голову ничего не приходило. По пути он пытался звать на помощь. Без особой надежды. Больница — не то место.

Контуры заветной двери с писающим мальчиком расплывались в глазах, и только изогнутая струйка, как пугающая реклама простатита, почему-то виделась очень ясно. Свистящее дыхание за спиной было слышно все отчетливее.

— Ты покойник, фраер! Я тебе пальцы отгрызу. А уши съем сырыми!

Сильные узловатые руки уже почти схватили Мозга за край пижамы, но в этот момент Кнабаух вбежал в туалет.

Воздух свободы пах мочой и дешевыми папиросами. «Только бы работали замки. Только бы работали замки…» — повторял Артур Александрович как заклинание, вбегая в дымную атмосферу… И вдруг остановился. Все кабинки были заняты. Он понял это сразу. Потому что у кабинок не было дверей!

Моченый не спешил входить внутрь. У входа он остановился и принюхался. В запахе было что-то натуральное, из прошлого и от природы. Зэк втянул ноздрями воздух и блаженно произнес:

— Параша!

Он сделал шаг вперед и аккуратно закрыл за собой дверь.

— Ну, где ты, фраер? Пора чехлиться!

Моченый не спеша зашагал от кабинки к кабинке. К первой он подошел сбоку и постучал в стенку острым ногтем.

— Обосрался, чмо? Ссыщь, когда страшно?

— Да, — честно ответили ему с горшка.

— Жить хочешь?

— Очень.

— А не будешь. — Моченый выпрыгнул из-за перегородки и заорал что есть мочи: — Загрызу, падла!

Крупный мужчина лет шестидесяти, в очках и спортивном костюме, рухнул с унитаза, как замерзшая птица с ветки. Он завалился набок, не меняя позы и не снимая очков. Ничего, хотя бы отдаленно напоминающего Мозга, в нем не было. Моченого это не смутило. Он тщательно осмотрел помещение и унитаз. Очкарик лежал по-честному. Один и без движения. Содержимое клозета тоже не вызывало сомнений.

— Не соврал. — Довольный зэк плюнул на пол и растер плевок больничным тапком.

Продолжать осмотр ему было лень. Он вышел на середину и хрипло прошептал:

— Кого не знаю, брысь отсюда!

Раздался энергичный топот, и все стихло.

Кнабаух стоял в шкафу между тазиком и швабрами. Ему было страшно. Изощренный мозг отказывался работать и все норовил попрощаться с сознанием. Сквозь щель между дверцами шкафа он видел свою смерть. Она была в наколках, с одним глазом и на деревянной ноге. Даже в самом страшном сне Артур Александрович не мог себе представить, что так неэстетично встретится с вечностью.

Тем временем Моченый принялся ходить по туалету взад-вперед.

— Где же этот потрох тухлый? — сам себя спросил он. И сам себе громко ответил: — Знатно зашхерился! Не отрыть. Может, через толчок ушел? Как дерьмо? Нет. Вряд ли. Столько дерьма туда не пролезет. Как же я такое жрать-то буду? Придется просто замочить урода.

Он медленно подошел к шкафу и потянул на себя дверную ручку. Дверь не поддалась. Моченый дернул сильнее. Она шевельнулась и, как на пружине, снова вернулась в исходное положение. Зэк посмотрел на дверь, покачал головой, как бы удивляясь, а затем резким движением воткнул в тонкую створку остро заточенный ноготь. Вид ногтя, протыкающего насквозь сантиметровую фанеру, поверг Кнабауха в панику. Это было ненормально. В конце концов, негигиенично! Пожалуй, он испугался бы меньше, если бы это был нож или даже топор. Но ноготь! Было в этом что-то противоестественное.

Артур Александрович выскочил из шкафа. Он размахивал руками во все стороны, имитируя боксерские выпады Коли-Коли. Получалось слабовато. Теоретически он, конечно, был подкован за три года наблюдения за сумасшедшим боксером. А вот на практике выходило неважно.

— Хук! Хук! — выкрикивал Мозг, но удары от этого сильнее не становились, а вот дыхание сбилось напрочь. Он быстро устал. Моченый стоял в стороне и с любопытством наблюдал, как Мозг с закрытыми глазами, перемещается по туалету приставным шагом, стуча друг о друга лодыжками. Все закончилось быстро. Кнабаух прекратил свои «грязные танцы» рядом с последней кабинкой у окна. Он остановился и опустил руки.

— Тебе похлопать? — Моченый снова плюнул на пол и растер плевок.

— В каком смысле? — Кнабаух лихорадочно представил, как этот зэк будет его «хлопать».

— В смысле за концерт. Напоследок.

— Не надо.

— Ну, как хочешь. Молиться будешь?

Молиться Артур Александрович не умел, но не задумываясь, уверенно ответил:

— Буду!

— Валяй, — Моченый привалился спиной к стене и замер.

Артур Александрович принялся беседовать со Всевышним. Как мог. Он посмотрел в грязное окошко туалета, глубоко вдохнул целительного больничного воздуха и зашептал:

— Помоги, Господи, умори эту сволочь. Дай мне выйти отсюда живым. Или пошли мне пистолет, Боже. Я все сам сделаю. Я ему сначала последнюю ногу прострелю, потом… Ой! Прости Господи. Что я говорю! Сделай же что-нибудь, пожалуйста. Обещаю. Каждое воскресенье буду в церковь ходить! Свечки ставить! На все деньги, — он подумал и быстро поправился: — что в кармане будут. Спаси меня, Господи. Если надо, я могу и в монастырь. Даже в мужской.