— Так зачем дело стало? Спрашивай. А я отвечу.

Кто может победить римскую армию?

Кто знает, как это сделать?

Легионы идут.

Седой легионер выступил вперед. Заговорил негромким, значительным голосом:

— Братья! Сегодня мы принимаем в наше братство новых товарищей — Попилия Кривого и Авла, прозванного Счастливчиком. Эти воины, испытанные и храбрые, достигшие статуса «милит», имеют право на котел, меч и воинские похороны. Мы представляем их вам по ходатайству их контуберний — контубернии Салсы из второй центурии и контубернии Марка Ликея из первой центурии второй когорты. Пожалуйста, братья — поручители, выйдите вперед.

Из рядов выдвинулись двое. Виктор окинул их взглядом — ага, ага, этих я знаю. Он машинально потер левую руку — та все еще ныла после ночной стычки. Сжал кулак и снова разжал.

Легионеры — кандидаты встали напротив поручителей.

— Братья! — заговорил седой легионер. — Вы видите сейчас перед собой тех, кто разделит с вами кровь и хлеб. Мы посвящаем вас в секреты воинского братства…

Фурий Люпус, Волчонок, слышал глухие слова за тонкой тканью палатки. И завидовал.

Ему посвящение еще не положено.

Вообще, даже то, что Фурий сейчас все слышит — нарушение и проступок. Если попадется, мало ему не покажется… совсем.

Его время еще не пришло. Он пока — всего лишь тирон, новобранец. Зелень легионная…

— Братья, подойдите и возьмите хлеб, — продолжал седой легионер.

Фурий вздохнул. Есть‑то как хочется! Он видел в узкую прореху в ткани палатки, как кандидаты переломили твердый круглый хлеб руками, как один из них пальцами выскоблил из корки и запихал в рот серый мякиш. Начал жевать, угловато двигая челюстью, словно она была приделана к его голове на веревке. В уголке угрюмого рта скапливались пузырьки слюны.

Вкусно, наверное, подумал Волчонок. Хотя хлеб был овсяный, рабский, для посвящения.

В животе требовательно заурчало. Так громко, что слышно на другом конце лагеря, должно быть…

Фурий замер. Проклятый живот! Ненасытная утроба! Вечно он хочет есть. Теперь твоему хозяину достанется!

Легионеры обернулись. Огромный легионер, что стоял ближе всех к палатке, где спрятался Фурий, прищурился. Новобранец отпрянул от дырочки в ткани — поздно! Его увидели. Бежать некуда, его сразу же обнаружат.

— Что там? — спросили из толпы. — Эй, Виктор!

Огромный легионер повернулся к палатке спиной и развел руками.

— Простите, братья. Похоже, мой живот тоже желает вступить в братство.

В толпе солдат засмеялись. «Это же Виктор!», «опять он». Седой легионер шикнул, смех стих.

— Виктор! — укоризненно сказал седой. — Опять ты со своими шуточками… Смотри, мое терпение лопнет.

Фурий вздохнул. Пронесло!

Снова забубнил седой легионер, кандидаты отвечали хором и нестройно.

В палатке — в контубернии — обычно живут восемь человек. Их называют со — палаточниками. Каждый из них — воин, брат, каждый — наследник остальных, они обменялись письмами, клятвами и завещаниями. Если убьют одного, другие сделает все, чтобы исполнилась последняя воля брата по оружию.

Исключений не бывает. Но выше контуберний идет тайное общество легионеров. И если братья по палатке позаботятся о твоей смерти, то братство — о твоей жизни.

Виктор подождал, пока все разойдутся, и встал на выходе из палатки.

Мальчишка, наконец, не вытерпел, высунул нос. Виктор мгновенно поймал его за шиворот, вытащил, несмотря на сопротивление, и отвесил подзатыльник. Весил тирон всего ничего, одной рукой можно поднять, как кутенка. Что Виктор и проделал.

— Эх ты, зелень легионная! — сказал он с ухмылкой. — Подглядываем?

Мальчишка зло засопел. Глаза у него были боевые, Виктор покачал головой. Именно из таких упрямцев получаются отличные солдаты и настоящие товарищи.

— Пусти! Ну!

— Как зовут, зелень?

— Фурий… Фурий Люпус.

Яростный Волк? Виктор засмеялся. Держа одной рукой лягающегося мальчишку, другой вытащил из‑за пазухи кусок хлеба. Он достался легионеру при сегодняшнем обряде. Протянул салаге.

— На, держи, Волчонок.

— Это еще зачем?!

— Станешь центурионом, отдашь.

Воробей смотрит на меня через оконце в стене палатки.

Он сидит на перекладине вексиллы с надписью «II когорта». Под птичьими ногами трепещет ярко — алая ткань. Знамя слегка покачивается от порывов ветра.

Я хмыкаю, беру стеклянное перо, обмакиваю его в чернильницу. Затем аккуратно вывожу:

ПРИВЕТСТВУЮ~КВИНТ~

Чернила стекают по винтовым стеклянным дорожкам, ложатся на пергамент. Впитываются в пористую желтовато — коричневую поверхность.

Хороший пергамент. Египетский.

Что сказать этому оболтусу? Вопрос. Я редко пишу младшему брату. Можно было бы оправдаться: мол, одно письмо в два месяца Квинт еще в состоянии осилить, но чаще испытывать его терпение — уже чересчур. Но это ложь.

На самом деле я не знаю, что написать младшему брату.

Никогда не знал.

Квинт — странный человек. Не будь он моим младшим братом, я бы, пожалуй, его ненавидел.

Вспомнить хотя бы, чем занимался Квинт до своего изгнания на флот…

Обманывал людей, врал и мошенничал, входил в доверие к женщинам и убивал доверие мужчин. Он точно собирался повторить все пороки легендарного Катилины. Квинт наделал в Риме столько долгов, что мне пришлось стоять насмерть, чтобы кредиторы позволили ему уехать из города — живым.

Я помню лицо Квинта, когда он уезжал. Спокойное и беззаботное.

Как можно обманывать людей и оставаться при этом добрым малым с таким простодушным взглядом?!

Будем честны. Квинт, мой младший брат — мошенник, балбес и негодяй. Позор семьи. Но при этом он — самый красивый и обаятельный из нас. И ему предсказано умереть молодым…

Ну, если он будет продолжать в том же духе — так и случится.

Светлые волосы. Высокий рост. Голубые глаза…

Как у варвара! Красавец. Застывшая глупость.

Человек, достаточно умный, чтобы обманывать людей, но — недостаточно умный, чтобы понять: поступать так не следует.

Квинт.

Мой глупый младший брат.

Мой… пока еще живой младший брат.

— КОГДА~ТЫ~ПОЛУЧИШЬ~ЭТО~ПИСЬМО~

…вывожу я.

Временный лагерь Восемнадцатого Галльского. Обычная практика — легион в походе, прежде чем встать на ночлег, строит укрепления. И врагу не застать нас врасплох. Это — тоже часть нашей военной легенды.

Пасмурное небо. Ветер усиливается. Палатки хлопают на ветру.

До меня доносится запах подгорелой пшенки. Легионеры завтракают.

— Легат! — салютует мне всадник. — Пропретор требует вас к себе!

Проклятье. Опять военный совет?!

У входа в консульскую палатку меня приветствует Нумоний Вала.

— Слышал, Гай? Вар лично будет вести суд.

— Суд? — я поднимаю брови.

— Получен донос…

Все равно не понимаю. Задерживать легионы ради кляузы? Зачем?!

— И что с того?

Нумоний потирает шрам на затылке, смотрит на меня.

— Ты действительно не знаешь? Донос на Арминия, префекта вспомогательных когорт, — глаза легата в красных прожилках от недосыпа. — Теперь понятно? Мне казалось, что он — твой друг.

Это как удар в голову. Искры. И заваливающийся на бок мир…

Я моргаю.

— Арминий? — голос сел. — В чем же германец провинился?

— Преступление против общества.

Дурацкие судебные формулировки!

— То есть…

— Да, — говорит Нумоний насмешливо. — Ты прав, Гай. Его обвиняют в измене Риму.

Палатка принципов Восемнадцатого легиона — размером с небольшую арену. Внутри расставлены скамьи: поближе для участников, подальше для зрителей. Суд — это основное развлечение для граждан Рима.

Но не во время же войны?!

Донос на Арминия, думаю я. Донос на моего брата. «До — нос». Какое интересное слово.