Пропретор поднимает взгляд. У него мутные глаза. Белки — покрасневшие, измученные. Кожа лица желто — восковая, с нездоровым блеском.

Запах шиповника настолько силен, что меня начинает мутить.

— Я уверен, — говорит Вар. — Конечно, я уверен, дорогой Деметрий Целест.

Где‑то вдалеке вопит птица. Следом — жалобный крик, тонкий, надрывный, полный ужаса.

Скорее всего, это филин задавил зайца.

Пропретор вздрагивает.

Оптион третьей когорты Девятнадцатого Счастливого легиона Фанний выпрямился, шею холодило утренним ветерком. Зябко со сна. Он втянул голову в плечи, обхватил себя руками, чтобы не трястись. Не помогало. Дрожь била такая, что зуб на зуб не попадал.

Невдалеке часовой окликнул кого‑то, ему ответили. Тессера, пароль. Обычное дело. Все‑таки зря я задремал, подумал Фанний. Теперь вряд ли согреешься. С недосыпа самый лютый холод… А мне еще караулы проверять.

В полумрак, в туман, скрадывающий расстояния и звуки, уходила и растворялась без следа вереница обозных повозок. Она тянется отсюда на милю, не меньше. Обоз трех легионов готовится к выходу вслед за воинами.

А здесь — особый груз, нуждающийся в особой охране.

Фанний протянул руку, провел по ткани плаща. Посмотрел на ладонь. Мокрая. Ночной туман, что ж ты хочешь. Ветер донес до оптиона запах торфяного болота, влажный переквак лягушек… Будь проклята Германия, подумал Фанний. Я‑то что здесь забыл?

Рядом рассмеялись. Тихими женскими голосами, словно рассыпались в траве мелкие колокольчики.

Фанний мгновенно проснулся. Вскинулся, как охотничий пес на добычу. В полутьме за повозкой возникла темная фигура, двинулась к оптиону.

— Эй, солдат, — сказали негромко, женским голосом. — Подойди, солдат.

Фанний сглотнул.

Проклятые варварки! Гемки. Заложницы. Все высокого рода, дочери и племянницы царей германцев. И все — высокие, красивые. Трахнуть их порой хотелось так, что зубы сводило.

Чтобы не смотрели на солдата, как на коровье дерьмо.

Оптион решился, шагнул вперед… Остановился. За это могут и кастрировать. Не про тебя, оптион, этот кусок. Не про тебя.

— Боишься, солдат?

Голос волновал, словно водили по затылку мягкой женской ладонью.

Девушка шагнула на свет, и оптион, наконец, ее разглядел. Высокая германка с суровым, полумужским лицом, изуродованным множеством шрамов. С длинными светлыми волосами, заплетенными в две косы. Куртка — безрукавка, штаны… На бедрах — пояс с ножом. Что?!

Это не заложница! Это… Оптион потянулся к мечу, но не успел. Германка оказалась совсем близко.

Хррр. Аа!

Оптион замер. В следующее мгновение горячее и соленое наполнило рот, хлынуло на грудь. Фанний закашлялся. Что за… ерунда… к воронам! Сделал шаг, чтобы ударить мечом…

Мокрые от крови пальцы заскользили по рукояти гладия.

— Отдохни, солдат, — сказала германка. Светлые глаза ярко блестели в полутьме. Черные капли на лице.

Резкая боль пронзила живот оптиона.

Германка вырвала нож. Кровь метнулась следом и залила весь мир. Море крови. Океан крови, блестящей под лунным светом.

Оптион начал падать. Тонуть. Медленно, преодолевая сопротивление тягучей черной жижи.

— Тре… — хрипнул он. Фанний опустился на самое дно, ударился мягко, почти невесомо. — Тре… во…

«Тревога». Но его уже никто не услышал.

Виктор зевнул, расправил плечи. Затем вспомнил о вчерашнем и почесал затылок. Дела… Легат вручил ему записки. Верно. А срок, когда их нужно отдать адресатам, он разве назвал? Виктор наморщил лоб.

Нет, кажется…

Не назвал.

Получается, можно отложить наказание на далекое — далекое будущее? Виктор хмыкнул. Хороший фокус, но, боюсь, легат его не оценит…

Ох, задачка. Кому вообще охота попадать к палачу?

Оптион второй когорты только присвистнул, когда Виктор объяснил, что у него за дела. «Приказ легата, значит?» Оптион посмотрел с сочувствием. Понятно, понятно. «Держись, арматура. И топай, куда велено».

Виктор кивнул. Он бы с большим удовольствием перекинулся бы сейчас парой слов с Титом Волтумием, но центурион умотал в конец легионной колонны. И пока даже не думал возвращаться. Подождать? Виктор почесал затылок в очередной раз.

Только хуже будет, честно признал он. Я просто тяну время.

Интересно, что в записке? Розги? Или плеть?

Или — лишение на время воинского ремня?! Виктор невольно схватился за кингулум, вздохнул. Это позор. Да нет, стал бы легат отправлять к палачу за этим…

Ну, всыплют десяток ударов розгами. Или палкой. И гуляй, арматура, дальше.

Всего лишь самоволка! Кто из «мулов» хотя бы раз не ходил в самоволку?!

Как, оказывается, утомительно быть другом легата.

Виктор пожал плечами.

Ладно, что будет, то будет. Но сначала — за наградой.

Корникуларий, он же начальник над писцами, он же казначей легиона, внимательно оглядел Виктора, но ничего не сказал.

Он ковырнул печать темным от чернил ногтем, остался доволен.

— Приказ легата, говоришь? — казначей близоруко прищурился. А когда прочел записку, засмеялся: — Ты уверен, что этого хочешь, солдат?

Виктор переступил с ноги на ногу. Та — ак. Кажется, накрылась его награда.

— А что там?

Старик мелко затрясся от смеха, поманил легионера узловатым пальцем.

— Пошли. Сам все увидишь.

Свободное пространство повозки занимали ящики с записями, стопки бумаги, полки с табличками, несколько абаков разного размера. Корзина темных и светлых псифосов — счетных камней. Старик, кряхтя, словно тащил на себе все серебро легиона, дошел до нужной полки, остановился.

Виктор, и без того нервный, насторожился. Старик открыл огромный кодекс, нашел страницу. Провел пальцем по строчкам — и постучал черным ногтем.

— Вот здесь. Распишись в получении. У Дентера Стацилия все точно.

Одна строчка — приход. Сколько?! Виктор похлопал глазами.

— Как вернемся в Ализон, деньги вручу аквилиферу, — старик мерзко захихикал. Словно передача мешка с серебряными монетами была чем‑то ужасно неприличным. Что‑то вроде изнасилования ослицы на центральной площади.

Виктор кивнул. Аквилифер, орлоносец, заведовал деньгами тех ветеранов, что уходили со службы в положенный срок.

Легионер расписался, где показали. Вот это да, вот это легат учудил. Кстати…

— А что в записке было?

Любопытство — словно противный зуд. Пока не почешешь, как следует, никакого покоя.

Старик опять захихикал. Виктор едва преодолел желание свернуть корникуларию тощую шею.

— А ты умеешь читать, мул? — сказал старик.

— Умею.

— Ну, читай тогда.

Записка гласила:

ПОКАЖИ~ЕМУ~ВСЕ

Вот и ответ. Не давай в руки, а покажи. Двадцать пять тысяч сестерциев. Будущая пенсия легионера Секста Виктора — теперь она стала в два раза больше. Легат дорого ценит свою жизнь.

Виктор почесал затылок. Отлично. Награда получена — только я ее увижу через двенадцать лет, не раньше. Эх, было бы на что отметить это дело! Как назло, ни асса сейчас нет. Ладно, что‑нибудь придумаю…

— Двадцать пять тысяч ровно, — повторил он. Прямо не верилось.

— Почему ровно? — старик удивился. Морщинистая рука потянула на себя книгу…

— Эй, мул и его уши! — старик бросил Виктору золотой аурей. Тот от неожиданности еле поймал. — Двадцать пять тысяч сестерциев плюс золотой — лично в руки… Дентер Стацилий ничего не забывает! У Дентера Стацилия все точно. Распишись вот здесь, солдат. Получил один аурей, ага. Молодец, ага. И проваливай, ага. Дентер Стацилий занят.

Виктор вышел из повозки казначея, ухмыляясь. Золотой холодил ладонь и грел сердце.

Вот теперь можно и к палачу.

Спекулатор, дознаватель, специалист по разведке и пыткам. Самый странный офицер легиона.

И один из самых пугающих.

Обычно спекулаторами становились доверенные люди Августа, первого сенатора и Отца Отечества. Формально они подчинялись легату, но имели прямой выход на принцепса, дабы сообщать Августу, как ведет себя, о чем думает, с кем спит и кого оскорбляет в пьяном виде назначенный в легион командир.