— А это твое свечение? Оно было и в твоем мире?

— Там этого нет ни у кого. Не знаю, почему здесь проявилось. Возможно, это дар от того, кто переместил меня в тело умершего вольноопределяющегося. А теперь сама посуди: мог ли я говорить правду о том, что произошло? Меня бы признали сумасшедшим и поместили бы под присмотр.

— А ты случайно…

— Нет. Понимаю, что звучит не убедительно. Все сумасшедшие утверждают, что они здоровы. Но они выдумывают себе иллюзорный мир или личность. Мои слова подтверждаются делами. Я спас от верной смерти генерала Брусилова, здесь он бы неизбежно умер. Ваши хирурги не умеют сшивать разорванные артерии. Вернее, не умели, теперь я их научил. Я прооперировал Алексеева, удалив главнокомандующему простату неизвестным здесь способом. У нас этот метод появился к концу двадцатого века. Я предложил новую методику организации помощи раненым, взяв ее из существующей в моем мире. Ну, другие мелочи. Песни, которые здесь не знают, непривычные слова и выражения. Помнишь, ты удивлялась?

— Да, — улыбнулась Ольга. — «Задрали эти интенданты!» Я недоумевала: как интенданты могут задрать? Они же не медведи… — она задумалась. — Сколько лет тебе там было?

— Сорок пять. Почти…

— Ты говорил про дочь.

— Ее зовут Даша. Ей двадцать лет. Учится в МГУ на факультете фундаментальной медицины.

— У вас женщины учатся на докторов?

— Скажу более: в моем мире врач — преимущественно женская профессия. Исключение — хирурги. У нас женщины имеют равные права с мужчинами.

— А кто ведет дом и воспитывает детей?

— Оба супруга. Но наш быт во многом механизирован. Масса устройств, облегчающих домашнее хозяйство. Стиральные машины, холодильники, умные плиты и многое другое. В магазинах продаются замороженные продукты, которые достаточно разогреть. Да и детей в наших семьях не много. Обычно двое, а то вовсе один. Три — уже редкость.

— Удивил. А мать Дарьи?

— Мы в разводе. Она ушла от меня к богачу, миллионщику по-вашему.

— Ты был беден?

— Не богат. Жил на жалованье военного врача. Но у меня имелась собственная квартира и автомобиль.

— Автомобиль?

— У нас они не роскошь, как здесь. Даже рабочий, может позволить себе взять кредит в банке и купить машину. Автомобилей столь много, что они загромождают улицы и дворы. В больших городах утром и вечером случаются пробки, тогда автомобили едва движутся.

— У тебя была красивая жена?

— Наверное. Не хочу говорить о ней. Мы плохо расстались. Был суд, который оставил мне дочь. Я растил ее один.

— Ты ее очень любил?

— Для меня не было человека роднее.

— Я похожа на нее?

— Нет. Совершенно разные.

Ольга довольно улыбается. Интересно, почему?

— Мы еще поговорим о твоем мире. А сейчас мне нужно подумать.

Она кладет бумаги на тумбочку, встает и начинает мерить палату быстрыми шагами. Наблюдаю за ней, мысленно трепеща. Суд удалился в совещательную комнату для постановки приговора. Каким он будет? Тюрьма, сумасшедший дом или ссылка в Сибирь? Я согласен на фронт… Внезапно Ольга останавливается и бежит ко мне. В следующий миг меня целуют и прижимаются щекой. Потрясенно глажу ее по плечикам. Приговоренного к смерти помиловали на эшафоте.

— Валериан! Любимый…

— Я не Валериан.

— Я привыкла к этому имени и не хочу звать тебя по другому. Тот человек умер, а этот воскрес. Я полюбила его.

— Довнар-Подляский был плохим человеком. Мот, кутила, карточный шулер.

— Откуда тебе это известно?

Серые глаза смотрят изумленно.

— Узнал от немецкого резидента. Во время учебы Довнар-Подляского завербовала германская разведка.

— Та-ак! — Ольга оставляет меня и усаживается на стул. — Час от часу не легче. Продолжай! Как ты поступил?

— Застрелил резидента, обставив это как самоубийство. В газетах было сообщение о разоблачении шпионской сети немцев в Минске, хвалили жандармов. Только это ложь — никого они не разоблачили. В папке резидента имелись расписки от завербованных агентов. Я оставил их на столе, забрав свою. Полиция нашла и сообщила жандармам. Тем оставалось только арестовать шпионов.

— Вот как? Мы с этим разберемся. Какие еще сюрпризы меня ждут?

— Более никаких. Этот последний.

— Хорошо! — Ольга встряхивает головой. — А теперь слушай меня! Сегодня я уезжаю в Москву и забираю тебя с собой. Будешь жить подле меня во дворце. Там поговорим и решим, как поступать дальше.

— А как же медсанбант?

— Обойдется без тебя! Военных врачей в империи много, а вот человек из другого мира один. Я не дура, чтобы позволить тебе рисковать впредь. Хватит! Твое ранение — это знак. Готовься к поездке. И не беспокойся! Я сумею обеспечить за тобой надлежащий уход. И чтоб никаких посторонних девиц! — она сжала кулаки.

— Как скажешь.

— Обещаешь меня слушаться?

— Обещаю.

Она довольно улыбается и гладит меня по щеке.

— Знаешь, — говорит задумчиво, — я думала над тем, почему полюбила тебя. Ты был странным. Молодой, приятной наружности, но совершенно не похожий на сверстников. В тебе ощущалась непривычная для твоего возраста мудрость. Это было тайной, которая привлекала. Я рада, что она открылась. Иметь рядом с собой зрелого мужчину в юном теле, к тому же гениального врача, пришедшего из будущего, человека, который столько знает и умеет… Мне невероятно повезло!

Даже так? Ольга встает.

— Оставляю тебя ненадолго — необходимо дать распоряжения об отъезде. Но если, воротясь, найду здесь эту еврейку, она отправится в Сибирь — вместе с семейством! Так ей и скажи!

— Непременно!

— Вот так! Начинай слушаться!

Она поворачивается и выходит из палаты. Откидываюсь на подушку. Кажется, влип. Может, следовало промолчать?..

— Папа, она увезла его! Насовсем!

— Успокойся, Лиза! Присядь!

Поляков вышел из-за письменного стола и указал дочери на диван. Подождал, пока та устроится, и присел рядом.

— А теперь рассказывай! Кто увез, кого и куда?

— Наследница — Валериана Витольдовича в Москву.

— Какая наследница? Чья?

— Императрицы Марии Алексеевны.

— Ее императорское высочество Ольга Александровна? Она приезжала в Минск?! Зачем?

— За Валерианом. Для начала приказала убрать меня от него, а потом и вовсе забрала. С-сука!

— Не говори так, Лиза, в отношении членов императорской семьи! Могут услышать. Где ты набралась таких слов?

— В госпитале. Там же солдаты лежат.

— Говорил тебе: не ходи к этим гоям!

— Сам знаешь, зачем я пошла в госпиталь. Вернее, за кем.

Лиза всхлипнула.

Поляков обнял дочку и погладил ее по спине.

— Не надо, милая! Тебе это не к лицу.

— Что делать, папа?

— Для начала перестать плакать и рассказать все отцу, — Поляков чмокнул дочку в висок. — Зачем ее императорскому высочеству понадобился Довнар-Подляский?

— Говорит, что жених. Когда только успела?!

Лиза сжала кулаки.

— Кхе! — Поляков прочистил горло. — Валериан Витольдович — жених наследницы престола? Я не ослышался?

— Нет. Она сама так сказала.

— Неожиданно, — Поляков покачал головой. — Кто бы мог подумать?

— У меня сердце кровью обливается!

— Послушай своего старого отца. У русских есть пословица: «Плетью обуха не перешибешь». И еще: «Не руби дерево не по себе». Смирись.

— Не желаю! Я люблю его! — Лиза топнула ногой, обутой в сафьяновый ботиночек.

— Ой, вей! — Поляков развел руками и заговорил на местечковом диалекте: — На кого ты тупаешь? На родной папа, который тебе кушает и пьет?

— Прости! — Лиза шмыгнула носом и уткнулась лбом отцу в плечо. — Сама не знаю, что говорю.

— Посиди!

Поляков встал и отошел к буфету. Обратно вернулся с бокалом. В нем плескалась янтарная жидкость.

— Выпей!

— Что это?

— Коньяк.

— Он же крепкий!

— Тебе поможет.

Лиза взяла бокал и осушила его одним глотком. Поляков покачал головой, забрал опустевшую емкость и поставил ее на стол. Затем подсел к дочери.