Когда мы с Мэри-Бет посетили его концерт, она написала на своей программке несколько слов и передала ее мне прямо под носом у призрака, который по своему обыкновению был полностью захвачен музыкой. «Слепой Генри и Лэшер очень схожи по складу ума», – прочел я.

Замечание это всецело отвечало истине. Впрочем, вопрос о соотношении ума и одаренности слишком сложен, загадочен и, признаюсь, находится за пределами моего понимания. Сегодня человечество располагает куда более исчерпывающими знаниями, позволяющими судить о природе таких явлений, как гениальные идиоты, аутизм и тому подобное. Однако Мэри-Бет удалось ухватить суть натуры Лэшера полное его неумение связать собственные знания и представления с реальным ходом жизни. Мы, живые, воспринимаем все свои знания и чувства неотрывно от естественного порядка вещей. А этот призрак был начисто лишен такой способности.

С ранних лет постигнув истинную сущность Лэшера, Мэри-Бет относилась к нему без всякого страха и тем более благоговения. Когда я предположил, что он, возможно, является духом мщения, она лишь недоверчиво пожала плечами.

Однако в отличие от меня, Мэри-Бет отнюдь не презирала Лэшера – и в этом состояла главная особенность их отношений.

С появлением Мэри-Бет в жизнь призрака вошла любовь. Постоянные заботы, которыми окружал ее Лэшер, нашли у Мэри-Бет самый живой и благодарный отклик. Она питала к этому бесплотному созданию искреннюю привязанность, которой я не дарил ему никогда.

Проявления этой привязанности мне доводилось видеть неоднократно. В ответ на мои иронические суждения в адрес Лэшера Мэри-Бет всегда согласно кивала, она внимательно выслушивала все мои тщательно замаскированные предостережения и понимала меня с полуслова. И в то же время она продолжала любить его. Наконец-то я понял, почему Лэшер неизменно предпочитал женщин мужчинам. Его привлекали те особенности женского душевного склада, которые у мужчин, как правило, отсутствуют. Женщины легче влюбляются, они всегда готовы отдаться во власть очарования, а жалость по отношению к предмету их увлечения, как правило, только усиливает любовь. Все это возбуждало Лэшера и разжигало его чувственность.

Разумеется, все эти заключения были основаны лишь на моих предположениях и, возможно, обусловлены излишней пристрастностью и предубеждением. Тем не менее я не преминул поделиться ими с Мэри-Бет, однако она восприняла мои слова довольно скептически и лишь посмеялась в ответ.

– Твои умствования напоминают мне аргументы времен судилищ над ведьмами, – заметила она. – Насколько я знаю, в ту пору многие считали, что женщины вследствие своей глупости в большей мере, чем мужчины, подвержены дьявольскому искушению. Стыдись уподобляться тем, кто нес подобную чепуху, Джулиен. По-моему, главное различие между нами состоит в том, что я умею любить. А ты – нет.

Эта тема нередко становилась предметом наших дискуссий и в дальнейшем – фактически на протяжении всей нашей жизни, моей и Мэри-Бет.

Как-то раз между нами завязался спор, в ходе которого я заявил, что женщины в большинстве своем не обладают даже самым отдаленным понятием о правилах чести. Под влиянием обстоятельств или внушения самые лучшие из них способны на неблаговидные поступки, утверждал я. В ответ Мэри-Бет спокойно возразила, что о правилах чести судить не берется, однако по отношению к Лэшеру чувствует моральную ответственность, о которой я, прагматик и дипломат, не имею представления. Так что изъяны мне следует искать в собственном характере и мировоззрении.

Возможно, она была права.

Оставив в стороне нравственные особенности мужчин и женщин, признаю: я неизменно питал отвращение к духу. А Мэри-Бет – никогда.

– Придет день, когда ты покинешь нас, Джулиен, – как-то сказала она– И тогда у меня останется только Лэшер. Один лишь он будет дарить мне любовь и служить утешением, будет единственным близким мне существом. И потому меня не волнует, кто он такой и откуда пришел. Точно так же даже мысль о том, чтобы задаваться подобными вопросами по отношению к себе самой, кажется мне нелепой.

В ту пору Мэри-Бет уже исполнилось пятнадцать. Высокая, довольно крепкого сложения, темноволосая и чрезвычайно привлекательная, она отличалась той смуглой, исполненной силы красотой, которая, насколько мне известно, нравится далеко не всем мужчинам. Держалась она всегда спокойно и ровно, но с большим достоинством и пользовалась всеобщим обожанием. Даже тот, кто, казалось, был невосприимчив к очарованию ее невозмутимого взгляда и гордой осанки, в конце концов оказывался в ее полной власти.

На меня же обаяние Мэри-Бет оказывало поистине магическое действие. Особенно когда в разгар наших споров она, поразив меня глубиной и зрелостью суждений, вдруг улыбалась невероятно пленительной и нежной улыбкой. А потом проделывала фокус, неизменно приводивший меня в восторг ловкими движениями распустив толстую темную косу, так: что волосы рассыпались по ее плечам подобно покрывалу, она заливалась мелодичным смехом и встряхивала этим покрывалом так, что по нему пробегали волны. В мгновение ока моя высокоумная собеседница превращалась в обольстительную нимфу.

Однако поймите, Майкл, я был единственным существом мужского пола, обладавшим достаточной силой, чтобы противостоять Лэшеру. И я по-прежнему утверждаю, что сохранял истинно мужскую невосприимчивость ко всем искушениям, которые предлагал мне дух. Заметьте также, что я откровенно, без утайки поведал вам о своих любовных приключениях с мужчинами, ибо отнюдь не питаю предубеждения против такой любви, хотя она далеко не всегда решается называться столь громким именем. Любовь для меня… это всегда любовь. Но, повторю, в потайных глубинах своей души я ненавидел этого докучливого призрака. Мне было ненавистно все: и его безрассудные выходки, и его ошибки, и даже его чувство юмора.

Итак, позвольте продолжить.

Разделяя все мои честолюбивые устремления, Мэри-Бет с ранних лет вникала в тонкости моей предпринимательской деятельности на благо нашего семейства. К тому времени как ей минуло двенадцать лет, она совместно со мной принимала деловые решения, благодаря которым состояние Мэйфейров неуклонно возрастало и капиталы, вложенные в различные предприятия, приносили надежный и постоянно увеличивающийся доход.

Наша деловая активность охватывала не только Юг, но простиралась до Бостона, Нью-Йорка и даже до Лондона. Мы размещали деньги таким образом, что они делали новые деньги, а те в свою очередь – еще большие. Эта машина работала без остановок и перебоев.

Должен признать, в деловых вопросах Мэри-Бет была истинным гением. Кроме того, она весьма искусно использовала для своих целей способности Лэшера. Всякий раз, когда ей требовался соглядатай, поставщик секретных сведений, а порой и советчик, она прибегала к услугам этого по-своему талантливого идиота. Отмечу, что на интуицию призрака она до некоторой степени полагалась. И хотя наблюдать, как они совместными усилиями решают какую-либо проблему, мне доводилось нередко, зрелище это всякий раз поражало мое воображение.

Меж тем дом на Первой улице перешел в наше полное распоряжение. Брат мой Реми, человек до крайности тихий и незаметный, окончательно удалился от дел, а все его отпрыски отличались покладистым и добродушным нравом и не доставляли мне ни малейших хлопот. Сыновей своих я отправил в закрытые школы. Бедная моя дочь Жаннетта, своим слабоволием и скудостью ума напоминавшая Кэтрин, скончалась в ранней юности. Впрочем, все это совсем иная история. Моя милая Жаннетта и моя возлюбленная супруга Сюзетта заслуживают подробного рассказа. Однако здесь ему не место.

После утраты этих двух дорогих для меня существ и кончины моей матери Маргариты мы с Мэри-Бет, в сущности, остались одни. Нас объединяли и в то же время прочно отделяли от всех остальных тайные знания и общая страсть, а также неутолимая жажда наслаждений. И с течением времени пропасть между нами и миром становилась все шире.

Тем не менее современность во всех своих проявлениях манила и притягивала нас. Вдвоем мы частенько совершали путешествия в Нью-Йорк, чтобы глотнуть суматошной столичной жизни. Железные дороги вызывали наше бурное восхищение; мы имели представление о всех новейших изобретениях и даже вкладывали капиталы в развитие прогресса, получая при этом, не премину заметить, немалую прибыль. В отличие от большинства представителей нашего консервативного семейства мы обожали всякого рода перемены. Прочие Мэйфейры предпочитали дремать за плотно закрытыми ставнями, предаваясь сладким воспоминаниям о блистательном и безвозвратно исчезнувшем старом добром Юге. Мы же были настроены совершенно иначе.