В ответ на эту тираду Мона смерила его холодным взглядом и бросила.
– Я тоже не знаю.
Два часа спустя Рэндалл вновь вошел в комнату и распорядился:
– Тебе следует поехать домой и побыть со Старухой Эвелин.
– Там сейчас семнадцать женщин и шестеро мужчин. Так что народу и без меня хватает, – воспротивилась Мона. – С чего ты взял, что я должна ехать домой? Мне там нечего делать. И там повсюду мамины вещи. Они будут постоянно попадаться мне на глаза, а я сейчас вовсе не хочу на них смотреть. Так что никуда я не поеду. Слушай, может, тебе стоит прилечь и поспать немного?
Сразу после этого разговора позвонил один из агентов, работающих в Хьюстоне, но лишь для того, чтобы сообщить: никаких следов загадочного темноволосого человека по-прежнему не обнаружено. Изучены обстоятельства всех смертей, зарегистрированных за последние несколько суток в Хьюстоне и его окрестностях. Однако ни в одном из случаев нет даже намека на сходство с тем, что произошло с женщинами семейства Мэйфейр. Нет в них и ничего таинственного. Таким образом, следует полностью исключить возможность причастности неуловимого злоумышленника к этим смертям.
Сеть, широкая, крепкая и надежная, была раскинута опытными и умелыми руками, однако добыче пока удавалось ускользнуть.
В пять часов утра поступило первое сообщение из аэропорта. Да, человек с длинными черными волосами, бородой и усами улетел трехчасовым рейсом из Нового Орлеана в Хьюстон. Салон первого класса, место в проходе. Да, мужчина высокого роста, с мягким негромким голосом. Приятные манеры и очень красивые глаза.
Вероятно, прибыв в Хьюстон, он взял такси. А может, воспользовался автобусом? Аэропорт в Хьюстоне огромный, и человеку там нетрудно затеряться. Однако десятки людей были направлены туда на поиски возможных свидетелей. Если он вышел из аэропорта, значит, кто-то непременно его видел.
А сколько самолетов прибыло из Хьюстона в Новый Орлеан? Вчера вечером? Сегодня? Все это еще предстояло узнать.
В конце концов Мона поняла, что пришло время покинуть офис. Ей надо проведать Роуан Мэйфейр. Пора нанести необходимый визит. Одна только мысль об этом заставила Мону вздрогнуть и на несколько минут повергла в ступор. Но она все же сумела взять себя в руки.
За окнами было совершенно темно.
Тут пришел факс, копия посадочного билета, предъявленного загадочным пассажиром, улетевшим в Хьюстон. Он назвался Сэмюэлем Ньютоном. За билет заплатил наличными. Сэмюэль Ньютон. Если человек с таким именем действительно существует, если данные о нем входят в какую-либо информационную базу, его найдут без особого труда.
Но вполне вероятно, что незнакомец просто придумал это имя, взял его, что называется, с потолка. Выяснилось также, что в самолете он пил молоко, причем в таких количествах, что уничтожил все запасы, имевшиеся в самолете. Больше ничего интересного во время перелета из Нового Орлеана в Хьюстон не произошло. Да и продолжался полет недолго. Однако молока этот тип успел налакаться вдоволь.
Мона вновь уставилась на экран компьютера.
«Мы понятия не имеем, где сейчас этот человек. Но все женщины нашей семьи находятся под надежной защитой, – набрала она. – Если кто-нибудь из них умрет, то лишь от старости».
После этого она нажала клавишу сохранения, закрыла файл и, посмотрев несколько мгновений на мерцающие на экране огоньки, выключила компьютер. Мерный тихий гул тут же стих.
Мона встала и ощупью нашла сумочку. Всегда, когда она собиралась уходить, ее рука инстинктивно тянулась к сумочке, даже если Мона не помнила, куда именно ее положила.
Она перекинула узкий ремешок через плечо. Ноги немного устали в туфлях на высоких каблуках, которые раньше принадлежали матери. Костюм сидел на ней превосходно, она это знала. И блузка тоже. А вот привыкнуть к каблукам будет трудно. Что ж, с этим придется смириться. В участи взрослой женщины есть свои неприятные стороны.
Внезапно в памяти Моны всплыл разговор, произошедший совсем недавно. Тетя Гиффорд вспоминала, как впервые купила себе туфли на высоких каблуках.
«Нам позволяли ходить только на французских каблуках, – сетовала она. – И вот мы со Старухой Эвелин как-то направились в „Мэйзон Бланш“. Мне ужасно хотелось иметь туфли на высоченных тонких шпильках, но она, конечно, запретила мне покупать такие».
Пирс вздрогнул. Кажется, он задремал. Во всяком случае, появление возле его стола Моны оказалось полной неожиданностью.
– Я еду в центр, – сообщила Мона.
– Одну я тебя не отпущу, – встрепенулся Пирс. – Ты даже в лифте не должна спускаться без сопровождающих.
– Ерунда. Повсюду полно охранников. Я поеду на трамвае, ничего со мной не случится. К тому же мне надо подумать.
Но он, разумеется, отправился вместе с ней.
Со дня похорон матери он толком не спал ни единого часа. И до похорон тоже. Бедный красавчик Пирс – он выглядел таким усталым и несчастным, стоя на углу Каронделет и Кэнал-стрит в ожидании трамвая. Вряд ли за всю свою жизнь он хоть раз проехался на трамвае, подумала Мона.
– Тебе бы надо позвонить Клэнси, – обратилась она к нему. – Ты знаешь, что она несколько раз звонила?
Он кивнул головой.
– С Клэнси все в порядке. Она не одна, с ней Клэр и Джен. Джен, разумеется, плачет в два ручья.
Джен еще совсем маленькая девочка, подумала про себя Мона. Ей лучше не знать о том, что происходит сейчас. В случае чего, объяснить все Джен будет слишком трудно.
Трамвай оказался битком набит туристами. Похоже, жителей Нового Орлеана в нем почти не было. Благодаря яркой, хорошо выглаженной одежде туристы заметно отличались от местных. Ничего, когда прохладные дни минуют и наступит жаркое, душное лето, приезжие, как и все прочие, будут расхаживать полуголыми и растрепанными. Мона и Пирс уселись рядышком на деревянное сиденье, и трамвай, скрипя и дребезжа, понесся по Сент-Чарльз-авеню, этому скромному подобию Манхэттена, потом обогнул Лисеркл и двинулся в центр города.
На углу Джексон-стрит и Сент-Чарльз-авеню город преображался как по волшебству. Улицу вдруг обступали громадные дубы, развесистые и кряжистые. Невзрачные дома, покрытые обшарпанной штукатуркой, исчезали. Здесь начинался другой мир – мир благоуханных магнолий и роскошных особняков с колоннами. Садовый квартал. Каждый, кто здесь оказывался, ощущал, как его окружает тишина, давящая, едва ли не вытягивающая душу.
Мона соскочила с трамвая прежде Пирса, перешла Джексон-стрит и пошла по Сент-Чарльз. Было не так уж холодно. По крайней мере здесь. В воздухе не ощущалось ни малейшего ветерка. Цикады распевали свои бесконечные песни. В этом году цикады появились слишком рано. Но Мона слушала их с удовольствием. Она любила их стрекотание. Ей никогда и в голову не приходило, что цикады распевают лишь в определенное время года, – казаюсь, они есть всегда. Стоит немного потеплеть, и они снова заводят свои песни. Наверное, она не могла бы жить там, где никогда не раздается этот незамысловатый мотив, думала Мона, шагая по потрескавшемуся тротуару Первой улицы.
Пирс молча следовал за ней. Оборачиваясь, она всякий раз встречала его растерянный, недоуменный взгляд, словно он засыпал на ходу и плохо представлял, куда и зачем идет.
Дойдя до Притания-стрит, они увидели множество припаркованных машин и людей, толпившихся вокруг дома. Вдоль улицы прохаживались вооруженные охранники. Некоторые из них, те, что работали в частных агентствах, были в форме цвета хаки. Другие – служащие полиции Нового Орлеана – красовались в своей обычной синей форме.
Мона почувствовала, что больше не в состоянии сделать ни шагу на злополучных высоких каблуках. Она сняла туфли и пошла дальше в чулках.
– Здесь полно большущих тараканов, – предупредил Пирс. – Смотри не наступи на какого-нибудь. Наверняка это не слишком понравится не только ему, но и тебе тоже.
– Мой дорогой мальчик, ты, как всегда, прав. Спасибо за предупреждение.
– О, Мона, я смотрю, ты выработала новый стиль общения. Сначала испробовала его на Рэндалле, теперь применяешь ко мне. Со всем соглашаешься и поступаешь по-своему. И все же зря ты разгуливаешь босиком. Можешь простудиться. И уж точно порвешь чулки.
