Мне показалось, что на свету он сразу же начал дрожать и таять. Раза три или четыре он пропадал и появлялся вновь и в конце концов исчез окончательно, оставив после себя лишь облачко теплого воздуха. Окруженный этим мягким теплом, я впервые услышал его голос – чудный, внушающий безграничное доверие, он зазвучал в моем сознании.

– Янарушил клятву, данную Деборе, – произнес он.

– Что это была за клятва? – спросил я.

– Ты даже не знаешь, кто такая Дебора, ты, несчастное дитя из плоти и крови, – с истерическим смешком заявил призрак. После этого он с самыми нелепыми интонациями принялся декламировать какие-то бессмысленные вирши.

Замечу, что, хотя к тому времени мне минуло всего четыре года и знакомство мое с поэзией исчерпывалось песнями и балладами, я был в состоянии понять откровенную нелепость произносимых им рифмованных фраз. Рабы наши поднимали меня на смех всякий раз, когда в разговоре мне случалось впадать в излишнюю напыщенность. А голос, звучавший внутри меня, так и сыпал высокопарными словесами.

– Я знаю, кто такая Дебора, – решительно прервал я нескончаемый поток его красноречия и пересказал историю, не раз слышанную от Мари-Клодетт. Печальную историю жизни женщины, которая поднялась слишком высоко и была обвинена в занятиях черной магией.

– Предательство мужа и сыновей – вот что выпало на ее долю, – сообщил мне голос. – Но прежде всех ее предал отец. Да, родной отец. Однако его предательство не осталось безнаказанным. Я покарал его, – продолжал мой невидимый собеседник. – Да, я отомстил за то зло, что он и его отродья причинили ей… И мне!..

Голос смолк. Своим крохотным четырехлетним умишком я догадался, что он вознамерился было затянуть еще одну длинную нелепую песню, однако, на мое счастье, в последний момент передумал.

– Ты понял, что я сказал? – вновь раздался голос. – Я дал Деборе клятву никогда более не улыбаться при виде ребенка мужского пола. Никогда не отдавать предпочтение младенцам мужского пола перед младенцами пола женского.

– Да, я тебя понял, – торопливо заверил я. – Об этом мне еще бабушка рассказывала. Она рассказала также, что Дебора родилась в горах на севере Шотландии. Она была зачата в радостном вихре майских празднеств, и родители ее не состояли в браке. По всей вероятности, отцом Деборы был не кто иной, как местный лорд, богатый землевладелец. Он, кстати, и пальцем не пошевелил, когда Сюзанну, мать девочки, возвели на костер. Эта злосчастная ведьма, надо сказать, погибла без всякой вины. Она и знать-то ничего толком не знала.

– Да, – услышал я. – Так оно и было. Именно так. Бедная моя Сюзанна, она вызвала меня из глубин небытия – так несмышленое дитя себе на погибель вытягивает змею из темной канавы. Не ведая, что творит, она нанизывала слог за слогом, произнося магическое заклятие. И когда наконец прозвучало мое имя, я услышал его.

И действительно, местный землевладелец, глава клана Доннелейт, совокупился с Сюзанной и она зачала от него ребенка. А потом, когда бедняжку вели на костер, он лишь дрожал от страха и не осмелился за нее вступиться! Доннелейт. Ты слышишь это слово? Ты видишь буквы, из которых оно состоит? Можешь отправиться в Шотландию и полюбоваться на жалкие развалины, в которые я превратил замок отца Деборы. Там ты увидишь могилы последних представителей этого гнусного клана. Я стер их род с лица земли и уничтожил всех их потомков до единого. Но настанет время, когда…

– О каком времени ты говоришь?

Он не ответил, и я вновь ощутил его ласковые прикосновения.

Однако множество вопросов, теснясь в моей голове, не давали покоя.

– А ты? – наконец спросил я. – Мужчина ты или женщина? Или же ты не имеешь пола?

– Разве ты не знаешь? – удивился он.

– Знал бы, так не стал бы спрашивать, – отрезал я.

– Да будет тебе известно, я мужчина, – сообщил он и торжественно повторил – Мужчина. Мужчина. Мужчина!

В голосе его звучала столь откровенная гордость, что мне с трудом удалось сдержать улыбку.

Должен признать, что с той самой поры я иногда воспринимал его как мужчину, иногда – как бесполое существо. Дальнейший мой рассказ поможет вам понять, каким образом и по каким причинам так происходило. Бывали времена, когда поведение его столь явно противоречило требованиям здравого смысла, что я видел в нем лишь некое чудовищное создание, преследующий меня кошмар. Порой, напротив, я убеждался в том, что он обладает человеческим разумом и вполне определенным характером. Так что вам, мой терпеливый слушатель, придется смириться со столь двойственным отношением. Запомните, что, видя в нем мужчину, я называл его по имени. В моменты же, когда неразумные и бессмысленные его поступки порождали во мне гнев, я смотрел на него как на отвратительное существо, лишенное каких бы то ни было человеческих признаков, в том числе и половых.

Из моего дальнейшего повествования вы поймете, что все ведьмы в нашем семействе тоже воспринимали его по-разному, – то как мужчину, то как бесполое создание. И имели на это веские основания.

Но вернусь к своему рассказу…

Итак, я стоял на галерее и наслаждался ласками бесплотного духа. Вскоре, однако, они начали мне надоедать, я попытался выскользнуть из невидимых объятий и только тогда заметил мать, которая, стоя в дверях, наблюдала за происходящим. Она бросилась ко мне, прижала к своей груди и крикнула, обращаясь к призраку:

– Ты не должен причинять ему вред! Это всего лишь беззащитный маленький мальчик!

Наверное, он что-то ответил, но слова его прозвучали лишь в сознании Маргариты, а для меня остались неслышимыми. Так или иначе, мать успокоилась. А он исчез. На этот счет у меня не было ни малейших сомнений.

На следующее утро, проснувшись, я отправился в детскую. Следует пояснить, что я по-прежнему жил в одной комнате с сестрицей Кэтрин, братом Реми и несколькими кузенами, чьи имена ныне благополучно выпали из моей памяти. Признаюсь, тогда я еще не в полной мере освоил азы письма, и в свое оправдание могу лишь сказать, что в те годы многие люди более старшего возраста, умея читать, не владели письменной грамотой.

Да, чтению отдавалось явное предпочтение перед письмом. Я уже говорил, что успел в ту пору проглотить несусветное множество книг, и с языка моего с легкостью соскакивали невероятно длинные и сложные слова, такие, например, как «транссубстанция», – причем я мог произнести его и по-английски, и по-латыни. И при этом я еще только учился выводить буквы на бумаге, не проявляя в этом занятии особенного таланта.

И все же, вознамерившись записать все, что сказал мне дух, я решительно взялся за перо. Однако прошло немало времени, прежде чем я, измаявшись сам и изрядно надоев вопросами о правописании тех или иных слов домочадцам, которым случалось заглянуть в детскую, завершил задуманное. Если вам угодно знать, строки, нацарапанные моей неуверенной рукой, до сих пор видны на поверхности стола, сделанного домашним плотником из кипариса. Сейчас сей предмет за ненадобностью отправлен на чердак, и вы, Майкл, наверняка его видели, когда ремонтировали там стропила.

«Но настанет время, когда…». Слова эти, произнесенные духом, не выходили у меня из головы. Я чувствовал, что они полны таинственного, непостижимого значения.

После этого случая я решил незамедлительно выучиться писать наилучшим образом и в течение последующих шести месяцев неутомимо совершенствовал, свои навыки. В результате я научился выводить буквы достаточно быстро, но почерк мой приобрел красоту и изысканность лишь много позже – годам к двенадцати. В раннем же детстве каракули мои, несмотря на все приложенные усилия, оставались на редкость неровными и неуклюжими.

Разумеется, я не преминул передать слова призрака матери. Рассказ мой привел ее в ужас.

– Ему известны все наши тайные помыслы, – дрожащим голосом прошептала она.

– Но в моих помыслах нет ничего тайного, – попытался я ее успокоить. – А если нам захочется посекретничать, мы позовем музыкантов и заставим их играть что есть мочи, только и всего.