Как-то зачиталась, позднехонько вроде уж стало, солнце к закату приосанилось. Слышу, чой-то скрипнуло. Я к окну и вижу, Катерина идет. Я вроде как-то и не испугалась, а че мне, не ворую, поди, сижу, читаю. Но вот внутри нехорошо так стало. Я книгу прижала и шмыг в коридорчик за сенцы. Стою, чуть дышу. Прошла знахарка, остановилась посреди комнаты. Следом дверь скрипнула, и вошел местный егерь. Дядя Петр. 

        «Попрощаемся, – говорит Катерина. – Я вернусь, Петро. Тебе верю, и в истину твою верю. Но не дело ему по земле ходить. Решать нужно».

       «А кто же против? Я вам препятствий не ставлю. Ваши уже много чего нарешали».

       Знахарка к нему повернулась.

       «То же верно! – и смотрит на него с мольбой вроде бы. – Дивное пропало. Ты же знаешь от чего? Виновен он! А ты пособляешь».

       «Он? – Петро взял с полки книжку покрутил в руках. – А вы значит все чистенькие? Да и не докажешь ты».

       «Не о том думаешь, Петро. Я и не буду доказывать. Я верю, что ты добра хочешь? Но верна ли твоя вера? А коли выйдет он за пределы? Сам подумай, нет ему препятствий…».

       «Уходи, Катерина. Хуже будет. Вы, что дети малые, которым игрушку невиданную в руки дали, так и хочется потискать, друг у дружки повырывать». 

       Отвернулась знахарка.

       «Эх, Петро! Не защитишь ты себя. А я все ж его выманю. Знаю, как».

       Петро посмотрел на неё сочувственно.

       «Дитя ты, дитя. Уезжай, Катерина. Опасно тебе здесь».

       «Свидимся, Петро. Поверь, свидимся, куда раньше, чем захочется». 

        Вздохнула Катерина и к выходу направилась.

       Едва вышли они к порогу, как собачонка, что у егеревских ног крутилась, лаем зашлась. И вот тут, вижу я, как в открытые двери вползает синий свет. И слышу я, как будто рык из него идет. У меня от страха ноги подкосились, я на пол и бухнулась. Катерина с егерем меня и увидали. Бросился ко мне Петро, схватил и в комнату бегом, бросил к окну и крикнул: «Беги!»

       Я окно распахнула, не помню, как вылезла, и бежать к своёму дому. Последнее, что запомнила – это яркий всполох синего света.

        Домой прибежала, родители на работе, нет никого. Так до вечера и просидела в хате одна. И после боязно мне стало, уж солнце заходится, а домой никто не воротится. А как темнеть начало, так прибежала Лукишна, местная наша докторша. Заскочила в хату она, глядь на меня, да как руками всплеснет: «Ох, ты ж Господи, осталось дитё! Славь те Всевышнему, хоть одно живое». На руки меня схватила, и бежать, – бабка-газетчица вздохнула. – Что тогда видала – что не видала, и вспоминать страшно. Синие люди, глаза как лед. Мертвые люди. Мать среди них и отец, все как есть синие, живые-неживые, кто поймет. В глазах смерть ледяная. Бежала Лукишна со мной на руках и свет синий над нами реял. А виделся мне зверь дикий, огромный, фантастический, он людей всех одной лапой давил, зубами рвал, нам время давал, чтобы убёгли мы. Вот так вот, мил человек и было. Так что уговор мне держать не перед кем было, только вспомнить страшно было, я все забыть хотела. И у меня почти получилось. А тут вот снова увидала, да вспомнилось мне.

       – А Лукишна что же, тоже никому не рассказывала?

       – Так кто её знает. Она меня в город привезла, больше я её и не видала. Растили меня чужие люди. Но вот лет пять назад, Лукишна появилась. Квартиру в городе купила. Мне сама позвонила, здоровьем интересовалась.

       Кондрат нахмурился.

       – Это сколько ж лет вашей Лукишне?

       Любовь Тихоновна развела руками.

       – Когда меня из деревеньки несла, лет двадцать пять было. Сейчас, – она задумалась. – Да, поди, все сто и будет. А жива еще!

       – Она приходила к вам в гости?

       – Что вы! По телефону звонила. Но обещала зайти, вот как раз на днях и обещала. Она как раз после того случая с больничкой, как я синего увидала, позвонила. Я ей и рассказала. Она и говорит, ты Любочка не переживай, я зайду и все обсудим. Посмотрим, что у тебя там происходит. Вот завтра и обещала зайти.

       – Значит, завтра, – задумчиво поговорил Кондрат. – А телефон её у вас есть?

       – Так есть, вот только память у меня совсем плоха, дома на тумбочке в книжечку записан. Сама-то не помню. А вы что ж, историей моей заинтересовались?

       – Любопытная история. Хотелось бы и от Лукишны её услышать. 

       – Так заходите ко мне в гости, я вам телефончик и дам, – улыбнулась старушка, проворно вытащила из кармана ручку, и мятый блокнот, из которого вырвала листок и неровным подчерком написала адрес. Вот после восьми я уже и дома.

       Кондрат кивнул. Хлебнул из кружки чая.

       – А что с той… с Катериной вышло?

       – Да кто его знает, милый. Больше её я и не видала. Одно имя в памяти и осталось. Катерина Стогина.

       – Как? – только что взятая в руки чашка дрогнула в ослабевших пальцах. Кондрат поставил её обратно. 

       – Стогина Катерина Фирсовна, – проговорила старушка. – Хорошая тетка была, умная. Одно слово – знахарка!

        «Стогина Катерина Фирсовна», – повторял про себя Кондрат, возвращаясь, домой. Могло ли так выйти, что через полвека погибает её полная тезка? И как погибает. Синий свет. И что за деревня Дивное? Кондрат никогда не слышал о такой в их районе. Видела ли на самом деле старушка странные события, которые рассказала Кондрату? Слишком все жутко и неправдоподобно. Хотя и то, что видел Леший в отделе, тоже жутко и неправдоподобно. Странно всё это. Нужно поговорить со «столетней» Лукишной. Завтра заканчиваются его принудительные выходные, и надо будет заглянуть к экспертам, что они там нарыли по смерти Стаса и Катерины. И с этой психушкой узнать, может что есть. Может старушка чего и выдумала, но ведь и Кондрат видел надпись. И рыжая с фотоаппаратом. Интересно, для чего она фотографировала? Кондрат поднялся в квартиру, провернул ключ, в нос сразу ударил запах жареной картошки. 

       – Тетя, я дома!

       – А я уж звонить собралась. Ушел и пропал.

       – Дождь пережидали у газетного киоска.

       Тетушка кивнула.

       – Хорошо, как раз к столу пришли.

       Кондрат вытер собаке лапы лежащей у входа тряпкой, и отстегнул её от поводка. Тайра, передернула шкурой и довольная пронеслась на кухню за тетушкой.

       – Ах, и ты тоже проголодалась? Затаскал тебя хозяин. Кодя, она картошку будет?

       – Нет, я сейчас ей ливера отрежу.

       Леший, смотрел в окно и медленно жевал. Тайра, зевнув, устроилась под столом. Она уже вылизала миску и теперь блаженно прикрывала глаза, щурясь из-под скатерти.

       – Тетя Зина, а ты не замечала, чего-нибудь странного в психушке?

       Тетушка посмотрела в окно. Пожала плечами.

       – Да чего ж там странного. Больница как больница, специфическая, конечно, и в центре города. Но когда её строили, центр совсем в другом месте был, а это была окраина. Разросся город.

        – Я не об этом. Ты не видела тех, кто там.

       Тетушка удивленно посмотрела на Кондрата.

       – Да как же их увидишь? Стены вона, какие высокие. Только последний этаж здания и видно.

       – Зачем такие высокие стены? И ворота, они всегда закрыты.

– Так, Кодинька, зачем простым людям видеть… гм… то, что за этими стенами. Люди не любят такое видеть, да еще и каждый день. Кому хочется выглянуть в окно и увидеть пустые глаза или бормочущего… – она помолчала, подбирая слова, – больного. Потому и стены высокие. А ворота?.. Кто знает, что на уме у убогого, не досмотрят, он и на улицу ринется, и Бог весть чего натворит.

       – Ринется, – не сводя глаз с высоких стен, кивнул Кондрат, залпом допил чай и встал.