– Отчего это?

       – История его больно придурковата.

       – Что значит, придурковата? – вслед за медиком, шепотом поинтересовался Кондрат и тоже покосился на коридор.

       – А ты с ним не говорил?

       Леший отрицательно покачал головой.

       Митяй вздохнул.

       – Ну, вот поговоришь и поймешь. А ко мне заглянешь, завтра к вечеру, – он кивнул дежурному. – Закончил?

       Тот кивнул, помахал протоколом.

       – Еха, вот так, – вставая, посетовал Митяй – Вроде молоды, а бац… Давай распишусь? Ага. Ну, я пошел. Леший, вечерком, завтра, не забудь. Обязательно вечерком, а то потом… – и подмигнув, направился к скучающим в углу санитарам. Кивнул им и вышел. Облаченные в белые халаты здоровые мужики, подхватили носилки и как будто мешок закинули на него женское тело. Кондрат отвернулся. Не первый год в следствии, а вот бывает иногда. Неприятно, гадко, мерзко от собственной работы и отношения к ней… красивая была эта Стогина… была… при жизни. И парни, наверное, толпами за ней ходили. Один вон теперь в прихожке сидит, слезы кулаком размазывает. Хотя с виду и не парень уж, а мужик. Но трясется, слезы ручьем. Морда смазливая, но слезливая. И где вся крутость подобных красавчиков? Вот Кондрат далеко не красавец, а слезу из него хрен выжмешь. Санитары вышли, вынося тело. Тело… Вот так жила жизнь, была красавицей, а теперь тело… гадко. А ведь и писать теперь везде будут: «тело Стогиной Екатерины». Не Стогина Екатерина, а тело…

       Кондрат задумчиво прошел к открытому окну. Толпа внизу все еще стояла и тетки с авоськами и дядьки с умными лицами. Прошли санитары с носилками, кто-то заахал, толпа загудела громче. Прям греческий амфитеатр! Лезут через друг дружку, каждому глянуть хочется, чего там. Тело там… тело гражданки Стогиной Катерины. 

       На самом горизонте появилась черная туча. Клубистая, сочная. Она медленно, крадучись, перебрала верхушки домов.

       «Неужели долбанет, – безрадостно, устало подумал Кондрат. – Ливневый. С грозой». 

       В подтверждение вдалеке раздался гром.

       Домой Леший потерпевшего, конечно, не повел, не хватало ещё! В обезьянник к бомжам, парня в белой футболке с золотой непонятной надписью сажать не резон. Еще не ясно, какие у того завязки. Будут потом и в ножки поклоны и папкой по столу, в лучшем случае, в худшем по несимпатичному лицу майора Лешего. И ведь, что обидно, и пожаловаться не накого, да и… гордость жаловаться не позволить. 

       Кондрат отвел потерпевшего в кабинет и указал на давно потрёпанный диван, оставшийся еще со времен совдепа.

        – Здесь ложись.

       Парень ничего не ответил. С той минуты, как они покинули квартиру, молодой человек не произнес ни слова.

       Леший включил старый тефалевский чайник, в глубинах совдеповского шкафа нашел двухдневное печенье и вечное кофе в пакетиках.

       – Как тебя зовут? – спросил, разливая кипяток по бокалам.

       Парень сидел, смотря перед собой.

       А может он того... крышей двинутый? Да, вроде, медики признали вменяемым. В шоковом состоянии? Интересно, и когда он из него выйдет? Леший с осторожностью взял бокал за ручку и сунул горячей стороной парню. Тот, молча, взял. Глаза на миг округлились, он вскрикнул, попытался сунуть кружку назад Кондрату, майор ловко отскочил. Тогда парень бросился к столу, со стуком опустил бокал на столешницу.

       – Мог и бросить, – гуманно предположил Кондрат с усмешкой. Парень посмотрел на него, и нахмурился.

       – Ну, – прошел назад к чайнику и в этот раз начал наливать себе Кондрат. – Горячо, холодно, чуешь, кричать умеешь. Я думал, совсем немой. 

       Парень посмотрел на Лешего, в глазах презрение. Наверное, так смотрит хозяин на нашкодившего кота. 

       – Не немой. Только о чем с вами говорить? Вы же меня за психа считаете.

       Он вернулся к дивану. Сел и уставился в стену.

       Кондрат придвинул к дивану стул и сел.

       – Считаю – не считаю. Какая разница. Не моя это работа, диагнозы ставить. Ты знаешь, я вообще, с удовольствием бы сейчас отправился домой. Но сижу здесь, с тобой. Ты можешь сколько угодно строить крутого или показывать характер. У меня просто не то настроение. Сегодня я добрый и хороший, мне душно, и я хочу домой. Да и, собственно, а чего я здесь сижу? Ты ведь все равно говорить не хочешь. Вот и ладушки. – Он резко поднялся, прошел к столу поставил кружку и, повернулся к парню, смотрят на него сверху вниз. – Сейчас я просто уйду, закрою дверь на ключ. На окнах решетки, в коридоре вооруженный дежурный. И будешь ты здесь всю ночь один. Сам на сам со своим гонором и характером. А завтра придут другие дядьки. Из главка, серьезные. И не будет меня хорошего. Понимаешь? 

       В открытое окно дунуло, стукнула о косяк рама, слегка зазвенело стекло. Явственно запахло дождем, а следом громыхнуло. Кондрат прошел к окну, выглянул, небо уже почти полностью затянуло, погрузив город в мрачно-серое марево. Кондрат посильнее вдохнул. Хорошо. Правда духота еще не спала. Но как только польет дождь... Снова громыхнуло, рама очередной раз звякнула, Леший прикрыл окно и закрыл на щеколду. На стекло упала первая, крупная капля.

       – А может, и не было никого там? 

       – Был, – тихо, почти шепотом, ответил парень.

       – Ты видел? – Леший обернулся и посмотрел на него. Дождь уже вовсю стучал по стеклу.

       Обычный паренек, может и есть у него крутые завязки, вот только сейчас это просто обычный паренек.

       – Как тебя зовут?

       – Стас.

       – Как ты попал в квартиру?.. гмм…

       – Кати.

       – Катерины Стоговой.

       – Мы прилетели... – он поднял голову и посмотрел на Кондрата. Отчужденно, потерянно, как будто до сего момента ему и в голову не приходило как он попал в квартиру Катерины! – мы прилетели, – снова повторил он.

       – Вы прилетели, – стараясь придать голосу мягкость, повторил Кондрат. – Вы были в командировке? Работаете вместе?

       – Работаем, – сосредоточенно и в то же время неуверенно, кивнул Стас.

       – А может с отдыха? Кипр? Гавайи? Море? Пляж?

       В глаза парня появилась осознанность.

       – Да, точно. Солнце яркое. Море. Пляж… с отдыха, – последнее он сказал уже более уверенно. Море, пляж… виски… наверное, там и познакомились. 

       – Почему, наверное? Вы не уверены?

       – Я плохо помню. Как будто в тумане.

        – Откуда вы прилетели? Где вы были на отдыхе? В какой стране?

       – Я не помню.

       – Как вернулись в квартиру Катерины, тоже не помните?

       – Нет! Только её крик. А потом люди… пришло много людей и меня все спрашивают, спрашивают, – Стаса затрясло.

       – Вы что-то принимали?

       – Где?

       – Не знаю… на отдыхе… на море… дома. Что вы принимали?

       – Я ничего не употребляю, если вы это имеете в виду? Я не наркоман.

       – Предположим, вы с Катериной прибыли с отдыха, она сама предложила поехать к ней? Это у вас был курортный роман или вы были знакомы с ней до поездки? Или этого тоже не помните?

       Взгляд Стаса изменился став одновременно потерянным и испуганным. 

       – Я… не помню... Вы мне не верите?

       Кондрат сел напротив паренька, старый стул под ним скрипнул. 

       – Стас. Я хотел бы тебе верить, – он перешел на «ты» стараясь вызвать доверие и расслабить парня. – Но понимаешь… Вы с Катериной вернулись в её квартиру. Она умерла. И ничьих отпечатков, кроме твоих, в квартире не обнаружено. Сердечный приступ, на первый взгляд. И смотря на тебя, я очень надеюсь, что так оно и есть. Но... после освидетельствования, вполне, возможно, откроются новые факты. И ты будешь первым подозреваемым. Так что постарайся вспомнить всё, либо отрицай всё, что ты здесь плетёшь. Потому что, никого кроме тебя в квартире не было. Смотри, какой я добрый, я сейчас говорю тебе то, что скажешь потом главку. Одно из двух: либо ты во всем сознаешься, либо все отрицаешь, вот это твое «ничего не помню», с дрожью и пугаными глазками, вполне может прокатить.