Кузьма посмотрел на майора сверху вниз, посторонился.

       – Может, сначала войдёте? – голос громыхнул тяжелым басом. – Не боитесь, я всё расскажу. А вы уж там сами. Ребят можете вызвать, а то мало ли.

       Кондрат и участковый переглянулись.

       Кузьма бросил взгляд на Тайру.

       – Хорошая собака. У меня тоже такая была, от старости сдохла. Идемте в дом. Нехорошо соседи подумают. Ночью и рядом с двором разговоры не ведут.

       Кондрат и участковый вошли.

       – Сидеть! – приказал Кондрат собаке у крыльца. 

       – Что ж вы её на улице оставите? – укорил его кузнец. – Ветер стылый. Захворает животина. Она ж у вас домашняя. Шерсть вона какая. Пошли в дом, собачатина. Небось, хозяин работу не забыл, а покормить забыл. Глаза какие голодные. 

       Тайра как будто забыла о приказе Кондрата, а ведь всегда отличалась хорошей службой, вскочила и, не смотря на хозяина, побежала следом за Кузьмой.

       – Идём, идём, – кивнул головой кузнец, – всё расскажу, как было или не было, или почудилось. Одно верно, мертва моя Марьюшка. Но не человек убил Марьюшку. Дьявол приходил. Идем те всё расскажу.

       Кондрат кивнул и пошел следом, не заметив, как отступил в сторону и пропал в темноте ночи участковый.

       – Как вас зовут? – едва вошли в дом, спросил кузнец. 

       – Кондрат.

       Кузьма проводил в освещённую залу. Ничем не примечательная комната, диван, два кресла, телевизор на тумбе, внизу плеер и несколько дисков. Журнальный столик, на котором бутылка водки и рюмка. 

       – Кондрат! Хорошее имячко, доброе. Присаживайтесь, Кондрат, – указал кузнец на диван, а сам вышел. Вернулся через минуту с тарелкой и дополнительной рюмкой. Поставил тарелку на столик, на ней оказалась нарезанная колбаса и ломтики огурца.

       – А собака где? – встревожился Кондрат.

       – На кухне, я ей супца налил. 

       – Животные вас любят.

       – Так я ж к ним с душой. Они это чувствуют. Я б себе завел, рыженького, лохматого. Без породы, так что б глаза умные, чтобы было кому встречать, – вздохнул Кузьма. – Времени нет, это ж ухаживать нужно. – Он поднял глаза на Кондрата. – А она ждет. Весь день дома, поди? Негоже так над животиной.

       Он разлил по рюмкам водки.

       – За Марьюшку! – и выпил не чокаясь.

       Кондрат с сомнением посмотрел в рюмку, потом на верзилу кузнеца и тоже выпил. Занюхал кружком колбасы и отправил его в рот. Водка была крепкая, домашняя.

       – Не боись, эту я сам гоню. Чистая, не отравишься. Не на их хрени всякой, на лимончике, да кедре, с клюковкой. Пей, не боись. Давай еще по одной, чтобы спалось Марьюшке сладко, а потом и за рассказ...

       Он налил до краёв и выпил. Кондрат чувствуя, как первая стопка уже ударила в голову, выпил содержимое и второй. 

       Подошла, запрыгнула на диван и устроилась рядом с кузнецом Тайра. Тот похлопал её по боку. Отломил кусочек колбасы и отправил себе в рот.

       – О том, что за Марьей следил, уже рассказал тебе Фёдор?

       – Фёдор?

       – Участковый наш. Фёдором его зовут. Мрачный мужик. Все сплетни знает, за всем следит. Ну да работа у него такая, понимаю. А вот душой… нельзя так с людьми. Ты ежели и следишь, так каждому встречному поперечному не рассказывай. А он… ех, что баба базарная. Так вот, мурыжить тебя не стану. Сегодня как обычно с работы и сразу на Марьину улицу. Чаек поставил, конфеток достал, сладкое люблю, – голос Кузьмы грохотал в комнате. Кондрату было хорошо и тепло. Самогоночка, и, правда, славная. – У окошка присел… сижу, смотрю. Рыжая уже жила у Марьи. Видал, как с сумкой вышла, к машине собралась. Вдруг идет бабка, вроде и старая, шагает словно молодая, залихвацки так, уверенно, спинка ровная. Сумка в руках чёрная. Остановилась она, глянула на рыжую, что-то у той спросила и в дом к Марье пошла. Рыжая следом кинулась. Час нет, второй нет. Парнишка пришёл, молоденький, в ворота Марии стучал. Та вышла, говорили они не долго. Мария ушла, а парнишка на скамейку через два дома сел. Долго там сидел. Я пошел чай повторно поставить, а когда вышел, смотрю рыжая уж в машину садится и старуха та с ней. Мальчонка вскочил к машине побежал, потом остановился. Мне он показался знакомым, вроде как у Федора в отделе видал. Но не о нем говорю. Сели рыжая со старухой в машину и укатили. Марья за ними вышла, посмотрела вслед и в дом пошла. Темнеть уж начало к тому времени. Свет в доме Марии погас, ну и я думаю, пойду прилягу, нечего уж там выглядывать. И прилег там же на диванчике. Заснуть не успел. Не хорошо мне стало, вроде как сердце щемит. И предчувствие дурное. Вскочил и к окну. Сначала я подумал, что ночник у неё в комнате включен. Да только смотрю, движется тот ночник. Я к самому окну припал. Сердце как каменное стало, тяжелое, в ребра бьет. От предчувствия дурного, мозг сворачивает. Я выбежал из дома и к Марьюшке. Не успел. Хрип её уж у крыльца услышал. Бросился к коровнику и увидал его…

       Оно стояло над телом Марии и покачивалось, синее облако света. У меня ноги ватные стали. 

       – Она кричала? – тихо спросил Кондрат.

       – Кричала! Ещё как кричала. У меня её крик до сих пор в ушах стоит. 

       – Как же так выходит? – чувствуя, как мутит сознание от водочки с лимончиком да клюковкой, спросил Кондрат. – А соседи? Кто-то должен был слышать.

       – Должен был… только вот… в наших краях всякое случается. И всякое видится. Никто на крики не выйдет, побоятся. 

       – Странно это. Бабка Ольга Марковна другое говорила, вроде как тихо и спокойно у вас.

       – Ольга Марковна, – усмехнулся кузнец. – Так ведь, она первая клиентов Марьюшке поставляла, разве ж она станет народ пугать. Да не о том мы. Уж и не знаю, откуда силы взялись, да только схватил я лежавший у коровника топор и за ним. Свет посторонился. Я на него с топором… «Ааа, падла!» – кричу. И тут же меня в сторону отбросило, топор из рук вырвало и отшвырнуло. Думаю, все кончено. Ну и Бог с ним. Без Марьи-то как? Свет наклонился надо мной. И я учуял его дыхание, оно дышало на меня лесом, тайгой таежной, хвоей. Я глаз с него не сводил, ярко, больно, слезы побежали. И я увидал его харю… противную харю… – Кузьма налил водки и выпил. – Я от него отползаю, оно медленно на меня движется. И тут я снова топор под рукой нащупал, схватил, да и рубанул. Взвыло оно… – Кузьма вытер губы ладонью, –… харя, исказилась. И сквозь свет проступил он весь.

       – Ты можешь его описать? – спросил Кондрат.

       Хлопнула дверь. Кузьма резко обернулся. Глянул, в коридор входили ребята в форме, а среди них участковый Федор.

       – Не человек. Дьявольское видать отродье. Ведовское. Но живое. Ты понимаешь. Эта тварь живая. Из неё кровь хлестала, синяя, – Кузьма навис над столиком, на раскрасневшемся лице читались ярость и страх.

       – Ночи доброй, Кузьма, – пропел елейным голосом участковый. – Тут к тебе пришли. 

       Тайра спрыгнула с дивана и слегка зарычала на незваных гостей. Кузнец потрепал её по голове. 

       – Тихо, тихо, успокойся. Пора мне. Хорошая ты собака, отличная, – и тут же повернулся к Лешему, на лице уже не было ни ярости, ни злобы, ни страха. Оно вдруг стало пустым. – А знаешь, почему я его ранил? Потому что демонское, а топорик я самолично вытачивал, в святой водице вымачивал. Отец так учил. Вот оно и пригодилось. А ты собачку кормить не забывай, – он поднялся и пошёл к полицейским. Обернулся в коридоре, одернул безрукавку. – Двери прикрой, Кондрат, а то дом выстынет, – и вышел, следом за ним направились и ребята.

       Федор подошел к столику, взял бутылку, плеснул в рюмку.

       – Хороша, кузнецова самогоночка! – вздохнул, – дылда, и есть дылда, дурак.

       – Откуда вам знать? Не ваша вроде работа диагнозы ставить.

       – Так всё и без диагноза ясно, приревновал и убил, – опрокинул в себя рюмку водки Федор, поморщился. – Ну, я пошел.