• предоставить президенту право постатейного вето, чтобы он мог налагать его на отдельные части законопроектов или пояснять, что, когда статья 1 говорит о “законопроекте”, имеется в виду отдельная часть законодательства, посвященная конкретному предмету, а не беспорядочное нагромождение предметов и тем.

Создатели Конституции и Билля о правах прописывали ограничения для правительства и гарантии конкретных прав, основываясь на своем знании о нарушениях свободы британским правительством. Последующий двухсотлетний опыт непрерывных попыток правительства вырваться за границы, в которые мы его помещаем, показывает, какие новые права необходимо перечислить и какие новые ограничения необходимо наложить на власть.

Однако сейчас даже выполнение Конституции в том виде, как она существует в данный момент, было бы большим шагом в либертарианском направлении, т. е. в направлении защиты свободы каждого американца и ограждения гражданского общества от вмешательства принуждающей власти государства.

С либертарианской точки зрения, задача правительства — защищать права людей. Не более. Но и это очень серьезное дело, и правительство, которое хорошо с ним справляется, заслуживает нашего уважения и поздравлений. Однако защита прав — лишь минимальное условие для поиска счастья. Как доказывали Локк и Юм, мы создаем правительство с целью защитить нашу жизнь, свободу и имущество, чтобы создать наилучшие условия для выживания и преуспеяния.

Без сотрудничества с другими людьми невозможно добиться процветания, и нашим уделом в противном случае было бы жалкое существование на грани выживания. Мы стремимся объединить свои усилия с усилиями других людей не только для достижения практических целей — производить больше продуктов питания, обмениваться товарами, разрабатывать новые технологии, — но и потому, что ощущаем глубокую потребность в единении, в любви, дружбе и общности. Объединения, образуемые нами с другими людьми, и составляют то, что мы называем гражданским обществом. Такие объединения весьма разнообразны: семьи, церкви, школы, клубы, братства, кондоминиумы, объединения по месту жительства и множество видов коммерческих обществ: партнерства, корпорации, профсоюзы и профессиональные ассоциации. Все эти объединения так или иначе удовлетворяют человеческие потребности. В широком смысле гражданское общество можно определить как совокупность всех естественных и добровольных объединений в обществе. Некоторые аналитики проводят различие между коммерческими и некоммерческими организациями, утверждая, что коммерческие фирмы являются частью рынка, а не гражданского общества; однако я следую традиции, согласно которой подлинное различие между объединениями состоит в том, что одни из них принудительные (государство), а другие — естественные, или добровольные (все остальные). Создается ли конкретное объединение для получения прибыли или для достижения какой-либо другой цели, ключевой признак — добровольность нашего участия в нем. Объединения в рамках гражданского общества создаются для достижения определенных целей, однако само гражданское общество не имеет никакой цели; оно является непреднамеренным, спонтанно возникающим результатом всех этих имеющих цель объединений.

Некоторым не нравится гражданское общество. Карлу Марксу, например. Рассуждая о политической свободе в одной из своих ранних статей “К еврейскому вопросу”, Маркс писал, что “так называемые права человека… суть не что иное, как права члена гражданского общества, т. е. эгоистического человека, отделенного от человеческой сущности и общности”. Он утверждал, что “человек как член гражданского общества” является “индивидом, замкнувшимся в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившимся от общественного целого”. Вспомните Томаса Пейна, различающего общество и государство, гражданское общество и политическое общество. У Маркса это различие присутствует, но в несколько искаженном виде: он хочет, чтобы гражданское общество было вытеснено обществом политическим. Когда люди станут действительно свободны, говорит он, они будут видеть себя гражданами единого политического общества, а не “расщепленными” на разные, частные роли торговца, рабочего, еврея, протестанта. Каждый человек станет “общественным существом”, объединенным со всеми другими гражданами, а государство будет считаться уже не гарантом прав, под защитой которого отдельные люди могли бы достигать своих эгоистичных целей, а организмом, в рамках которого каждый обретет свою “человеческую сущность, заключающуюся в истинном коллективизме человека”. Как будет достигнуто такое освобождение, объяснено не было, а реальный опыт марксистских режимов едва ли можно признать освобождающим, однако враждебность гражданскому обществу налицо.

Сегодня марксизм — бранное слово (и вполне заслуженно), однако мощное и длительное влияние Маркса на огромные массы людей указывает, что он что-то понял, когда писал о людях, чувствующих себя отчужденными и разобщенными. Все мы действительно хотим ощущать хоть какую-то связь с другими. В традиционном, докапиталистическом обществе не было большого выбора в этом отношении; в деревне люди, которых вы знали всю свою жизнь, жили рядом с вами. Нравилось это или нет, избежать чувства общности было невозможно. Когда либерализм и Промышленная революция принесли свободу, процветание и мобильность большому числу людей, многие стали покидать родные деревни и даже страны, чтобы обрести лучшую жизнь в другом месте. Решение уехать говорит о том, что люди надеялись сделать свою жизнь лучше, а устойчивость миграционных потоков указывает, что они действительно обретают на новом месте лучшую долю. Однако даже человек, довольный тем, что уехал из деревни и родной страны, может переживать утрату чувства общности, точно так же, как решение жить отдельно от родителей, чтобы почувствовать себя взрослым, может породить глубокое чувство утраты, даже если человеку нравится независимость и самостоятельность. Это та самая тоска, которую, как многим казалось, может объяснить марксизм.

По иронии судьбы марксизм обещал свободу и общность, но привел к тирании и разъединению. Тиранический характер режима в марксистских странах хорошо известен, однако то, что марксизм создал общество гораздо более атомизированное, чем любое общество капиталистического мира, возможно, понимают не все. Марксистские правители советской империи, во-первых, теоретически верили, что в условиях “истинной свободы” люди не будут нуждаться в организациях, обслуживающих их индивидуальные интересы, и, во-вторых, знали из практического опыта, что в независимых объединениях таится угроза государственной власти. Поэтому они не только ликвидировали частную экономическую деятельность, но и настойчиво подавляли церкви, независимые школы, политические организации, объединения по месту жительства и все остальное, вплоть до клубов садоводов. В конце концов была разработана теория, утверждающая, что такие не всеобщие организации способствуют разъединению. В результате, лишенные какой-либо формы общности, которая служила бы промежуточным звеном, связывающим семью со всемогущим государством, люди превратились в полном смысле слова атомарных индивидов. Как писал философ и антрополог Эрнст Гелльнер: “Эта система создала изолированных, аморальных, циничных индивидуалистов, не имеющих возможностей для самореализации, изощренных в лицемерии и приспособленчестве”. Естественные связи с соседями, прихожанами своего храма, деловыми партнерами были разрушены, что сделало людей подозрительными и недоверчивыми, не видящими причин сотрудничать с другими или даже просто относиться к ним с уважением.

Пожалуй, еще большая ирония состоит в том, что марксизм в конечном итоге привел к возрождению уважения к гражданскому обществу. Когда коррупция времен Брежнева сменилась либерализацией при Горбачеве, люди стали искать альтернативу социализму и нашли ее в идеях гражданского общества, плюрализма и свободы объединений. Инвестор-миллиардер Джордж Сорос, желающий увидеть страну, в которой он родился (Венгрию), и ее соседей свободными, начал делать крупные пожертвования, но не для того, чтобы вызвать политическую революцию, а чтобы воссоздать гражданское общество. Он пытался финансировать все, от шахматных клубов до независимых газет, чтобы люди снова начали работать вместе в негосударственных институтах. Возрождение гражданского общества было не единственной причиной реставрации свободы в Центральной и Восточной Европе, однако более сильное гражданское общество поможет защитить новую свободу, принеся с собой также все остальные выгоды, которые люди могут получить, только взаимодействуя друг с другом.