– Капитал, который вы истратили?

– Я должен был ее содержать. Не отри­цаю, мне эти деньги были переведены как ее опекуну, чтобы я их сохранил, но я должен был ее кормить, разве нет? Нам всегда было трудно с деньгами. Училась она в школе бесплатно, но мы ее одевали. Мне нелег­ко было, поверьте.

– И вы продолжаете настаивать, что мисс Джапп не знала, что ее отец завещал ей деньги.

– Она тогда совсем маленькой была. А потом уже смысла не было говорить ей об этом.

– Потому что к тому времени эти день­ги вы растратили?

– Я тратил их на нее, говорю вам. Я был вправе тратить их. Мы с женой были ее опекунами и делали все, что было в на­ших силах. А надолго бы их хватило, если бы отдали их ей, когда ей исполнился двадцать один год? Мы все эти годы ее кормили, не получая ни от кого ни пенса.

– Если не считать тех пожертвований, которые вы получили от ассоциации «По­моги им немедля».

– Но ведь она потеряла родителей во время войны, верно? Не больно-то они рас­щедрились. Хватало только на школьную форму.

– И вы продолжаете отрицать, что были в Мартингейле в прошлую субботу?

– Я уже сказал вам. Что вы прицепи­лись ко мне? Не был я там, не был, что я там забыл?

– Может, вам захотелось поздравить пле­мянницу в связи с ее помолвкой. Вы же сказали, что рано утром в субботу вам по­звонила мисс Лидделл и сообщила об этом. А мисс Лидделл продолжает отрицать, что звонила.

– Ничем не могу помочь. Если это не Лидделл, значит, кто-то подделывался под нее. Откуда мне знать, кто это был?

– Вы абсолютно уверены, что не ваша племянница?

– Говорю вам, мисс Лидделл.

– Так, значит, под впечатлением от те­лефонного разговора вы решили поехать в Мартингейл, чтобы повидаться с мисс Джапп?

– Нет. Нет же, говорю вам. Я ездил весь день на велосипеде.

Далглиш неторопливо вытащил из портмоне две фотографии и положил их на стол. На них была запечатлена стайка детей, вхо­дящих в огромные кованые железные ворота усадьбы Мартингейл, личики – в гримас­ке, потому что каждый пытается убедить спря­тавшегося фотографа, что именно он – «самый счастливый ребенок, пришедший на праздник». За ними возвышаются взрослые, являя собой менее привлекательное зрелище.

Неприметная фигура в плаще возле столика с входными билетами, руки в карманах; муж­чина получился не очень четко, но оши­биться нельзя. Проктор протянул было левую руку, словно хотел разорвать фотографию, но опустил.

– Ладно, – произнес он. – Лучше уж я скажу. Я был там.

Он быстро закончил все дела. И не в первый раз Стивен позавидовал тем, для кого личные заботы отнюдь не всегда стоят на втором месте после профессиональных. К той минуте, как он все сделал и заказал машину, он просто ненавидел больницу и что-то требующих, ненасытных пациентов. Ему было бы легче, если бы доверился кому-то, рассказал о случившемся, но что-то его удерживало. Коллеги, верно, решили, что его вызывает полиция, что арест немину­ем. Ну и пусть. Наплевать на них, пусть думают что хотят. Слава тебе Господи, он смоется отсюда, ведь здесь живые жертву­ют собой ради полумертвых.

Потом он даже не мог вспомнить, как домчался до дома. Кэтрин сказала, что Дебора в безопасности, покушение не удалось, но Кэтрин дура набитая. Как они могли до­пустить такое? Кэтрин была спокойной, когда говорила по телефону, но подробности, которые она рассказала Стивену, хотя и весьма толково, ровным счетом ничего не прояс­нили. Кто-то проник в комнату к Деборе рано утром и пытался задушить ее. Она вырвалась и начала звать на помощь. Пер­вой прибежала Марта, чуть позднее Феликс. К тому времени Дебора уже пришла в себя и притворялась, что проснулась от кошмарного сна. Но она была смертельно напугана и скрыть этого не могла, остаток ночи про­сидела у камина в комнате Марты, запе­рев все окна и двери, подняв как можно выше ворот халата и закутав им шею. К завтраку она вышла, обмотав шею ши­фоновым шарфом; она была немного блед­ной и утомленной, но вполне владела со­бой. Феликс, сидевший рядом с Деборой за ленчем, заметил синяк над шарфом и вытянул из нее признание. Потом посоветовался с Кэтрин. Дебора умолила их не бу­доражить маму, и Феликс уступил ей, но Кэтрин настояла, чтобы послали за поли­цией. Далглиша в деревне не было. Кон­стебль сказал, что он с сержантом Марти­ном в Кэннингбери. Феликс не стал ос­тавлять ему никакой записки, а просто по­просил, чтобы он как можно скорее при­ехал в Мартингейл. Миссис Макси они ничего не сказали. Старый Макси был совсем плох, они надеялись, что к тому времени, как ее мать что-то заподозрит, синяк у Деборы пройдет. Дебора, сказала Кэтрин, не столько боится, что на нее могут напасть, – ее в ужас приводит мысль, что происшедшее напугает мать. Они ждут Далглиша, но Кэтрин сочла необходимым поставить в известность Стивена. Она позвонила, не советуясь с Фе­ликсом. Очень может быть, что Феликс не поддержал бы ее. Но пора кому-нибудь за­няться этим делом серьезно. Марта ничего не знает. Дебора в ужасе еще и от того, что Марта, как только узнает, не захочет оставаться в Мартингейле. Кэтрин не раз­деляет точку зрения Деборы. Раз убийца на свободе, Марта имеет право позаботиться о собственной безопасности. Глупо рассчи­тывать, что происшедшее можно долго хранить в тайне. Но Дебора угрожает, что, если полиция сообщит о происшедшем Марте или матери, она будет все отрицать. Поэтому Стивену следует немедленно приехать и при­нять решение. Кэтрин больше не в состоя­нии все решать сама. Это не удивило Сти­вена. Херн и Кэтрин и так уж слишком много на себя взяли. Дебора совсем рехнулась – хочет скрыть такое. Если только у нее нет на то серьезных оснований. Если опасность во второй раз оказаться в лапах убийцы пу­гает ее меньше, чем перспектива узнать ис­тину. Покуда его руки и ноги автоматически управлялись с переключателем скоростей, тормозом, рулем, мозг лихорадочно бился над вопросами. Сколько времени прошло между тем, как закричала Дебора и как у нее в комнате появились Марта и Феликс? Марта спала за стеной. Естественно, она проснулась первой. А Феликс? Почему он согласился утаить происшедшее? Безумие – относиться к убийце и к попытке убийства так, точно это какие-то военные приклю­чения. Они прекрасно знают, что Феликс проявил себя героем, черт бы его побрал, но кому нужен его героизм в Мартингей­ле? И вообще, что они, собственно, зна­ют об этом Феликсе? Дебора ведет себя стран­но. Не похоже на Дебору – звать на по­мощь. Раньше, когда она дралась, то впа­дала в ярость, а не в панику. Но тут он вспомнил ее застывшее в ужасе лицо, когда они увидели труп Салли, как ее внезап­но затошнило, вспомнил, как она невер­ными шагами побрела к дверям. Кто знает заранее, как человек поведет себя в тяж­кую минугу?! Кэтрин была молодцом, а Дебора сдрейфила. Но Кэтрин больше довелось стал­киваться с жертвами насильственной смерти. И у нее, должно быть, крепче психика.

Массивная дверь в Мартингейле была от­крыта. В доме царила странная тишина. Из гостиной доносились приглушенные го­лоса. Когда он вошел, на него устреми­лись четыре пары глаз, и он услышал, как с облегчением вздохнула Кэтрин. Дебора сидела в кресле с подголовником у ками­на. Кэтрин и Феликс стояли рядом, Фе­ликс – выпрямившись, весь внимание, а Кэтрин – протянув руки над спинкой кресла и положив их на плечи Деборы, словно хотела ее защитить и утешить. Дебора, похоже, не противилась. Голова ее была откинута на подголовник. Рубаха с высоким воро­том распахнута, желтый шифоновый шарф свисал с руки. Даже от дверей Стивену был виден пунцовый синяк над тонкой ключи­цей. Напротив Деборы в спокойной позе на краешке стула сидел Далглиш, но взгляд его был сосредоточенным и внимательным. Он и Феликс Херн напоминали разбежав­шихся по разным углам комнаты ощетинившихся кошек, конечно же, вездесущий сержант Мартин со своим блокнотом тоже где-то здесь, не иначе. Эту немую сцену нарушил бой часов – небольшие позоло­ченные часы пробили три четверти часа, уронив в тишину чистые, как хрусталики, звуки. Стивен быстро подошел к сестре и поцеловал ее. Щека была ледяной. Вып­рямляясь, он встретился глазами с ее взгля­дом, но смысла его он не смог угадать. Может, мольба – или предупреждение? Он повернулся к Феликсу.