Потом понес отяжелевшую корзину к кассе.

Пробивая товар, кассирша старалась не смотреть на него. Он стоял перед кассой, и его ярко-оранжевая куртка словно кричала: «Посмотрите на меня, посмотрите на меня!» Но никто не смотрел на Уоррена. Никто не встречался с ним взглядом.

Он молча расплатился, подхватил пластиковые пакеты с провизией и, настраиваясь на долгий путь, собрался было уйти. Но уже в дверях вдруг остановился.

На стенде прессы был выставлен свежий номер еженедельной газеты «Транквиль». Это был последний экземпляр. Он уставился в заголовок передовицы, и пакеты, внезапно выскользнув у него из рук, грохнулись на пол. Дрожащими руками он потянулся за газетой.

— Эй! Вы собираетесь платить за газету? — крикнула продавщица.

Уоррен не ответил. Он так и стоял у двери, с ужасом вчитываясь в другой заголовок, почти затерявшийся в правом нижнем углу: «Подросток забил щенка до смерти: обвиняется в жестокости».

В голове пронеслась мысль: «Опять начинается».

Дамарис Хорн завязла в провинциальном болоте и мечтала только об одном — поскорее вернуться в Бостон. «Значит, вот какие наказания придумывает редактор, — возмущалась она про себя. — Стоило нам схлестнуться, и он поручает мне статью, за которую никто больше не берется». Добро пожаловать в Захолустье-На-Озере, известное также под названием Транквиль, штат Мэн. Хорошее название. Местечко было настолько спокойным, что можно было выписывать свидетельство о смерти. Она вела машину по Главной улице, думая о том, что именно так, наверное, выглядел бы город после взрыва нейтронной бомбы: ни людей, ни других признаков жизни, лишь одиноко стоящие здания и пустынные улицы. Здесь должно быть девятьсот десять жителей, так где же они все? В лесах, обгрызают лишайник с деревьев?

Проезжая мимо ресторанчика «Монаганз», она углядела в окне клетчатую рубашку. Есть! Объект в лице местного жителя в традиционном прикиде идентифицирован. (Что за таинственная привязанность к шотландке?) Чуть дальше ей на глаза попался еще один экземпляр: потертый, убого одетый старикан, с пластиковыми пакетами в руках, вышедший из супермаркета «Кобб энд Моронгз». Она притормозила, ожидая, пока он перейдет улицу, и старик пошаркал мимо, опустив голову, всем своим видом выражая вечную усталость. Она видела, как он побрел вдоль берега озера — печальный одинокий силуэт на фоне голых деревьев и серой воды.

Она поехала в сторону гостиницы «Озерная», ставшей ей домом на неопределенное время. Это была единственная местная гостиница, открытая в это время года, и, хотя Дамарис с издевкой называла ее «Тормознутым мотелем», она была рада, что удалось снять хоть какой-то номер при нынешнем наплыве репортеров.

Она вошла в столовую и увидела, что большинство ее коллег-конкурентов до сих пор толпятся у шведского стола с завтраком. Дама-рис никогда не завтракала в отеле, благодаря чему сегодня первенствовала в утренней гонке. Восемь утра, а она вот уже два с половиной часа на ногах. В шесть успела побывать в больнице, где наблюдала за тем, как мальчика перевозили в его новое пристанище, Центр заключения для молодых преступников штата Мэн. В семь пятнадцать она была у школы и из автомобиля наблюдала, как перед зданием в ожидании первого звонка собираются дети. Подростки в мешковатых одеждах, казалось, всюду выглядят одинаково.

Дамарис подошла к кофейнику и наполнила свою чашку. Потягивая черный кофе, она оглядывала других журналистов, пока ее взгляд не остановился на фрилансере Митчелле Груме. Хотя он явно был не старше сорока пяти, его лицо сплошь состояло из горестных складок, как у печальной собаки. При этом он был довольно подтянутым, скорее даже атлетически сложенным. Самое интересное, что он заметил ее взгляд и теперь тоже смотрел на нее, хотя и с недоумением.

Она отставила пустую чашку и стремительно вышла из столовой. Ей даже не нужно было оглядываться — она и так знала, что Грум смотрит ей вслед.

В Захолустье становится веселее.

Поднявшись в свой номер, она бегло просмотрела записи последних дней. Теперь предстояло самое трудное — свести их в одну статью, способную осчастливить редактора и заинтересовать скучающих домохозяек Новой Англии, которые обычно ходят мимо стендов с таблоидами.

Она села за письменный стол и уставилась в окно, размышляя над тем, как превратить этот трагический, но вместе с тем вполне заурядный эпизод в нечто захватывающее и интригующее. В чем пикантность этой истории? Под каким соусом ее преподнести, чтобы заставить читателя раскошелиться на свежий номер «Уикли информер»?

До нее вдруг дошло, что идея прямо перед глазами.

На другой стороне улицы стояло обветшалое старое здание. Его окна были заколочены досками, а на фасаде осталась потускневшая вывеска «Мебель от Кимболла».

Номер дома был 666.

«Число Зверя».

Как только загрузился ее ноутбук, она быстро пролистала свои заметки, выискивая фразу, на которую обратила внимание еще вчера. Что-то такое говорила женщина в местном продуктовом магазине.

Она нашла то, что искала. «Я знаю, в чем причина школьных событий, — говорила женщина. — Все это знают, но никто не хочет признаться. Боятся прослыть суеверными или необразованными. Но я вам скажу, что это. Безбожие. Люди изгнали Бога из своей жизни. Они заменили Его чем-то другим. А чем — боятся сказать».

«Отлично!» — подумала Дамарис и, ухмыляясь, начала набивать текст.

«На прошлой неделе в пасторальный городок Транквиль, штат Мэн, наведался Сатана…»

Сидя в инвалидном кресле у окна гостиной, Фэй Брэкстон смотрела, как ее тринадцатилетний сын спрыгивает с подножки школьного автобуса и начинает подниматься по длинной проселочной дороге, ведущей к дому. Это был ежедневный ритуал, и она привычно ожидала той минуты, когда худощавая фигурка Скотти, чуть сгорбленная под тяжестью рюкзака, появится в дверях автобуса, а потом он, вытянув шею, с трудом потащит свою ношу к дому, вверх по заросшей травой тропе.

Он ведь еще совсем малыш. Больно видеть, как мало он подрос за прошлый год. На фоне одноклассников, которые обогнали его и по росту, и по весу, Скотти словно застыл в пубертатном периоде, но так стремился стать взрослым, что даже поранил себе подбородок, когда на прошлой неделе пытался сбрить несуществующую бороду. Он ее первенец, ее лучший друг. Она бы даже не возражала, если бы время остановилось и он навсегда остался милым и любящим мальчиком. Но Фэй знала, что детство скоро кончится. Перемены уже начались.

Она уловила первые тревожные признаки несколько дней назад, когда сын, как обычно, вышел из автобуса. Она сидела у окна, наблюдая за тем, как мальчик идет к дому, когда вдруг произошло нечто необъяснимое и пугающее. Во дворе он остановился и уставился на дерево, где сидели три серые белки. Сначала она подумала, что его просто заинтересовало это зрелище. Что он, как его младшая сестра Китти, попытается уговорить их спуститься, захочет приласкать. Каково же было ее удивление, когда он нагнулся, поднял с земли камень и запустил его в дерево.

Зверьки перескочили на верхние ветки.

Она с тревогой смотрела, как Скотти швыряет в дерево другой камень, потом еще и еще, его худое тельце вспрыгивает, словно упругая пружина ярости, а камни летят и летят вверх. Когда он наконец остановился, дыхание Скотти было тяжелым и прерывистым. Он повернулся к дому.

Увидев выражение его лица, Фэй отпрянула от окна. В это мгновение она вдруг с ужасом подумала: «Это не мой сын».

И вот сейчас, наблюдая за тем, как он идет к дому, она задавалась вопросом, что за мальчик переступит порог. Ее сын, ее настоящий сын, милый и приветливый, или отвратительный незнакомец, внешне похожий на Скотти? Раньше она бы сурово наказала сына за то, что он бросается камнями в животных.

Раньше она не боялась собственного ребенка.

Фэй услышала шаги Скотти на крыльце. Сердце ее учащенно забилось, когда она, развернувшись в своем кресле, увидела сына.