— Семь? — Глаза Винса за стеклами очков в металлической оправе стали совсем круглыми. — И это в городе, где живет — сколько человек?

— В сорок шестом году в Транквиле проживало семьсот человек. Мы снова столкнулись с этой трагедией, история повторяется.

Винс издал удивленный смешок.

— Ого, комиссар, в вашем городе социологам будет чем заняться! Но не стоит валить все на детей. Обратите внимание на взрослых. Когда детей с раннего возраста окружает насилие, они усваивают, что только силой можно решить все проблемы. Папа обожает свое всемогущее ружье, ходит с ним на улицу и забавы ради стреляет в оленей. Ребенок усваивает, что убийство — это удовольствие.

— Весьма справедливое замечание.

— Наше общество прославляет насилие! И мы сами вкладываем оружие в руки наших детей. Спросите любого социолога.

— Не думаю, что социологи смогут объяснить это.

— Хорошо. Каково ваше объяснение, комиссар Келли?

— Ливни.

Воцарилось долгое молчание.

— Не понял.

— И сорок шестой год похож на нынешний погодными условиями. Все началось в апреле, с проливных дождей. Местный мост смыло, утонул скот…

Винс закатил глаза.

— Наводнение библейского масштаба!

— Послушайте, я далек от религии…

— Меня тоже верующим не назовешь, комиссар Келли. Я ученый.

— Значит, вы тоже ищете закономерности в природе, верно? Взаимосвязи. Вот и я провожу параллель между нынешним годом и сорок шестым. В апреле и мае в нашем городе выпало рекордное количество осадков. Река Саранча вышла из берегов, серьезно пострадали прибрежные дома. Потом дожди прекратились — в июле и августе осадков не было. На самом деле и в тот, и в этот год наблюдалась рекордная жара. — Он набрал в грудь воздуха и медленно выдохнул. — И наконец в ноябре, — продолжил он, — началось это.

— Что?

— Убийства.

Винс молчал, его лицо словно бы окаменело.

— Я понимаю, что это звучит бредово, — признался Линкольн.

— Вы даже не представляете, насколько бредово это звучит.

— Однако взаимосвязь существует. Доктор Эллиот полагает, что это какой-то природный феномен. Появление в озере новой бактерии или водорослей, вызывающих сбой в психике. Я читал, что подобные явления наблюдались в южных реках. Есть какой-то микроорганизм, уничтожавший рыб миллионами. Он вырабатывает некое ядовитое вещество, которое воздействует на человека. Вызывает нарушение внимания, а порой и приступы ярости.

— Вы, должно быть, имеете в виду динофлагелляту, фистерию.

— Да. Это похоже на то, что происходит у нас. Поэтому я и хочу узнать про семью Гау. В частности, отмечались ли сильные ливни в год их смерти. Официальных данных о наводнениях в тот период не существует, никто их не регистрировал. Мне нужны исторические свидетельства.

Винс наконец понял Линкольна.

— Вы хотите посмотреть мои статьи из старых газет.

— Там может быть информация, которая меня интересует.

— Наводнение. — Откинувшись на спинку стула, Винс нахмурился, словно припоминая нечто важное. — Странно. Кажется, я встречал что-то насчет наводнения… — Аспирант развернулся к своему шкафу, выдвинул ящик и начал рыться в папках. — Где же я это видел? Где, где… — Он достал папку с пометкой: «Ноябрь 1887, «Вестник Двух Холмов». В ней лежали копии газетных статей.

— Ливни должны были пройти весной, — заметил Линкольн. — Мы не найдем упоминаний о них в ноябрьских выпусках…

— Нет, здесь должно быть кое-что по делу Гау. Я помню, что делал выписки отсюда. — Он пролистал фотокопии и вдруг замер, уставившись на смятую страницу. — Ага, вот она, датирована двадцать третьим ноября. Заголовок: «Семнадцатилетний юноша уничтожил собственную семью. Пять жертв». Дальше идет перечисление имен: господин и госпожа Теодор Гау, их дети, Дженифер и Джозеф и мать госпожи Гау, Альтея Фрик. — Он отложил страницу в сторону. — Теперь я вспоминаю. Это было в разделе некрологов.

— Что именно?

Винс отыскал следующую копию.

— Некролог по поводу кончины матери госпожи Гау. «Альтея Фрик шестидесяти двух лет, зверски убитая на прошлой неделе, была похоронена тринадцатого ноября вместе с остальными членами семьи Гау. Уроженка Двух Холмов была дочерью Петраса и Марии Госс, преданная жена и мать двоих детей. Сорок один год была замужем за Донатом Фриком, который утонул прошлой весной, — голос Винса вдруг затих, аспирант потрясенно взглянул на Линкольна, — во время наводнения на реке Саранча.

Ошеломленные этим подтверждением, они молча уставились друг на друга. На полу у ног Винса шумел обогреватель, а его светодиод излучал оранжевое сияние. Но в тот момент Линкольн не чувствовал тепла — только холод. Ему казалось, что он уже никогда не сможет отогреться.

— Несколько недель назад, — снова заговорил Линкольн, — вы упоминали об индейцах, пенобскотах. Говорили, что они отказывались селиться на берегах озера Саранча.

— Да. Для них это табуированное место, так же как и подножие Букового Холма, где протекает река Мигоки. Они считали это место опасным.

— А вы знаете, почему оно считалось опасным?

— Нет.

Линкольн задумался.

— Название Мигоки — я так понимаю, это на языке пенобскотов?

— Да. Это искаженное «санкаделак мигаки», так они называли эту местность. «Санкаделак» на их языке — это что-то вроде слова «река».

— А что означает второе слово?

— Давайте я перепроверю. — Винс снова развернулся на стуле и снял с полки потрепанную книжицу «Язык пенобскотов». Пролистав ее, он быстро нашел нужную страницу. — Вот. Я оказался прав насчет «санкаделак». На языке пенобскотов это «река» или «поток».

— А другое слово?

— «Мигаке» означает «драться» или… — Винс запнулся. И поднял взгляд на Линкольна: — «Убивать».

Они снова уставились друг на друга.

— Вот откуда взялось это табу, — тихо проговорил Линкольн.

Винс сглотнул.

— Да. Это Река Убийств.

— Жирная жопа, — прошептал Джей-Ди Рейд из секции тромбонов. — У Барри жирная жопа!

Ной оторвался от нот и украдкой покосился на своего соседа Барри Ноултона. Отчаянно стараясь не сбиться с ритма, бедолага крепко сжимал в руках саксофон; его лицо приобрело пунцовый оттенок, и он снова покрылся потом, как это всегда случалось, когда мальчик нервничал. Барри Ноултон потел в спортзале. Потел, когда спрягал глаголы на уроках французского. Потел, когда с ним заговаривала девчонка. Сначала он заливался краской, потом на его лбу и висках проступали капельки пота, и уже в следующее мгновение они начинали стекать по лицу Барри, словно расплавленное жарой мороженое по сахарному рожку.

— Твою мать, у него такая жирная жопа, что, если запустить в космос, у нас появится новая луна.

Капля пота скатилась по лицу Барри и упала на саксофон. Он так крепко сжимал инструмент, что у него побелели костяшки пальцев.

— Отвали от него, Джей-Ди, — обернувшись, сказал Ной.

— О-о! Теперь тощая жопа ревнует, ей тоже хочется внимания. У меня отсюда такой вид открывается! Толстая жопа и тощая жопа — отличная парочка!

— Я сказал, отвали!

Оркестр вдруг разом смолк, и в наступившей тишине произнесенное Ноем «отвали!» показалось чуть ли не криком.

— Ной, что у вас там происходит?

Обернувшись, Ной увидел, что господин Санборн нахмурился и смотрит в его сторону. Господин Санборн был отличным парнем, да что там говорить — любимым учителем Ноя, но этот человек никогда не замечал, что творится на уроках в его классе.

— Ной задирается, сэр, — доложил Джей-Ди.

— Что? Да это он сам задирается! — запротестовал Ной.

— Я так не думаю, — осклабился Джей-Ди.

— Он нам мешает! Лезет со своими идиотскими шутками!

Господин Санборн устало сложил руки на груди.

— Могу я спросить, что это за шутки?

— Он сказал… он сказал… — Ной осекся и посмотрел на Барри, который напрягся так, что казалось, вот-вот лопнет. — Он оскорбил нас.