Клэр удивилась, увидев сразу восемь кардиограмм, бегущих по экранам. Не веря глазам своим, она обернулась и оглядела отделение интенсивной терапии.

Все койки заняты.

— Что же такое творится? — поразилась она. — Ведь еще утром, когда я делала обход, здесь был только один мой пациент.

— Все началось в мою смену. Сначала привезли маленькую девочку с травмой черепа. Потом была авария на шоссе Барнстаун. Следом какой-то полоумный ребенок поджег свой дом. — Макнелли покачал головой. — И так весь день, без конца — пациенты все прибывают.

— Доктор Макнелли, в реанимацию, — заговорило больничное радио. — Доктор Макнелли, в реанимацию.

Он вздохнул и повернулся, собираясь идти.

— Должно быть, полнолуние.

Ной скинул куртку и бросил ее на валун. От гранитного камня шло тепло, накопившееся за солнечный день. Он прищурился и посмотрел на озеро. Ветра не было, и в водной глади, как в зеркале, отражались небо и голые деревья.

— Так хочется, чтобы снова было лето, — вздохнула Амелия.

Он повернулся к ней. Девочка уселась на самом высоком камне, уперев подбородок в обтянутые голубыми джинсами колени. Светлые волосы были убраны за ухо, и на виске просматривалась полоска заживающей раны. Ной внезапно подумал: а вдруг у нее останется шрам, и ему даже захотелось, чтобы остался — пусть крохотный, зато она никогда его не забудет. Каждое утро, глядя в зеркало, она будет видеть этот след от пули и вспоминать Ноя Эллиота. Амелия подставила солнцу лицо.

— Как было бы хорошо пропустить зиму. Хотя бы одну.

Он вскарабкался к ней на камень и устроился рядом. Не слишком близко, но и не далеко. Почти касаясь ее.

— Не знаю почему, но мне хочется зимы.

— Ты даже не представляешь, каково здесь зимой.

— Что ты имеешь в виду?

Она посмотрела на озеро, и в ее взгляде мелькнул ужас.

— Через несколько недель оно начнет покрываться льдом. Сначала появятся ледяные островки вдоль берега. А к декабрю вода полностью затянется льдом, таким толстым, что по нему можно будет ходить. И тогда по ночам начнут раздаваться эти звуки.

— Какие звуки?

— Как будто кто-то стонет. Будто кому-то больно.

Он засмеялся, но, перехватив ее взгляд, тут же умолк.

— Ты мне не веришь, да? — спросила она. — Иногда я просыпаюсь, и мне кажется, что это кошмарный сон. А это просто озеро. Оно издает эти жуткие звуки.

— Разве это возможно?

— Госпожа Горацио говорит… — Она запнулась, вспомнив, что госпожа Горацио умерла. Она снова устремила взгляд на озеро. — Это все из-за льда. Вода замерзает и расширяется. Она все время бьется, бьется о берега, пытаясь вырваться, но не может, потому что скована льдом. И вот тогда слышен стон. Давление воды все нарастает, нарастает, и озеро уже не может выдержать такой нагрузки. И в конце концов лед трескается. — Она пробормотала: — Неудивительно, что озеро издает такие жуткие звуки.

Ной попытался представить, как водоем будет выглядеть в январе. Берега укроются снегом, а вода превратится в сверкающее полотно льда. Но сегодня яркое солнце так слепило глаза, а от камней исходило такое тепло, что думалось только о лете.

— А куда деваются лягушки? — поинтересовался он.

Амелия повернулась к нему.

— Что?

— Лягушки. И рыба, и все остальное. Ну, утки, понятное дело, мигрируют, улетают в теплые края. Но что делать лягушкам? Как ты думаешь, может, они просто замерзают и превращаются в зеленое мороженое?

Он хотел рассмешить ее и обрадовался, увидев, что на лице девочки появилась улыбка.

— Дурачок! Они не превращаются в мороженое. Они зарываются в ил на самом дне. — Взяв камешек, Амелия бросила его в воду. — Раньше здесь было полно лягушек. Помню, когда я была маленькой, мы собирали их ведрами.

— Раньше?

— Сейчас их не так много осталось. Госпожа Горацио говорит… — И снова пауза — воспоминания об утрате. Она опять вздохнула, а потом продолжила: — Она говорила, что это из-за кислотных дождей.

— Но летом они постоянно квакали. Я часто сидел здесь и слушал.

— Жалко, что тогда я о тебе не знала, — печально произнесла она.

— А я о тебе знал.

Она удивленно посмотрела на него. Чувствуя, что краснеет, Ной опустил взгляд.

— Я все время наблюдал за тобой в школе, — признался он. — Постоянно смотрел на тебя в столовой. Просто ты не замечала. — Его лицо запылало еще сильнее, и он поднялся, стараясь смотреть на воду, а не на девочку. — А ты купаешься? Я приходил сюда каждый день.

— Да сюда все ребята приходят.

— А где же ты была этим летом?

Она пожала плечами.

— У меня болели уши. Доктор запретил мне купаться.

— Облом.

Некоторое время они молчали.

— Ной! — окликнула она его.

— Да?

— Тебе когда-нибудь хотелось… не идти домой?

— Ты имеешь в виду, сбежать из дома?

— Нет, скорее, быть подальше.

— Подальше от чего?

Амелия не ответила. Когда Ной повернулся к ней, она уже поднялась на ноги и стояла, прижав руки к груди.

— Что-то холодает.

Он вдруг тоже почувствовал озноб. Камень еще хранил тепло, но и оно быстро уходило вместе с солнцем, которое закатывалось за деревья.

Озеро покрылось рябью, а потом и вовсе превратилось в черное стекло. Казалось, в этот момент оно жило своей жизнью, как самостоятельное водянистое существо. Он размышлял: верно ли, что Амелия рассказывала про озеро, действительно ли оно стонет по ночам зимой? Вполне возможно, решил он. Вода расширяется при замерзании — это научный факт. Сначала лед покрывает поверхность коркой, а потом, день за днем, корка становится все толще, захватывая все новые слои воды. А в глубине, на самом дне, в ил зарылись лягушки, которым больше некуда деться. Пленницы льда. Погребенные.

Клэр так усердно налегала на весла, что ее лоб стал влажным от пота. Она чувствовала, как ровно весла погружаются в воду, а лодка послушно и плавно скользит по глади озера. За несколько месяцев ее мастерство заметно выросло. В мае она впервые села на весла, и эта попытка была весьма неуверенной. Резко взмахивая одним или обоими веслами, она взметала фонтан брызг; или же гребла одним веслом, и тогда лодка просто ходила кругами. Главное — контроль. Равномерное распределение силы. Плавные, скользящие движения, а не удары по воде.

Теперь она победила греблю.

Клэр оказалась на середине озера. Там она подняла весла, сложила их в лодку и решила отдохнуть. Солнце только что зашло за деревья, и она знала, что очень скоро пот начнет холодить кожу, но сейчас Клэр по-прежнему было жарко, и она наслаждалась сгущающимися сумерками, не чувствуя их прохлады. Вода, покрытая рябью, была густой и черной, как нефть. На берегу горели огоньки в домах — там готовили ужин, там за столом, в уютной домашней обстановке собирались семьи. «Так же, как мы втроем, когда ты был жив, Питер. Не разрушенная семья, а единое целое».

Она смотрела на свет в окошках, и ее захлестнула такая тоска по Питеру, что стало трудно дышать. Летом, когда они ездили кататься на лодке на соседний пруд, Питер всегда садился на весла. Клэр устраивалась на носу и с восхищением смотрела, как он гребет, как ритмично работают его мышцы, а улыбающееся лицо блестит от пота. Она была избалованной возлюбленной, которую заботливо везли по воде.

Она слушала, как плещется вода, наталкиваясь на борт лодки, и почти видела Питера, сидящего напротив и с грустью смотрящего на нее. «Ты должна научиться грести сама, Клэр. Теперь только ты управляешь лодкой».

«Но разве я смогу, Питер? Я уже иду ко дну. Кто-то пытается выжить меня отсюда. И Ной, наш дорогой Ной становится таким чужим и далеким».

Она почувствовала прохладные слезы на лице. Присутствие Питера казалось таким реальным — стоит протянуть руку, и она коснется его. Теплого и живого, из плоти и крови.

Но его не было рядом, в лодке сидела одна Клэр.

Она продолжала дрейфовать, и ветер постепенно относил ее к берегу. В небе зажглись первые звезды. Лодка медленно развернулась, и Клэр увидела вдалеке кромку северного берега, вдоль которого тянулись летние коттеджи — темные, с заколоченными на зиму окнами.