Когда «скорая» уехала, Клэр уже не могла сдерживать ярость. Она поглядела вниз, на кровь, которая застыла на асфальте.

— Это неслыханно, господа! — воскликнула она. — Неужели никто не попытался помочь ему? Неужели вам всем все равно?

— Они просто напуганы, — ответила за всех кассирша.

Клэр обернулась к ней.

— По крайней мере вы могли бы уберечь его от травмы. Припадок — это ведь не заразно.

— Мы не припадка боимся. А его.

Клэр недоуменно покачала головой.

— Вы боитесь старика? Да что он вам сделает?

Ее вопрос остался без ответа. Клэр вглядывалась в лица людей, но ни один из них не решился взглянуть на нее. И никто не проронил ни слова.

Когда Клэр добралась до больницы, врач реанимации, уже залатавший рану на голове Уоррена Эмерсона, царапал что-то на дощечке с зажимом.

— Пришлось наложить восемь швов, — сообщил Макнелли. — К тому же у него было незначительное обморожение носа и ушей. Видимо, долго находился на холоде.

— Минут двадцать как минимум, — сказала Клэр. — Как думаете, ему требуется госпитализация?

— Ну, его припадки — это хроническая проблема, а по неврологии у него вроде бы все в порядке. Но он здорово ударился головой. Трудно сказать, с чем была связана потеря сознания — то ли с приступом, то ли с травмой черепа.

— У него есть лечащий врач?

— В настоящее время нет. По нашим записям, последний раз его госпитализировали в 1989 году по предписанию доктора Помроя. — Макнелли поставил свою подпись в реанимационном расписании и поднял глаза на Клэр. — Хотите взять его себе?

— Как раз собиралась предложить, — ответила она.

Макнелли передал ей старую больничную карту Эмерсона.

— Приятного чтения.

В папке хранились записи о госпитализации Эмерсона в 1989 году и краткие отчеты о вызовах врачей «скорой», скопившиеся за несколько лет. Она открыла страницу, датированную 1989 годом, и узнала каракули доктора Помроя. Это была скупая запись, отразившая только основные факты:

Не обнаружилось ни предыдущей истории болезни, ни записи о социальном статусе пациента — никаких свидетельств, что инфицированная ступня имеет отношение к живому человеку.

Клэр отыскала записи, сделанные врачами «скорой помощи». Двадцать пять страниц хранили историю двадцати пяти вызовов за последние тридцать лет, и все они были связаны с одним и тем же недугом: «Хроническая эпилепсия, припадки…», «припадок, травмирована кожа головы…», «припадок, рваная рана щеки…» Припадок, припадок, припадок. И каждый раз доктор Помрой выпускал Эмерсона из больницы без дальнейшего обследования. Она так и не нашла сведений о какой-либо диагностике.

Пусть пациенты любили Помроя, но в данном случае он явно проявил халатность.

Клэр зашла в комнату для осмотров.

Уоррен Эмерсон лежал на процедурном столе лицом вверх. На фоне новенького, сверкающего оборудования, которое его окружало, одежда старика казалась еще более ветхой и потрепанной. Ему частично сбрили волосы, на коже головы виднелись свежие швы. Услышав, что кто-то вошел, старик медленно повернул голову в сторону Клэр. Казалось, он узнал ее — слабая улыбка тронула его губы.

— Господин Эмерсон, — обратилась к нему Клэр. — Я доктор Эллиот.

— Вы были там.

— Да, когда у вас случился приступ.

— Я хотел поблагодарить вас.

— За что?

— Я не люблю приходить в себя в одиночестве. Я не люблю, когда… — Он замолчал и уставился в потолок. — Можно мне домой?

— Вот об этом я и хотела поговорить с вами. Поскольку доктор Помрой скончался, у вас теперь нет лечащего врача. Хотите, чтобы я стала вашим доктором?

— Мне уже не нужен врач. Мне уже никто не поможет.

Улыбнувшись, она потрепала его по плечу. Под пыльными слоями одежды его тело казалось усохшим, мумифицированным.

— Думаю, я смогу вам помочь. Прежде всего нам с вами нужно попытаться контролировать эти приступы. Как часто они случаются?

— Не знаю. Иногда я просыпаюсь на полу и догадываюсь, что это был приступ.

— А у вас нет домашних? Вы живете один?

— Да, мэм. — Он грустно улыбнулся. — Ну, если не считать кошки, Моны.

— А как вам кажется, часто ли случаются приступы?

Он заколебался.

— Несколько раз в месяц.

— И какие лекарства вы принимаете?

— Я уже давно отказался от них. Никакого толку от этих таблеток.

Клэр раздраженно вздохнула.

— Господин Эмерсон, вы не можете вот так запросто отказаться от лекарств.

— Но они мне больше не нужны. Я уже готов умереть. — Он произнес это тихо, без какого-либо страха, даже без намека на жалость к самому себе. Это была скорее констатация факта: «Я скоро умру, и с этим ничего не поделаешь».

Она уже слышала подобные предсказания от других пациентов. Их доставляли в больницу в далеко не безнадежном состоянии, и тем не менее они с тихой убежденностью говорили Клэр: «На этот раз мне не выкарабкаться». Она пыталась переубедить их, хотя и чувствовала леденящее душу приближение смерти. Казалось, пациенты всегда знали, что конец близок. Если они говорили, что умрут, то непременно умирали.

Глядя в спокойные глаза Уоррена Эмерсона, она снова ощутила этот холодок. Но, отбросив ненужные сомнения, продолжила осмотр.

— Я должна посмотреть ваши глаза, — сказала она, потянувшись за офтальмоскопом.

Он обреченно вздохнул и позволил ей исследовать сетчатку.

— Вы когда-нибудь обращались к невропатологу по поводу ваших припадков? Может быть, к нейрохирургу?

— Было дело, только очень давно. Когда мне было семнадцать. От удивления она резко выпрямилась и убрала офтальмоскоп.

— Но ведь прошло почти пятьдесят лет.

— Он-то мне и сказал, что у меня эпилепсия. И что это на всю жизнь.

— И с тех пор вы не были у невропатолога?

— Нет, мэм. Доктор Помрой — он наблюдал меня, после того как я вернулся в Транквиль.

Клэр продолжила осмотр, но никаких неврологических отклонений так и не обнаружила. Сердце и легкие были в норме, живот не вздут.

— А доктор Помрой никогда не делал вам компьютерную томограмму головного мозга?

— Делал рентген несколько лет назад, после того как я упал и ударился головой. Он подумал, что я мог разбить череп, но все оказалось в порядке. Похоже, у меня чересчур крепкая голова.

— А в какой-то другой больнице вы были?

— Нет, мэм. Я почти всю жизнь прожил в Транквиле. И никуда меня не тянуло отсюда. — В его голосе прозвучали нотки сожаления. — А теперь слишком поздно.

— Слишком поздно для чего, господин Эмерсон?

— Господь не дает нам второй попытки.

Она не обнаружила у старика никаких отклонений. И все-таки ей не хотелось отпускать его в пустой и холодный дом.

К тому же ее беспокоила оброненная им фраза: «Я уже готов умереть».

— Господин Эмерсон, — начала она, — я хочу задержать вас в больнице до завтра, чтобы провести обследования. Нужно убедиться, что никаких иных причин, вызывающих ваши приступы, нет.

— Да я прожил с ними почти всю жизнь.

— Но вы так давно не проходили обследование. Я хочу снова назначить вам лекарства, и мне нужно сделать снимки вашего мозга. Если все будет нормально, завтра я отпущу вас домой.

— Мона не любит голодать.

— Ничего с ней не случится. Сейчас вам нужно думать о себе. О своем здоровье.

— Но я не кормил ее с прошлого вечера. Она будет мяукать…

— Я прослежу за тем, чтобы ваша кошка не голодала, если только в ней причина. Ну как, договорились?

Некоторое время он изучающее глядел на доктора Эллиот, пытаясь решить, может ли он вверить судьбу своего лучшего и, возможно, единственного друга этой едва знакомой женщине.