Отведя глаза от светлого четырехугольника раскрытого окна, Лика не могла ничего разглядеть вокруг — ее окружала густая ночь, наполненная шепотом близкого леса, по которому гулял осенний ветер.

Она опять обернулась к окну и вдруг поняла, что комната пуста. Там по-прежнему горел ночник, но теперь, как некогда, все вновь дышало в ней тайной.

Девочка осторожно подобралась к окну и скользнула в комнату. Аромат румян и духов здесь как-то странно смешивался с благоуханием ночи — запахом лесной сырости, мха и спелых каштанов.

Лика сама еще не вполне осознавала, что собирается сделать. Ее могли застать здесь, но это не пугало ее. Это был всего лишь сон, сказка. Такая же, как бегство на проклятый материк…

Проворно вытащив из кармана халата, небрежно брошенного на спинку стула, ключик, она отперла секретер и достала ларец. Он оказался из сандалового дерева, и от него исходил резкий аромат. Заперев секретер и положив ключик на место, Лика, крепко прижимая к себе ларец, снова вылезла на карниз. Ее вдруг охватило безудержное веселье. Она представила себе, какое лицо будет у принца Конде, когда он обнаружит исчезновение яда и компрометирующих писем.

«Это же не воровство, — успокоила себя Лика, — просто надо предотвратить преступление».

Она уже знала, где спрячет свою добычу. Четыре башенки, которые итальянский зодчий возвел по углам изящного замка Плесси, служили лишь украшением, но у них, на манер старинных крепостей, тоже были миниатюрные бойницы. Внутри башенки были полые, и в каждой имелось крохотное слуховое окошко.

Лика засунула ларец в ближайшую к ней башенку. Кому придет в голову искать его там!

Затем она ловко проскользнула вдоль стены замка и спрыгнула на землю. И только тут почувствовала, как заледенели ее босые ноги.

Она надела свои потрепанные туфли и вернулась к гостям чтобы найти брата. Раймон всё сумел добиться своих привилегий. Вместе они вернулись в замок.

— Как ты думаешь, маркиза Плесси возьмет тебя к себе в фрейлины? — ревниво спросила Орта.

— О нет, не думаю, — сладким голоском ответила Лика.

Замок оживился. Молин, тайно взявший в аренду ферму и свинцовые рудники, развёл бурную деятельность. Ежедневно прибывали паровые повозки с новым оборудованием, появлялись наёмные рабочие и специалисты разных наук. Вложения Молина поражали и пугали. Взвесив все за и против, Раймон решил, что финансист никак не обеднеет, если выдаст ему определённую сумму денег в счёт будущих прибылей. Молин не поскупился. Теперь с лихвой хватало на обучение сразу трёх сестёр: Орты, Лики и Мэд.

Вскоре выше перечисленные девицы оказались на перроне вокзала в сопровождении старого вояки Гима. Паровоз тронулся.

Переполненные вагоны нагоняли на Лику тоску. Прокуренные тамбуры, пропахший вином вагон. Лика заметила как быстро меняется человек, превращаясь в пассажира. Во-первых пассажир слишком много ест, даже если не голоден. Во-вторых слишком много читает, причём даже то, что ему совсем не интересно в обычной жизни, когда он не пассажир.

Лика есть не хотела и, перелистав какой уже раз журнал с пёстрыми, но надоевшими картинками, выпросила у Гима «Астроградские ведомости».

Война набирала обороты. Все воевали против всех. Императрица с сыном воевала против императора Ясно Солнышко, потому что он старый козёл и давно пора передать престол наследнику. Войска принца Орлеана бились с императором и императрицей, потому что принц был родным братом правителя, а по сему тоже имел право на престол. Маркиз Плесси встал под знамёна принца Конде, потому что тот нормальный мужик и в конце концов тоже принц, хотя подумывал перейти на сторону своей жены чтобы не рушить брак. Маркиза же в свою очередь, воевала на стороне пролов, которые объединились с партейными и входили в моду. Самая маленькая группировка войск была у министра Мазара. Его почему-то называли серым кардиналом планеты, хотя одевался он во всё красное. Воска Мазара почти не имели боевых потерь. Во-первых он воевал не людьми, а финансовыми потоками, во-вторых он вроде ни против кого не воевал вообще, в своих блогах и выступлениях никого не обличал и не поливал грязью. Поэтому его никто не трогал.

«Милый дядечка, — подумала Лика, — интересно, почему его хотят отравить тем зелёным ядом? Наверно потому, что ему все должны много денег.»

В поезде то тут, то там возникали стычки по политическим вопросам (всё-таки весёлая игра эта революция!), периодически, когда заканчивалось вино у той или иной политической группировки, проходили по вагонам с шапкой для честного отъёма денег у пассажиров на нужды фронта. Однако трёх девушек и старого вояку Гима обходили стороной. Видимо боясь случайно зацепиться за алебарду Гима, которая стояла у его ног или не желая отвлекать воинственного слугу от трапезы. Гим по своему обычаю ел кашу из своего шлема от боевого скафандра.

Однако путешествие прошло спокойно. Лишь однажды, проезжая через лес, они заметили какие-то подозрительные фигуры.

Ночевали в трактире, стоявшем у зловещего перекрестка, где слышны были только завывания ветра, шумевшего в голом лесу.

Трактирщик не слишком охотно дал путешественникам бульону, как он назвал свое пойло, и немного сыру, и они поужинали при свете тусклой лампы без абажура.

— Все трактирщики в сговоре с разбойниками, — заявил своим перепуганным сестрам Раймон. — В придорожных трактирах больше всего и убивают. В последнюю нашу поездку мы ночевали на постоялом дворе, где меньше чем за месяц до того перерезали горло одному богатому ростовщику, и вся его вина заключалась лишь в том, что он путешествовал один.

Но тут же, раскаявшись, что завел столь мирской разговор, он добавил:

— Преступления совершает простой народ, но причина их кроется в беспутстве великих мира сего. Никто не ведает страха божьего!

Потом ехали с пересадками еще целый день. Случалось по несколько часов мерзнуть у моста в ожидании, пока сборщик мостовой пошлины, человек чаще всего медлительный и болтливый, всласть наговорится с каждым путешественником. Лишь знатные сеньоры проезжали без проволочек, небрежной рукой кинув чиновнику кошелек.

Мадлон, совсем закоченев, цеплялась за Анжелику и плакала. Ортанс, поджав губы, твердила:

— Это невыносимо!

Все три сестры изнемогали от усталости.

Отныне колокольный звон почти пять лет будет отсчитывать для Лики часы и дни. Лунаград славился своими учебными заведениями. Колокола определяли распорядок жизни всего этого люда в сутанах и целой армии учащихся, столь же шумливых, сколь тихи были их наставники. Учителя и бакалавры встречались на перекрестках поднимающихся вверх улочек, в прохладных, тенистых двориках, на площадях, ступенями идущих по холму, где обычно располагались нищие.

И вот ворота женского лицея закрылись за Анжеликой. Только много позже она поняла, что мучительное ощущение, будто в лицее ей не хватает воздуха, объясняется тем, что ее вдруг лишили простора. Стены, кругом одна стены и решетки на окнах! Воспитанницы не понравились Анжелике: она привыкла играть с деревенскими мальчишками, которые неизменно восхищались ею, повсюду следовали за ней. А здесь, среди знатных и богатых барышень, место Лики Сансе оказалось где-то в последних рядах.

А еще ей приходилось сносить пытку тесного корсета на китовом усе, который не позволял девочкам сутулиться и на всю жизнь давал им гордую королевскую осанку, неизменную при любых обстоятельствах. Лика, девочка крепкая, сильная и гибкая, изящная от природы, могла бы обойтись без этого каркаса, но так уж повелось испокон веков, и не только в лицеях. Из разговоров старших воспитанниц Анжелика поняла, что корсеты играют в женском туалете важнейшую роль. Девушки с пылом обсуждали вопрос о том, какими должны быть корсетные кости и пластрон в форме утиного клюва, в который для жесткости вставляли плотный пластик или металлические пластинки и украшали его кружевами, вышивкой, бантами и драгоценностями. Он поднимал грудь так высоко, что, казалось, она вот-вот вырвется из корсажа. Косметикой какой фирмы лучше пользоваться и какой кисточкой наносить тушь для ресниц. Обо всех этих ухищрениях старшие воспитанницы говорили, конечно, тайком, хотя лицей готовил девушек именно к замужеству и к светской жизни.