— Спасибо за неинтересный рассказ, — холодно сказал брат Нимрод. — Может, теперь расскажете, что вы на самом деле здесь делаете?

— Жду! Жду, что появитесь вы, как добрые дельфины, и поведаете, что происходит там, на Большой Земле! Война уже кончилась? А правда, вы возьмете с собой мое послание в бутылке?

— Паяц, — презрительно фыркнул барс и зашагал прочь, на ходу кинув остальным: — Что стоите? Хватит терять время на этот цирк!

Крот, Георгий и Лев последовали за ним, с удивлением оглядываясь на вертолет и пилота.

— Лев, тебе знаком этот тип? — спросил брат Нимрод. — Может, видел в городе?

— Нет. Мне кажется, он вообще не местный.

Барс что-то неопределенно хмыкнул.

Хихикающий пилот, стоило непрошеным гостям удалиться, забрался обратно в кабину и уселся в кресло перед монитором, на котором застыла шахматная доска.

— Ау, диспетчерская! Продолжим!

— Кто это приходил? — раздалось из динамика.

— Да лохи какие-то, — усмехнулся шакал. — Я их отпугнул. Эй, тут стояли мои конь, два слона, ладья, ферзь и четыре пешки!

— Не стояли, — возразила диспетчерская.

— Стояли! Ах вы жулики! А ну верните на место! Думали, я не замечу?

Динамик пристыженно промолчал, и на доску стали возвращаться «пропавшие» фигуры.

А кладоискатели шли под гору и размышляли о странной встрече, не подозревая, что она еще сыграет в их истории роковую роль.

Около четырех часов дня в доме профессора Микроскойба зазвонил телефон.

— Алло?

— Здравствуйте, профессор… — произнес вкрадчивый голос.

Микроскойбу почему-то стало не по себе.

— Добрый день. С кем имею честь?

— Генерал Гаубиц, к вашим услугам.

— Простите, но я о вас никогда не слышал… Вы приезжий?

— Не совсем. Я — крысиный генерал.

— Ой… — не сдержался профессор Микроскойб, нашаривая на столике сердечные капли. В душе он боялся, ненавидел и презирал крыс, но скорее бы умер, чем позволил кому-нибудь об этом догадаться. — Слушаю вас?

— Я хочу принести извинения за неприятный инцидент, произошедший с вашим холодильником.

— Ну что вы, какие пустяки! Я и забыл уже! — поспешно заверил генерала профессор. — Да и не было у меня там ничего такого. Просто запас недели на три.

— Нет-нет, не спорьте! Это был ужасный, безобразный поступок, и я несу за него личную ответственность, так как совершили его мои бойцы! Заверяю вас, этого больше не повторится!

— Ну, конечно…

— В данный момент я стою на коленях перед телефонным аппаратом и от имени всего крысиного вида умоляю простить моих ребят.

— Ну, что вы! Уверяю вас, все в порядке. Они были голодны, я же знаю.

— О, профессор… Ведь вы же понимаете, что они не так уж и виноваты? Что они сделали это от отчаяния?

— Да-да, конечно…

— До того, как произошла эта кошмарная трагедия с вашим холодильником, они говорили мне: «Генерал Гаубиц, почему жители Вершины так равнодушны? Почему они не обуздают этих гадких алчных Башенек, из-за которых вынуждены голодать наши малыши? Генерал, — сказали они, — мы чувствуем обиду и за себя не отвечаем. Если мы от горя обчистим чей-нибудь холодильник, виноваты в этом будем не мы, а Башеньки и те, кто потакает их злодеяниям». Голоса их дрожали, в глазах стояли слезы, лапы тряслись от недоедания. Что я мог им ответить, профессор? Вот вы умный, образованный зверь, скажите — что?

— Я… не знаю. Но уверяю, вы ошибаетесь. Мы вовсе не равнодушны к вашим бедам!

— Да-да, я в курсе вашего визита к журналистке. Весьма похвально. Если вы и далее станете придерживаться верного курса, думаю, прискорбных инцидентов больше не случится. Но, разумеется, мои ребята должны сначала поверить в вашу поддержку. А то пока что они в отчаянии.

— Передайте им, чтобы не сомневались! Я — за справедливость и еду для всех!

— То есть вы согласны, что еда Башенек должна принадлежать и крысам?

— Конечно! Это честно!

— А с тем, что Башенькам надо оторвать лапы, а их хвосты намотать на телеграфные столбы?

— Э-э-э… Ну-у-у… Да!

— И вам до слез жалко голодных крысят?

— До слез!

— Вы так справедливы и благородны. Давайте поплачем!

— Что? — растерялся профессор Микроскойб.

— Вы же сказали, что вам до слез жалко крысят. Или это были просто слова? — в голосе генерала Гаубица прорезалась сталь, и это изрядно напугало профессора.

— Нет-нет, я был честен!

— Тогда давайте плакать. Подхватывайте. Ыыыыыы.

— Ы… ы…

— Хлюп-хлюп. Хнык-хнык.

— Хнык… Хлюп…

— Как-то вы неискренне плачете. Без надрыва. Ребята нервничают.

— Я научусь! — запаниковал профессор. — Пускай не нервничают!

— Учитесь, Микроскойб, учитесь. В жизни это пригодится. Еще раз извиняюсь за холодильник. К сожалению, украденное уже съедено…

— Вот и хорошо! Надеюсь, им было вкусно?

— Разве для голодных важно, вкусно или нет? Все-таки вы еще далеки от понимания наших проблем. До свидания, профессор Микроскойб.

— Прощайте.

— Зачем так пессимистично? До свидания, а не прощайте.

Генерал Гаубиц повесил трубку.

Профессор Микроскойб только сейчас осознал, что весь разговор продрожал мелкой дрожью, которая и не думала униматься.

Какие же они все-таки гады, эти Башеньки!

Альфред Муравейчек с изумлением дочитал статью в «Утренней правде», озаглавленную «Цинизм против одиночества», отложил газету в сторону и принялся задумчиво бродить кругами по камере.

Через пару часов он громко постучал в железную дверь. В двери отворилось окошечко и появились глаза охранника.

— Чего надо? — недружелюбно спросили глаза.

— Принесите бумагу и ручку, пожалуйста, — вежливо попросил Похититель…

Берта пребывала в растерянности. Причиной тому являлись два письма, которые полчаса назад принес юный портье. Одно — от Константина, другое — от Евгения. Или ее друзья над ней издеваются, или они сошли с ума. Во второе верилось больше.

Лисичка в пятый раз перечитала письмо от Константина:

«Привет, Берточка! Как дела? Я тут чего подумал. Спасти Вершину очень легко. Проблема ведь в чем? В том, что мы трое дружим. А если, скажем, двое из нас будут уже не дружить, а… ну ты понимаешь. К тому же ты мне давно нравишься, еще с утра. Давай встретимся в два часа в кафе напротив гостиницы. Ты танцевать любишь? Я тоже. Так что и Вершину спасем и сами оттопыремся. Только Евгению не говори. Он у нас натура тонкая, может правильно понять. Пускай лучше потом для него это будет сюрприз! С обожанием, твой котик».

Письмо от Евгения Берта прочитала в четвертый раз. Оно было длиннее.

«Сударыня! Ни в коей мере не желая нарушить Ваш душевный покой, а исключительно в стремлении донести до Вас правду об обуревающих мою душу чувствах, пишу я эти строки. Как Вам доподлинно известно, пожар запрещенной любви к жестокой волчице довольно долго полыхал в моем сердце. Не думал я уже, что вновь смогу полюбить, ведь для этого святого и сильного чувства требуется куда больше, чем сердечная зола. Но, видимо, не до всех уголков моей души добралось всепожирающее пламя, и теперь из этих нетронутых глубин произрастает новое прекрасное чувство. Как сказал Юк ван Грин, „любовь пришла“. Возможно, прежде я был слеп и не видел, какая удивительная самка находится рядом со мной. Но ныне я прозрел и вижу, какая удивительная самка находится рядом со мной. И к Вашим лапам, о сударыня, бросаю я свое трепещущее сердце в робкой надежде на взаимные чувства. Молю Вас, не торопитесь с ответом! Обдумайте все обстоятельно и всесторонне, прислушайтесь к голосу Вашего сердца и подумайте также о том, что ответив на мою любовь, Вы спасете Вершину от напасти! Ведь тогда распадется наш дружеский тройственный союз! Заклинаю Вас быть в два часа в кафе напротив гостиницы. Я буду ждать Вас. Вы легко узнаете меня по алой розе в правом крыле. Думается мне также, что не стоит афишировать наши зарождающиеся отношения Константину. Наш друг вспыльчив и неотесан, не будем его лишний раз волновать. С замиранием сердца жду Вас… Ваш преданный Е.»