– Какого черта?

– Это Джефф, – выдохнул я. Послышались неразборчивые ругательства. Комедиант ввалился в коридор. Я снова застучал по двери. Какую-то секунду ничего не происходило, а потом, только он схватил меня, дверь открылась, и изнутри вылетело нечто вроде льва.

Теперь, вспоминая все случившееся, я понимаю, что, наверное, это был всего лишь доберман. И он не съел Комедианта. Даже не укусил его, просто выгнал со своей территории. Он намертво встал у лестницы и издал ужасный рык. Я бы не стал вступать в диспут с таким рычанием, и Комедиант тоже не рискнул. Эхо его поспешного отступления разнеслось по всему подъезду.

– Господи, – произнес я, отдышавшись и перестав дрожать, сидя на древнем диване с чашкой чая. – Спасибо.

Я сидел в приемной наркодилера. А кто еще станет держать добермана на третьем этаже, в квартире размером со спичечный коробок? Ее звали Ирина, и она приехала из Югославии. Вроде бы. Она была единственным толстым потребителем «спида», которого я когда-либо видел. Продавала «спид» и героин – и любила их. «Спид» перед сном, героин по утрам – вот ее рецепт сбалансированного питания. Конечно, она была сумасшедшей. Приехала в Лондон много лет назад, чтобы стать кинорежиссером. Не уверен, но, кажется, у нее был роман с тощим парнем, игравшим на гитаре в «The Psychedelic Furs»[99], когда о них еще никто не слышал. Или что-то вроде того. Да и кто помнит такие вещи?

В общем, Ирина по-прежнему жила здесь и, судя по всему, не собиралась домой в Югославию. Подозреваю, что там ее фармацевтическая диета оказалась бы не совместима с национальным здоровьем.

Я познакомился с ней – и даже для меня это звучит невероятно – на занятиях чечеткой. Я пришел с Роуз, которая как раз впала в скрытую неоромантическую фазу и представляла себя Джинджер Роджерс[100]. Я же заменял Фреда Эстера[101]. Вечером перед нашим первым занятием Роуз отправилась на вечеринку, где встретила Ирину с колющимися «друзьями». Всю ночь они торчали, а следующим вечером, в приступе «спидовой» дружбы, Ирина пришла на занятия танцами в Общественный центр Кентиш-Тауна. Нас собралось всего трое.

И, Господи, как мы танцевали! Ну, не совсем так. Ирина действительно была хороша. Роуз – неуклюжа, зато полна энтузиазма и даже в правильных туфлях. Я же – совершенно безнадежен. Тем не менее мы провели там целую вечность, это длилось около четырех недель, и в результате мы в каком-то смысле стали друзьями.

А теперь я тут, на ее диване, чуть не теряю сознание от пережитого страха и усталости.

– Что ж, путник, – сказала она, – как дела? Вообще-то, у нее действительно был какой-то акцент, и слово «дела» она произнесла как «ди-и-ла», но мне могло просто показаться.

– Ирина, – ответил я, – могли бы быть и получше!

– Эй, съешь печеньице! – она протянула мне полупустую пачку шоколадного печева. – Расскажи, кто был тот ужасный человек?

– Хотел бы я знать!

– Он гнался за тобой до самой моей двери, и ты не знаешь, кто он такой? Ты что-то купил у него и не хотел платить? Так?

– Нет. Я понятия не имею, в чем дело. Хотел бы – но не имею.

– О. Все понятно. Я спасла тебя от этого парня, а ты не хочешь мне ничего рассказывать. Ясненько.

– Слушай, извини, – начал я – и остановился. Как там говорила королева? Никогда не объясняй, никогда не извиняйся? Может, это была и не королева. Хрен с ним.

– Ты не захочешь про это слушать, Ирина. Я влип во что-то, и, похоже, кто-то пытается меня убить. И все это совершенно лишено смысла!

Тут я чуть не разрыдался от жалости к себе.

Однако, если я надеялся, что Ирина превратится в мою мамочку и прижмет меня к своей величественной хорватской груди, я ошибся. Выбрал не того наркодилера.

– О'кей, – сказала она. – Значит, я спасла твою задницу, – ей всегда нравились диалоги из американских фильмов. – Забудь об этом и выметайся. У меня есть дела.

И, конечно же, когда я тащил свою достойную сожаления задницу вниз по лестнице, наверх поднимался худой мужчина в пальто не по сезону.

Я вышел из здания через боковой вход. Ни следа Комедианта. Пошел на восток, по направлению к Маунт-Плежнт, и свернул к автобусной остановке возле «Эксмаус-Маркета». Там был телефон-автомат, откуда я позвонил в магазин. Трубку взял Шон. Услышав мой голос, он воскликнул:

– Слава Богу! – а потом: – Ты в порядке?

– Да, да, – ответил я. – Слушай, расскажу тебе позже. С Джеки все о'кей?

– Ага, она здесь, вместе с полицией. Лучше приходи.

– Хорошо, через пятнадцать минут буду. Мне очень жаль, Шон.

Полиция не выглядела слишком обеспокоенной. Они вели себя очень мило, но, думаю, не хотели расценивать произошедшее как нечто большее, чем неудачное ограбление. Господь свидетель, сколько подобных вещей они видят каждый день! Я попытался рассказать им про Невилла, но они не обратили внимания, спросили только, смогу ли я опознать тех двоих. Я ответил «да», и мне предложили пойти в участок, написать заявление и просмотреть картотеку местных негодяев.

– Что? Прямо сейчас? – поинтересовался я.

– Нет, нет. Завтра или послезавтра. Утром вам позвонят и договорятся о времени.

– А, отлично! – ответил я, немного расслабившись. Пошел в заднюю комнату, чтобы приготовить чай, и обнаружил там расстроенную Джеки. Неожиданно мы бросились друг другу в объятья, с трудом удерживаясь от слез.

– Джефф, они ведь хотели убить тебя, да? Как Невилла? Это был не совсем вопрос. Она видела их, видела, как они напали на меня. И как бы мне ни хотелось все отрицать, я не мог.

Мы некоторое время сидели там, Джеки курила, а я судорожными глотками пил горячий чай и в кои-то веки жалел, что не курю. Потом пришел Шон и сказал, что полиция ушла.

– Нам надо поговорить, – сказал он. – Пошли, поедем в мою берлогу. Там и поговорим.

Мы с Джеки просто кивнули. Шон запер дверь, включил сигнализацию и повел нас к парковке возле Сент-Мартинс-Лейн, откуда на своем «ауди» отвез в Хайгейт, по пути остановившись возле подпольной лавочки на Холлоуэй-Роуд, чтобы купить пива и бутылку водки.

Шон был непреднамеренным предпринимателем. Его отец, мистер О'Малли, владел кэмденским магазином еще с пятидесятых. Продавал телевизоры и электроприборы, а в глубине размещались несколько стоек с записями. Когда Шон подрос, он начал притаскивать туда все новые и новые записи. К началу семидесятых телевизионный магазин отправился к чертям собачьим – по соседству появились «Тоттенхем-Корт-Роуд» и «Радио Ренталс». Но записи пользовались огромной популярностью, ведь Кэмден стал хипповским центром – благодаря «Кормовой рубке», книжному «Компендиум», кино и всему прочему.

Понятия не имею, что думал старик О'Малли, глядя, как его магазин превращается в мрачный психоделический храм радостей прогрессивного рока. Однако когда появился я, место уже снова переродилось. Оно стало не только панковским, оно стало запутанной, неряшливой кроличьей норой, где можно купить гремучую смесь всего, чего угодно, от индустриального шума до джаза. И лишь персонал выглядел так, словно их сердца навеки остались с «Grateful Dead» в Гластонбери.

Но со временем Шон все же изменился, незаметно обзавелся сетью магазинов и начал осознавать, что он не просто парень из лавочки звукозаписей, а законный бизнесмен. Которому по средствам жить в Хайгейте.

– А где Дебби? – спросил я, когда мы вошли под своды эксперимента в модернистском стиле, являвшемся Шоновой хайгетовской берлогой. Она занимала два этажа в доме на Вест-Хилле, откуда открывался вид на кладбище, и это была очень хорошая квартира. За исключением того факта, что Дебби обустраивала свое жилище, руководствуясь рассказами других, на что, в их представлении, должны быть похожи идеальные дома, и тем самым превратила его в такое место, в котором живого человека невозможно даже вообразить.