Дина

— Ты же сама понимаешь, Дин. Я не уйду, — его слова словно ядерный взрыв разрывают мою голову. Это острое лезвие, что безжалостно вспарывает мою грудную клетку. Мне хотелось кричать. Так громко, как только я могу.

Но вместо этого с моих губ срывается лишь немой вопль. Хрип. Надломленный и болезненный. Марат дёргает меня на себя и, нависнув, стискивает коленями мои бёдра. Дышит запальчиво прямо мне в губы. Его взгляд пронзает меня насквозь, заставляя давиться собственным дыханием. Эти секунды превращаются в бесконечность.

— Ты не можешь, — я прерываю ядовитую тишину, и перестаю сопротивляться, — ты не сделаешь это, если я не захочу.

— Но ты хочешь, — его давление становится невыносимым. От блуждающего взгляда хочется спрятаться. Потому что под ним я уже чувствую себя обнажённой. Его глаз достаточно.

— Ты меня не слышишь, Марат, — и он, подтверждая мои слова, тянется рукой к моему лицу, и обводит кончиками пальцев дрожащий подбородок. Касается нижней губы и слегка нажимает на неё. Оттягивает.

— Ты даже представить себе не можешь, Дина, — приближает своё лицо, — как сильно я хочу, чтобы ты мне ответила.

— Я не могу, — почти шёпотом.

— Не могу, и не хочу — это совершенно разные вещи. Ты ведь прекрасно понимаешь. Почему тебя так сильно волнует правильность?

Я молчу. Отвожу голову, избавляясь от его пальцев и фокусирую свой взгляд на наглухо зашторенном окне. Я понятия не имею...

Моё здравомыслие незаметно ускользало от меня, и это пугало больше всего остального. Я сглатываю тяжёлый ком в горле и провожу по губам языком. Чувствую вкус Марата на них. И тёплый пульсирующий шар в нижней части моего живота.

А так не должно быть.

Я с самого начала не должна была смотреть на него. Не должна была даже подпускать его к себе. Но кто бы знал?

— Ты должен уйти, — не отвечаю на его вопрос. Всё ещё надеюсь, что он меня услышит. Моя ярость сменилась бессилием. А стержень, которым я прикрывалась всё это время, с хрустом ломался внутри меня.

Меня пугало осознание того, что с Робертом я не испытывала ни доли из того, что даёт мне Марат. Это безумие. А подобные эмоции, как правило, не приводят ни к чему хорошему. Они заканчиваются. Гаснут так же быстро, как и возникают. Словно вспыхнувшая спичка. А потом эти чувства тлеют, оставляя за собой обычную золу. Грязь. Черноту. Дыру в груди.

— Позволь мне касаться тебя, Дин? — Марат склонил голову и мягко прижался своими губами к моей ключице. Я вздрогнула даже от этого почти незаметного прикосновения, — я не сделаю тебе больно. Я обещаю. Я клянусь тебе...

Не дожидаясь моего согласия или хоть какого-то ответа, Марат опускает руку на мою грудь, и стискивает пальцами мой сосок, что вероломно затвердел только лишь от его близости.

— Ты же говорил, что ты не насильник? — заставляю себя произнести его же слова, в надежде остановить это безумие. Мои губы болят от его поцелуя, но, чёрт возьми, они хотят ещё! — если ты хочешь заставить меня ненавидеть тебя, то делай что хочешь, — наконец, перевожу взгляд от окна к нему. Я чувствую пульсацию в том месте, где в меня вжимается его возбуждённый член. Моё тело беспрепятственно откликалось на каждое его движение. Так, как никогда не откликалось на Роба.

Марат замер. Я почувствовала горечь во рту. Его чернильные глаза буквально выворачивали меня наизнанку.

О чём ты думаешь? Что в твоей голове, чёрт возьми?!

Время будто остановилось. Он продолжал смотреть на меня. Расщеплять на атомы.

— Марат? — с моих губ соскользнул едва слышный шёпот.

Он словно вышел из оцепенения. Жёсткие пальцы всё ещё касались моей груди. Он большим пальцем обвёл набухший сосок ещё раз, а затем, тяжело вздохнув, перекатился на спину, позволяя мне сделать полноценный вздох.

Я оставалась на месте. Не шелохнулась. Лишь моя грудная клетка продолжала ходить ходуном, а пальцы отчаянно впивались в покрывало.

— Угости меня чаем, Дин, — произнёс очень тихо. Глядя перед собой в потолок, — и я уйду. Просто чай. Обещаю.

Просто. Чай.

И он уйдёт.

Ни слова не говоря, я запахнула на груди сбившийся кардиган, и поднялась с постели. Качнулась от нежданной слабости в ногах, и опёрлась о комод. Поставила на место наше с Робертом совместное фото и, собравшись с мыслями, вышла из комнаты.

Я слышала, как он тут же встал следом и пошёл за мной.

Зашёл на кухню и сел на то же самое место, где сидел в прошлый раз.

— Тебе какой? — мельком взглянув на него, я поставила на стол две кружки.

— Какой сделаешь, — он устало потёр шею, и зажмурил глаза.

Пододвинул к себе сахарницу и насыпал в большую кружку четыре ложки.

Роберт пьёт без сахара.

Мысленно ругаю себя за проводимые между двумя мужчинами параллели и отворачиваюсь. Облокотившись о столешницу, жду, когда закипит чайник.

Услышав шелест за спиной, моё тело мгновенно напряглось.

Мои ресницы задрожали, и я закрыла глаза, когда почувствовала на своих бёдрах его горячие ладони. Он мягко потянул их на себя, прижимаясь сзади.

Тяжёлое дыхание обожгло мне макушку, и мурашки волной сползли от шеи вниз вдоль позвонков. Он громко втянул воздух, носом зарываясь в мои волосы. А моя голова машинально опустилась, и коснулась подбородком собственной ключицы. Моментально пальцы сжались в тугие кулаки, и я почувствовала, как острые ногти впиваются мне в ладони.

— Дииина, — прохрипел Марат, сминая вязаную ткань, и слегка задирая кардиган, — девочка моя...

Я неистово впилась зубами в нижнюю губу, в попытке протрезветь. Прогнать опьянение, которое вызывают прикосновения его рук. Кровь разгонялась до такой степени, что я у меня возник шум в ушах.

Щёлк! Чайник...

— Вода закипела! — стенки моего мозга, казалось, распухли до такой степени, что я просто была уже не в состоянии думать.

Повела плечами, намекая ему, чтобы он отошёл от меня. И он покорно отступил, возвращаясь на место.

Это было самое невыносимое чаепитие в моей жизни. В гнетущей и душной тишине. От одного его присутствия у меня сосало под ложечкой. Я глотала кипяток, то и дело скашивая взгляд на настенные часы.

Несколько раз из спальни доносилась тихая мелодия. Я знала, что это звонит Роберт.

И ОН это знал. Я видела, как играют на его щеках желваки. В этот момент он не сводил с меня угрюмого взгляда. Словно ждал, что подскочу со своего места и кинусь в спальню, чтобы ответить на звонок мужа.

Но я не ответила...

— Что-то неважно ты выглядишь, Дина, — нарочито громко произнесла Алла Григорьевна, — не заболела? Круги вон под глазами. Кожа тусклая. Рассеянная какая-то.

Я знала, что у меня всё в порядке и с кожей, и с глазами. Но искать во мне недостатки — это прямая обязанность моей свекрови. Во всяком случае, так считает она сама.

— Нет, — с улыбкой протягиваю ей бокал с вином, — должно быть, это освещение... у вас вон, — незаметно махнула головой, — тоже что-то отсвечивает на лице. Должно быть, тональный крем...

Алла Григорьевна сжала тонкие губы, при этом, пытаясь, улыбнуться мне в ответ. Но выходило это с трудом. Поэтому любимая женщина моего мужа просто хмыкнула и сделала крошечный глоток из своего бокала.

— Девочки! — к нашему столику возвратился Борис Левонович. Его широкая и искренняя улыбка компенсирует мне минуты наедине с любимой свекровью, — дозвонился до Робика. Будет через пятнадцать минут.

Робика... так называет моего мужа Алла Григорьевна. Изредка это сокращение имени проскакивает и у свёкра. А меня аж передёргивает от этой “клички”.

— Ну, слава Богу! — вздыхает мама Алла, и снова прижимается губами к бокалу, — почему он на звонки не отвечал?

— Возможно, потому что у него была важная встреча? — Борис усаживается рядом с супругой и хитро щурится.

— Я думаю, что, когда звонит мать, можно найти полминуты, чтобы поднять трубку. Он приехал три дня назад и даже ни разу не заехал к нам, — ворчит Аллочка, как называет её сам Борис, и переводит на меня вопросительный взгляд, — он что, так сильно занят?