Глава двадцать шестая
Я прищелкнул языком и вздохнул. Две бабки, сидевшие на скамейке, смотрели на Инженера безмолвно и с опасливым интересом, как на инопланетянина с рейсового НЛО.
— Вот до чего довели-то, — неожиданно произнесла толстая бабка.
Кто довел и кого — развития эта тема не получила. Время шло — Инженер лез вниз осторожно, вызывая у старушек массу чувств,
— Окарябается, родимый, — качала головой другая бабка — в легкомысленном жатом сарафане и кедах «Адидас».
— Не из нашего дома, — заметила толстая. — Не иначе как вор.
— Не, у него мешка нет. Аль сумки. Муж, наверное, вернулся раньше.
— Ну тебя. Тебе под восемьдесят, а мысли вон какие, — толстая игриво хохотнула и, скрестив руки на груди, продолжила наблюдение за тем, как Инженер преодолевает последний этаж.
Я стоял в сторонке, наблюдая за всем этим действом.
— Не, — покачала головой старушенция в «Адидасе», — не от чужой женушки. Тогда бы не пел. А поет!
— Плохо поет.
Тут я с ними был полностью согласен. Больше ротозеев, вот повезло, не было. Только когда Инженер болтался еще на уровне третьего этажа, девушка с коляской вышла из-за угла, ойкнула и быстро исчезла…
Ну, сколько это будет продолжаться? Больше всего я боялся, что труба не выдержит и обломится. Но, сработанная крепко, на совесть, она, подобно учащейся католического колледжа, не ломалась и не гнулась.
— Это наш, — сказал я, подходя к старушкам.
— Это чей ваш? — подозрительно посмотрела на меня «адидасовая».
— Я из шестнадцатой квартиры. Брат ко мне из Вологды прикатил. Он лунатик.
— Кто? — прищурилась недоверчиво толстая.
— При Луне бродит.
— При Луне? — она ткнула пальцем в небо, где висело жаркое солнце.
— Во сне ходит. Ну-ка, ну-ка, — я поддержал спрыгнувшего на землю Инженера. Взял его за плечи, и он остановился, как вкопанный, продолжая напевать под нос «Бьется в тесной печурке огонь»…
— Ой, — покачала головой толстая, опасливо приближаясь.
Инженер был в том же виде, как я его и оставил — майке, спортивных брюках «пума», только на ногах прибавились мягкие тапочки.
— Лунатик, — я встряхнул Инженера. Он был как кукла. — Можете ущипнуть, — предложил я.
«Адидасовая» тут же с готовностью воспользовалась советом, ущипнула с садистским оскалом и отскочила испуганно в сторону.
Инженер даже не шевельнулся.
— Глянь, правда, лунатик, — сказала она,
— Пойду его в чувство приводить, — сказал я.
— Водочки ему, — посоветовала толстая. — Очень помогает. И от лунатничества.
— Да? — заинтересовался я.
— Правду тебе говорю.
— Попробуем.
— «Давайте выпьем за тех, кто в море», — фальшиво запел Инженер. Он все-таки реагировал на окружающее.
Я взял его за руку и повел к лифту.
Он слушался. Я завел его в квартиру.
То, что я там увидел, озадачило меня еще больше. В комнате работал телевизор, который я, кстати, выключил перед уходом. На плите возвышалась гора чисто вымытых тарелок, которые я собирался вымыть вечером по привычке откладывать решение бытовых проблем с завтра на послезавтра. На кухонном столе стояла табуретка — зачем, почему он ее туда поставил — непонятно.
Я усадил Инженера на диван. Он попытался встать, но я громко прикрикнул:
— Ну-ка, сидеть!
Он уселся и замер, выпрямившись и положив руки на колени.
Я задумчиво посмотрел на него. Сказать, что его поведение меня озадачило — ничего не сказать. Я такого не видел никогда. Почему это произошло? Что его сдернуло с постели. Я не верил, что он лунатик.
Я прикрыл глаза. Ну…
И тут в моем сознании все состыковалось. Шарики зацепились за ролики, и все стало предельно понятно и ясно.
Нет, ну как я мог так попасться? Купился его честным видом и показным беззубым, добродушным цинизмом. Решил, что Инженер весь раскрылся нараспашку. А он…
Ладно, надо начинать работать с ним с самого начала. Теперь я знал, как и о чем его спрашивать…
Я отправился на кухню. Набрал холодной воды в кастрюлю и вылил Инженеру на голову.
— По судну «Кострома» стучит волна, — запел он.
Очухиваться он и не думал.
Вторая кастрюля произвела на него не большее впечатление. Он так и сидел, будто аршин проглотил.
Я разозлился, хотя злиться надо было только на себя — ведь сам напичкал его таким снотворным, что он не может проснуться и дрыхнет с песней в обнимку.
Тогда я принялся за него по науке. Растер льдом уши, постучал по щекам, а потом принялся за биологически активные точки. Через пятнадцать минут он приоткрыл один глаз, снова закрыл.
— Ты куда ходил? — спросил я.
— За «чучелом», — сонно ответил он. Он еще не осознавал, где сон, а где явь. И поэтому сказал истинную правду.
— Ах, за «чучелом», — кивнул я.
Еще через несколько минут я привел его в себя.
Он открыл глаза и удивленно смотрел на меня.
— Что? — забубнил он. — Почему? Ой, спать хочу…
— Я тебе посплю, шельмец. Разговор сейчас будет.
— Не будет, — он попытался плюхнуться на диван и зарыться мордой в подушку.
Я настучал ему по щекам. И этим окончательно привел в чувство.
— Где ты прячешь «чучело»?
— Надсмотрщик, — он вспомнил меня. — Я же тебе все рассказал.
— Вот что, паршивец. Я все знаю.
— Все?
— Все. Кроме одного — куда ты дел «чучело». Но при необходимости я и это узнаю.
— От кого? — вяло спросил он.
— От тебя.
Уверенно так сказал. Убедительно, с толком. Взял его за подбородок и посмотрел в глаза таким взором, который пронзает ледяным ветром и от которого хочется спрятаться — этому взору Мастер Вагнер учил меня четыре года.
Инженер шмыгнул носом, и на глазах его выступили слезы, Он вытер их ладонью. Мне его стало жалко. Он умел вызывать жалость, обаятельный, сволочь,
— А ведь Путанин не верил, что это я, — вздохнул он. — Алибаба сначала на меня грешил, но потом тоже решил, что я ни при чем. Они же прекрасно знали, что я только треплюсь. Они знали, что я всем недоволен. И они знали, что я способен только копаться в микросхемах и программировать сверхсложные системы.
— И ты им решил утереть нос ?
— Да… Я ненавижу их., . Ну, работал на них, потому что не мог оставить «чучело». Ты не представляешь. Оно — это дело всей моей жизни. Между нами будто какая-то связь, и мы неразрывны. Что, глупо звучит, да? Ничуть. Между человеком и предметом возникает мистическая связь. А между таким, в который столько вложено…