Но в тот день Вану и всем нам было не до его девиц. Потому что первую даму империи гуйфэй Ян, изобретавшую все новые поводы, чтобы увидеться со мной, ожидали в один из тёплых осенних дней – как раз накануне императорских манёвров – в «Золотом зерне».

Это должно было стать великим событием, готовить которое собралась целая свора дворцовых чиновников: госпожа Ян решила сделать иноземным купцам великий подарок – лично присутствовать на новом и невиданном событии.

Которое от начала до конца придумал Сангак.

– Чай, – сказал Сангак, с лёгкостью опуская громадное тело на подушки передо мной. – Непонятный мне напиток. Не лекарство, не вино. Но – знаете ли, хозяин, и на глупой воде с запахом лекарства можно сделать деньги. Надо только… Я вот тут подумал: если, например, очень важная придворная дама прямо на рынке останавливается и пьёт чай, то все начинают интересоваться: какой чай она выбрала? А где его собирали? Как он называется? А кто тот купец, который его поставляет? И куда поставляет – в какие лавки, в какие рестораны? Одна такая дама может принести процветание целой деревне, в которой крестьяне всего-то просыпаются на заре и собирают самые нежные листочки с каких-то там кустов. А ещё есть гончары, которые делают особую посуду… Хорошие деньги, хозяин. Я бы их в это дело вложил.

Я со смехом передал этот разговор Ян, но она вдруг страшно оживилась:

– Я так давно не была на настоящем рынке! И сейчас самое время напомнить Поднебесной о том, что такое настоящий чай. И – посмотреть, где ты проводишь большую часть твоего времени, когда… не исцеляешь страдающих женщин.

«Я извещу о своём прибытии», – серьёзно кивнула она на прощание.

Наверное, именно меня, для которого не была загадкой ни одна из гримасок её лица, ни одна складка её тела, больше всего поразило все происшедшее в это утро в Сангаковом хозяйстве, когда непонятно каким образом вокруг него собралась громадная толпа самого разного народа. Как именно путешествуют слухи о приезде таких особ, как драгоценная Ян, – не знаю. Но толпа была. Густая, праздная и взволнованная.

Какие-то нервные чиновники расчистили в этой толпе девственно пустую дорожку от въезда на рынок до самого нашего подворья.

Люди боялись даже коснуться ногой этой странной пустоты.

Зацокали копыта, разнеслось многоголосое «а-а-а-х». Появилась целая кавалькада непонятно что делающих в обычное время дам и мужчин.

Как и все собравшиеся в «Золотом зерне», я замер, когда её нога в розовой атласной туфельке, расшитой жемчугом, ступила на серый зернистый песок дворика.

Спустившись на этот песок с небольшого белого коня с чёрной гривой, она двинулась вперёд под полупрозрачным персиковым зонтиком, который несла над её левым плечом неизменная Лю. А все собравшиеся стояли двумя рядами в потрясающей тишине, среди которой лишь тихо свистел розово-бело-зелёный шёлк её платья.

Империя – это не только живая стена воинов в отсвечивающей металлом чешуе, и не только несущийся вдоль этой стены сотрясающий землю экипаж, на правой дверце которого изображён белый тигр, а на левой – синий дракон.

Империя – это ещё и маленькая женщина, аккуратно ступающая розовыми туфельками по песку, в то время как все вокруг боятся пошевелиться.

А потом… потом Ян подошла к встречавшему её, на правах хозяина, Сангаку, которому она не доставала и до плеча, и начала поднимать взгляд, улыбаясь ему снизу вверх. И – наткнулась глазами на обрубок его левой руки, укутанный аккуратно завёрнутым рукавом лазоревого парадного халата. Она даже, кажется, на долю мгновения чуть расширила глаза.

Сангак, как и любой калека, философски относился к тому, что многие вздрагивают, увидев его руку. Собственно, ему это особых мук не доставляло – скорее смущались те, кто считал такое поведение своей оплошностью.

Но драгоценная наложница Ян загладила свою мимолётную неловкость потрясающим образом. Она осторожно взяла искалеченную руку Сангака двумя своими (он сначала даже попытался сопротивляться) и на мгновение легко прижала её к своему лицу.

– Ах, как жаль, – прозвучал в абсолютной тишине её еле слышный, но отчётливый голос.

Сангак так и остался после этого стоять, глядя на след белой пудры на лазури своего завёрнутого рукава. Он запомнил это мгновение навсегда.

А я, перехватив у него функции хозяина, повёл Ян и Лю на почётные сиденья под самыми тенистыми навесами, где всё было готово для дегустации.

Здесь царила раскрасневшаяся юная девица в парадном ярко-алом платье, нанятая Сайгаком. Перед ней стояли чайники – для вина, но в данном случае они были предназначены для нового напитка. И ещё котелки с кипящей водой. И горстки сушёных чайных листьев.

Множество жадно устремлённых на девицу глаз с нетерпением ждали, когда же из её дрожащих рук выпадет чашка, а то и котелок с кипятком, возможно – прямо ей на колени.

Чуть поодаль сидели остроглазые купцы – оптовики, которые ждали приговора их продукции.

Гуйфэй Ян и две придворные дамы сели на почётные сиденья, и шёлк платьев тремя цветастыми кругами раскинулся вокруг них.

Девица в красном вздохнула очень глубоко и произнесла заранее подготовленную речь. Потом сполоснула лежащие в чайнике листья кипятком и мгновенно вылила его на стоявший перед ней подносик. Потом залила кипяток снова.

– Этот чай собирают в горах у южной столицы, Наньду, – отчётливо произнесла девица.

Гуйфэй Ян – как всем известно, она родом именно из этих мест, – загадочно улыбнулась и чуть поклонилась собравшимся.

Чай поднесли участникам дегустации. Осторожно прикоснувшись к чашечке губами, я удивился. Это был необычный чай – мощный, с густым оттенком фруктов и дыма. Он был силён, как вино.

– Ах, ах, – прозвучали голоса подхалимов с чашечками.

Следующий чай, разнесённый собравшимся, был явно предназначен на этом соревновании на убой. Он был слаб, горьковат и больше всего напоминал лекарство.

А потом девица в красном показала собравшимся, что происходит, если залить в чайник кипяток ещё раз. И оказалось, что первый чай просто напомнил нам о фруктах, а вот второй сохранил силу и приобрёл приятную терпкость.

Но был ещё и третий, и вот он удивил меня без меры. Длинные, похожие на хвою серые листики превратились в стебли травы, пахнувшей весенним лугом. Вкус этого чая был чрезвычайно нежен, тонок, ароматы – воздушны, как облака. А больше всего меня удивило, что при второй заливке во рту возник привкус свежей абрикосовой кожицы.

– Первый, первый! – забормотали собравшиеся, украдкой бросая взгляды на Ян.

И вдруг наши взгляды встретились, и я увидел в её глазах лукавство.

– Кто не согласен? – спросила она, не сводя с меня глаз.

– Я лишь недостойный западный варвар, – смиренно отвечал я. – Но тонкость третьего чая меня поразила. Он так непохож на два остальных… И его так легко не заметить, если пить в суете.

Ян улыбнулась.

– Первый чай – для весёлого разговора после хорошей еды летним днём, – сказала она после грамотно выдержанной паузы не очень громко, но отчётливо. – Второй – для осеннего одиночества. Мне нравится эта странная горечь. А вот третий… третий – для особого настроения. Когда ждёшь, что скоро придёт весна, – можно так сказать? Кстати, – а откуда он?

– Третий чай – из одной маленькой долины на южном берегу Южного озера, которое находится в нижнем течении Великой реки, – отчётливо сказал Сангак, повинуясь её кивку. – Это Лунцзин – драконовый колодец.

– Каждая долина даёт свой чай, Поднебесная огромна, разнообразию вкусов нет конца, и если человек умеет наслаждаться ими всеми, находя для каждого время и место, то это достойный человек, – внятно и отчётливо произнесла Ян очевидно заготовленную речь.

И на лицах собравшихся отразилось бесконечное счастье.

А потом чайную посуду начали собирать, зазвучала музыка, и каким-то невероятным движением на мгновенно раскатанный ковёр влетела Меванча, изогнувшаяся, с вздёрнутыми вверх руками.

Я достаточно хорошо умел читать лицо драгоценной наложницы Ян: тем, что произошло после этого под бешеный стук гонгов и барабанов, она была потрясена; она очень хорошо поняла, что никогда не сможет повторить этот вихрь движений.