Покупателей шелка на рынке оказалось необычайно мало.

Мятеж, правда, поначалу чуть было не подвигнул чиновников императорских ткацких и других мастерских попробовать ещё больше задрать цены – поскольку дорожать стало буквально все.

Но по мере продвижения колонн бронированной конницы Ань Лушаня сначала на юг, а потом на запад, все ближе к столице, нервы кое у кого начали сдавать.

И тут среди торговцев разнёсся удивительный слух: торговый дом Маниаха проснулся и вновь начинает закупки шёлка, но за треть – одну треть! – прежней цены.

Торговый мир столицы почувствовал запах крови, ожил и приготовился к весёлой игре.

Продавцы из имперских ведомств пришли в ужас, но тут и остальные торговцы поняли, что происходит, и в один голос назвали мою цену: не более трети от прежней.

А когда продавцы решили взять новую паузу, я не стал их торопить, но после паузы моё предложение несколько изменилось.

Уже не треть, а четверть. И вот после слухов о поражении имперских отрядов во главе с Фэн Чанцинем у Жёлтой реки империя сдалась моим торговым агентам. И агентам других торговых домов, которые забыли обо всём – об арестах части собратьев, например, – и неуклонно, каждый день гнули цену к земле, не давая империи вздохнуть.

Вот только свободных денег для массовой скупки шелка по дешёвке у моих собратьев – согдийцев было не так уж много. А у меня, кроме груды денег, полученной милостью господина Чжоу за войлок, был ещё табун недавно пришедших после моего летнего письма дополнительных лошадей на продажу. Что было куда лучше, чем деньги, – лошади дорожали с каждым днём.

Всё вместе напоминало прорыв тяжеловооружённого конного отряда через ряды бегущей пехоты противника: он без видимых усилий прорубает в смятенной толпе солдат целую улицу, устланную мёртвыми телами.

Наглый грабёж империи шёл полным ходом, без милости и состраданья.

Так что у меня не было времени не только для игры в загадки с Юкуком, но даже для восторга от собственных успехов.

А они не заканчивались на границах империи. Когда первый караван со скупленным по дешёвке шёлком уже отправился в путь, дома, в Самарканде, его ждали, наоборот, ещё больше взлетевшие цены – потому что торговый дом Маниаха прекратил ещё и продажи шелка, а запасы его начал создавать куда раньше других. Ещё до начала невиданных дождей в империи. И, ясное дело, запасы начали копиться до того, как по всему Пути стали известны первые новости о мятеже лучшего из полководцев империи.

А вот после предстоявшей через месяц-другой-третий отправки последнего каравана нам оставалось одно – закрывать торговлю. Потому что война, докатись она до земель северо-западнее столицы, попросту перекрыла бы главный торговый путь всего существующего мира. И масштаб этого события я пока не мог себе представить.

Да и вообще, – и без Юкука я подозревал, что не надо испытывать терпение Бога Небесного и пора бежать из прекрасного города.

Но караваны должны идти. И тогда я огласил, наконец, узкому кругу своих приближённых решение, которое обдумывал давно и которое в нашей с братом переписке уже несколько раз в виде идеи кочевало по Пути, три-четыре месяца туда и столько же – обратно. Брат согласился, что окончательное решение – за мной, но уже и так было ясно, что и без мятежа весь знакомый нам мир менялся бесповоротно.

Потому что весёлые и упорные строители Круглого города – мало кто прочувствовал это даже в Самарканде,– уже оживили порты Басры, Убуллаха и Сирафа. Все моря к югу от Инда были подвластны новому халифу. И это означало, что выиграет тот, кто найдёт для шелка и пряжи новые, дешёвые торговые пути – через южные порты Поднебесной империи по морю к Басре и прочим гаваням, находящимся под пристальным взором владыки нового халифата – Мансура.

То есть и без всякой войны на севере империи, и без наших проблем с господином Чжоу мы ушли бы постепенно из Чанъани и открыли бы торговлю на сказочном юге. В устье Жемчужной реки, в прекрасном городе у моря. В сказочном Гуанчжоу.

Вот только теперь это предстояло делать другим людям, которые никогда не должны были – по моему приказу – даже произносить вслух имя дома Маниаха. А нам, успевшим стать слишком хорошо известными кое-кому в империи, предстояло возвращение домой.

– Гуанчжоу, – повторил Сангак и почмокал толстыми губами. – Там интересно, хозяин. Носороги с двойным рогом. Слоны с розовыми бивнями. У них, говорят, очень вкусный хобот. Никогда не ел слона. Везёт этим новичкам. Я бы туда сам поехал.

– Гуанчжоу, – отозвался Махиан, лучший во всём Согде знаток тонкостей верблюжьего характера. – Жемчуг – слезы русалок. А ещё там есть пруд, где жители начали разводить уток, потому что они глотали какую-то глину, и в помёте у них постоянно были золотые крупинки. Жители вымывали их и все разбогатели.

– Вы и так не бедняки, и чудес в жизни насмотрелись немало, – расстроил их я. – Ты, Махиан, если не забыл, уезжаешь через две недели. А ты, Сангак, – я посмотрел на него с некоторой озабоченностью. – Ты пока…

– Хозяин, о чём вы говорите, – махнул он единственной рукой. – Я уеду вместе с вами. Я знаю свою работу.

Я мрачно покивал. Что-то мне говорило – и даже не в тревожных размышлениях Юкука тут было дело, – что мой отъезд отсюда так просто не пройдёт.

И ещё одно необходимое дело мы успели завершить в эти дни. Мы медленно, с некоторой торжественностью расселись на коврах в комнате, где сейчас, вследствие зимних холодов, было как раз очень уютно и хорошо. И я повторил моим друзьям то, о чём мы уже поговорили шёпотом в более безопасных местах, где нас не могла подслушать ни Меванча, ни ещё одна личность, ворующая камфарные фигурки.

А именно – что торговый дом Маниаха завершает свои дела в столице империи. А нам всем пора отдохнуть.

Тут я сделал паузу и положил руку на мощное колено Сангака. Он волновался точно так же, как при первом нашем спектакле в этой комнате, когда мы ещё не знали точно, действительно ли великая танцовщица будет интересоваться нашими разговорами и отправится ли кому-то о них докладывать.

– Меванча,– сказал я очень громко и чётко, и Сангак прерывисто вздохнул. – Меванча, мы знаем, что ты сейчас нас слышишь. Мы знали это всегда, с первого раза. Прости – но уж очень хотелось, чтобы наш общий друг в Фэньяне получал от нас кое-какие сведения. Через тебя, само собой. Уж прости нас за это. Но мы хотим тебе сказать, Меванча, что и сейчас, когда всё кончено, мы любим тебя – особенно один из нас. Когда ты спустишься оттуда, то увидишь, что охраны вокруг нет. Ты свободна, ты можешь уйти. Но мы очень просим тебя, отправляйся с нами домой. И там не будет для нас человека, более уважаемого, чем ты.

Стояла полная тишина. Сангак смотрел в застеленный багровыми коврами пол. Вот и всё, я с наслаждением вытянул ноги, потом встал.

– И ещё, – тем же громким голосом добавил я. – Спасибо за мою жизнь, Меванча. Отличный был выстрел.

Мне показалось, что откуда-то сверху донеслось совсем не женское ругательство сквозь зубы. И больше ни звука.

Столица гудела от мягкого топота копыт по холодной ещё земле, звенела оружием. Колонна за колонной шли к восточным воротам.

Людей же в городе становилось всё меньше. По вечерам во многих домах уже не было слышно криков детей, оттуда не пахло едой. Бродили только печальные слуги.

Впрочем, праздник весны – наступление Нового года – прошёл, наоборот, необычайно шумно. Сияли десятки круглых огней, похожих на шары из паутины, ими украшали лучшие из деревьев. Улицы пропахли вином, свежим и уже выпитым. На озарённых огнями площадях звучала музыка, десятки голосов заливались хохотом.

А конница Ань Лушаня приближалась, и никто не мог её остановить.

Я же не успевал отправить весь свой шёлк.

Этим утром, еле вырвавшись из хаоса, устроенного нашими торговыми агентами, избавившись от пары-тройки ловивших меня за рукав местных чиновников на удивление высокого ранга, предлагавших посредничество во все новых закупках шелка, я взлетел в седло ферганца.