Я натянул на себя и кольчугу, и красный мундир, и тяжёлую, подбитую железом шапку с заломленным вперёд кожаным гребнем, имитирующим головную повязку. Сапоги – стандартные, армейские, из козлиной кожи с завязками,– вот тут я вздохнул и решил, что обувь всё-таки должна быть удобной и своей… Я взял также портупею и меч в ножнах, который хозяин даже не успел оттуда достать. А Цзя Дань всё смотрел и смотрел на меня.

Двор постепенно заполнялся людьми – первые уличные зеваки осторожно пробирались туда, куда ещё вчера опасались даже подойти. Появились два первых красных мундира, я призывно махнул им рукой и показал на Цзя Даня. Они повиновались молча и мгновенно. И когда я уже на моей тохаристанке выезжал из бывших ворот, я увидел на уровне седла вытянутое лицо и непонимающие глаза господина Ду, пешего, в разорванном халате. Он смотрел на меня и не узнавал. Я любезно кивнул ему и проехал мимо, краем глаза видя, как глаза его расширяются, в них появляется сначала изумление, а потом и нескрываемая ненависть. Но я уже перешёл на рысь.

На главном проспекте, который я пересёк не без труда среди водоворотов пеших и конных, ко мне протягивали руки, пытаясь спросить, что делать. Я крутил головой и нёсся дальше – на юг и потом на восток, к дому.

Дело в том, что мне пришла в голову мысль: теперь-то я вполне могу заехать домой, чтобы взять в дальнюю дорогу пару необходимых вещей – правда, у седла висела торба с обычным запасом денег, но всё же… Если же встретится отряд гвардейцев или мятежников, то на Мышке уйти от них будет не трудно. Но именно сейчас им всем уже не до меня.

Потом как-то сам собой возник вопрос, а зачем этот отряд вообще сжёг ведомство господина Чжоу и откуда он там появился – что, понёсся туда прямо от городских ворот, в которые, похоже, его впустили без проблем? Почему именно туда?

И что ещё интереснее – куда этот отряд направлялся после погрома ведомства Чжоу, когда мы встретились с ним лицом к лицу, почти у самого дома?

За квартал от дома я уже знал ответ, и мне даже не нужен был всё тот же горький запах дыма, чтобы подтвердить мои догадки.

Мой дом горел, единственный во всём квартале. Пламя поднималось над всеми галереями одновременно. Воины Ань Лушаня умеют жечь… Я различил издалека фигурки моих людей, мелькающие в дыму с какими-то узлами и даже чайниками. Чем я мог им помочь?

Я подтолкнул пятками лошадь и понёсся, уже галопом, к Восточному рынку.

Здесь дым был жирен и полон сажи. Согдийское подворье горело все сразу, но эпицентр огня был именно там, где помещалось «Золотое зерно». Сейчас оттуда поднимались ещё и клубы пара – кто-то пытался гасить огонь, но масло из котлов, грамотно разлитое героями Великой Степи, не так просто было потушить.

В толпе десятков и сотен согдийцев и тохаристанцев мелькали знакомые лица, но никто не узнавал меня, сгорбившегося в мундире и шлеме на Мышке среди этого хаоса, а я не пытался заговорить с ними. Потому что на моих глазах из дыма, вихрей пепла и луж чёрной воды люди тащили, отворачивая лица или пытаясь обернуть их тряпками, одно тело за другим, обугленные и жуткие.

Удай-Бабу миновала эта участь – он сидел, привалившись спиной к стене и раскинув ноги в стороны, неопрятный пучок его волос свешивался на грудь так, что не было никаких сомнений – их обладатель находился высоко, за облаками снежных гор Запада, и к нам больше не вернётся. Потому что голова живого человека так лежать не груди не может.

Серая змея уютно устроилась у него на коленях.

А потом я увидел ставшую странно тощей обугленную длинную фигуру без левой руки. За ней – чёрный, совсем без лица, труп высокой женщины. И ещё какие-то дымящиеся останки. Мой взгляд зафиксировал и нелепо сваленные у стен трупы пограничников, пять, шесть, десяток – похоже, Сангак и его подруга без боя не сдались.

А я всё сидел в своём седле, с мокрым от пота лицом и слезящимися от дыма глазами.

Вот они, мои победы. Я победил всех врагов, я выиграл битвы с двумя великими империями и спас свои города. А оборачивались эти победы горьким дымом других городов, которые я любил не меньше, и погибшими друзьями.

Оставалось одно: выехать, пока меня не увидели и не узнали, из ворот и тронуться через недоуменно гудящий город – на запад, к караванщикам, домой. Чем не достойное завершение блистательно прожитой жизни, о которой мальчишки поют на рынках песни? Сделать уже больше ничего нельзя, спасать больше некого. На запад. Все.

Я выехал из ворот и повернул Мышку на север, в сторону императорского города.

Ворота в первый, «внешний» императорский город – Гунчэн, он же Хуанчэн, – были, как всегда, открыты. Я проскакал через этот узкий, низкий (для всадника) туннель под давящей глыбой серого камня, почти не замедлив хода и приветственно махнув рукой охранявшим их гвардейцам.

За воротами и толстой, высотой в два человеческих роста, стеной лежал громадный, запутанный лабиринт павильонов под высокими серыми крышами, населённый тысячами чиновников с их мириадом свитков и кистей. Отсюда управлялась до сего дня империя. Тайное ведомство господина Чжоу было, наверное, единственным, которое укрывалось между обычными жилыми домами на западе города – все прочие чиновники были здесь.

Лабиринт этот был хорошо знаком мне и моим людям, раз за разом упорно договаривавшимся здесь о покупке новых партий шелка с государственных мануфактур. И проблема была как раз в том, что меня знало здесь слишком много людей. Поэтому в своём гвардейском наряде мне лучше было объехать стороной, например, Ведомство ткачества и красильного дела.

Стаскивая одежду с мертвеца на окровавленном песке, я думал о том, что в этой чёрной шапке-шлеме и малиновом мундире ниже колен можно свободно перемещаться по городу, к которому подступил противник. Что ожидает в ближайшее время столицу? Хаос, галопирующие и марширующие солдаты, городские и квартальные ворота, которые открываются и закрываются в самое неожиданное время и без всякого смысла. Всё это – не лучшая обстановка для гражданского человека, которому нужно куда-то пройти или проехать. А вот офицер гвардии в такие моменты может ехать куда угодно, и его лицо никто не будет рассматривать. Ну, какое может быть лицо у военного, скачущего куда-то среди дыма, криков и хаоса? Он сам – лицо катастрофы.

Но теперь я уже думал о другом: что мундир – это мой шанс пробраться как можно ближе к дворцу. Не к этому, где трудились чиновники, а к следующему, внутреннему, запретному.

Мой путь был не столько труден, сколько требовал невероятного терпения. Человек в гвардейском мундире в такие минуты не просто может, а должен метаться по дорожкам между павильонов и толп чиновников и задавать лающим голосом какие угодно глупые вопросы. «Где генерал Цзяо?» «Кто видел Цзю, помощника министра левой руки?»

Несуществующих генерала Цзяо и чиновника Цзю, конечно, не знал никто. Но в тяжёлый для Родины час чиновники и просто прохожие очень хотят помочь солдатам своей империи. Тем более если эти солдаты – из иностранцев, которым сейчас особенно тяжело, и тем более если они получают, как обычно, идиотские приказы с перепутанными именами и не знают, как их выполнить, – но выполнить обязаны.

Вдобавок ни один чиновник всё равно не работал. Цветными кучками стояли они у входов в свои ведомства и, встревоженно сблизив украшенные чёрными шапками головы, сплетничали. «Если вам нужен тот Цзю, который сейчас перешёл в Ведомство лесов, то это вот там, за углом, а единственный генерал Цзяо, которого я знаю, был отправлен к Тунгуаню. Ах, нет, похоже, что у вас донесение к генералу Цзяо, который возглавляет Полк тысячи быков. Он с утра – во внутреннем дворце», – таков был типичный ответ, который помогал мне завязать следующий разговор у следующего павильона, уже зная, какие имена надо называть. Изнуряюще долгая игра, но кому, как не мне, знать, как в неё играют. Ещё аллея, ещё разговор. Солнце неуклонно ползёт к западу.