— Детка, ты в порядке? — встревоженно спрашивает она, присаживаясь на краешек моей кровати.

— Прости, мамуль, сон плохой.

— А ты посмотри в окошко и скажи: «Куда ночь, туда и сон».

Ох, мамуля, я такого со своей жизнью наворотила, что никакая ночь всего с собой не заберет.

— А я помолюсь за тебя. Ангела-хранителя попрошу присмотреть за моей искоркой.

— А как ты молишься? — вдруг спрашиваю я.

Мама немного смущается, но отвечает.

— Меня твоя бабушка учила, да я тогда не особо слушала. Правильно и не умею. Так, своими словами благодарю Бога за все, что дает, и прошу здоровья и счастья родным, а мне мудрости понять, что для них лучше будет.

Она обнимает меня и ласково гладит по голове, шепча что-то утешительное. И липкий ужас мерзкого сна понемногу отступает, а сердце больше не пытается выпрыгнуть из грудной клетки.

— Мамочка, я беременна.

— Я уже поняла, солнышко.

— И… отец ребенка не знает об этом.

— Всему свое время, детка.

— И вы… вы с папой не будете…

— Будем. Будем по-прежнему любить и тебя, и твоего кроху. И поможем всем, что в наших силах. А осуждение… Ты же о нем беспокоишься?

Я только киваю, не в силах выразить тот сумбур, что царит в моей голове.

— Знаешь, у каждого из нас свой путь. И свои тернии на нем. И мы с папой тоже носим свои шрамы. И тебе, нашему родному человечку, мы новых добавлять не собираемся. Спи детка. Все уладится. А я помолюсь за тебя.

«Татьяна, здравствуйте. Спасибо за присланный список литературы. Многие книги вызывают при первом прочтении… хм… отторжение. Но потом начинаю переосмысливать пережитое и понимаю, что читать надо и между строк. И все понемногу укладывается в стройную логичную систему. Еще раз спасибо».

«Оленька, привет. Порой наша человеческая логика материального мира пасует перед великим замыслом вселенной. И логике этот замысел поддается не всегда. Но ты правильно делаешь, что ищешь свою новую точку опоры. А может, это просто хорошо забытая старая. И даже не забытая, а усиленно кем-то затертая. Вот еще пара интересных, на мой взгляд, книг. Надеюсь, они тоже пойдут тебе на пользу».

Кошмары мне все еще снятся. Но с каждым разом пугающие образы становятся все бледнее и невыразительнее. Может, помогают мамины молитвы. А может, мои собственные. Я теперь делаю так же, как и мама, — разговариваю со вселенной своими словами. Уж не знаю, слышит ли она, но раз за разом, день за днем замечаю, что мои реальные воспоминания становятся все больше похожими на мимолетные обрывки сновидений. Будто все это происходило не со мной. А с кем-то другим. С другой Олей из параллельной реальности.

«Татьяна, здравствуйте. Где заканчивается раскаяние за содеянное и начинается чувство вины? Ведь второе — самый мощный инструмент манипуляций. А я не хочу, чтобы моим сознанием манипулировали. Больше не хочу».

«Оленька-рыбонька, ты все правильно чувствуешь. Раскаяние — признание правоты вселенной за такой сложный урок, который она тебе преподнесла. И благодарность за него. И понимание того, что урок пройден и больше в твоей жизни не повторится. А вина — это прохождение одного и того же урока раз за разом…»

Предавший один раз, предаст и второй. Такая расхожая присказка. И каждый раз все глубокомысленно кивают, мол так и есть. Нет веры тому, кто упал на скользкой дорожке. Но если исходить из того, что каждое наше действие — будь то записанные в детстве подгузники или нанесенная кому-то боль — должны повторяться постоянно, то… Человек за всю свою жизнь так ничему и не научился бы.

Не научился бы ходить на горшок. Не осилил бы алфавит. Не открыл бы Америку. Не полетел бы в космос.

Но самое главное — так и не научился бы любить. Любить и верить. Верить и прощать. Прощать и сострадать даже тому, кто сделал тебе больно.

Вот уже несколько дней я чувствую слабые, едва ощутимые толчки малыша. Двадцать недель. Считай, середина срока. Мое состояние практически незаметно окружающим. Только живот совсем слегка округлился, словно я просто переела. Хотя вообще непонятно, с чего. Я же говорю — на мне любая статистика не работает. Токсикоз, который меня не заметил в первом триместре, вдруг спохватился во втором, и все эти недели мамуля просто с ума сходит, пытаясь накормить меня тремя единственными принимаемыми моим организмом продуктами: зелеными яблоками, овсянкой и водой исключительно из собственного колодца. Вы знаете, к примеру, что у воды есть вкус? Не знаете? А я вот теперь знаю. А что обыкновенные, покупаемые в магазинах соль и сахар отдают мерзким химическим привкусом?

— Милочка, у вас все прекрасно. Анализы у вас — хоть на выставку. Плод развивается абсолютно нормально. Не беспокойтесь о наборе веса. Есть такие счастливицы, которые за всю беременность прибавляют в весе всего на пять-семь килограмм. Собственно, плод, плацента и околоплодные воды. Возможно, вы относитесь именно к таким. Зато после родов будет замечательно выглядеть и не мучиться как те, что бесконтрольно набирают по двадцать-тридцать килограмм. Пейте витаминки для беременных, не пренебрегайте пешими прогулками и, по возможности, плавайте в бассейне. У нас в городе есть группы для беременных. Очень рекомендую. А в остальном… — пожилая акушер-гинеколог улыбается и поправляет смешные круглые очки на переносице, — в остальном старайтесь находить как можно больше приятных моментов в этом своем прекрасном периоде жизни. Жду вас через месяц. Вот направления на анализы.

После женской консультации я заглядываю в вуз, чтобы познакомиться со старостой группы и забрать контрольные по предметам, которые надо  досдать. Как бы ни складывались мои нынешние жизненные обстоятельства, свое решение о получении второго образования я не собираюсь менять. И потом, чем еще загружать мозги неработающей женщине? Учеба — прекрасный вариант. А заочное обучение в моей ситуации идеально подходит по всем параметрам.

Я выхожу из института и проверяю сообщения от папы, который привез меня в город и, пока я занята, умотал по маминым поручениям, просит подождать его минут пятнадцать. У нас с родителями есть свой маленький чат на троих — да, такие они у меня продвинутые. И мы периодически скидываем туда то фотки, то ссылки на интересные статьи, то мелкие просьбы. Сейчас вот мама спохватилась, что у нее осталось всего два мешка сахара. Всего! Два! Мешка! А заготовки идут полным ходом. И соль! Да-да! Нужно еще десять килограмм соли. Не за горами квашенная капуста и… вообще. Мама сказала «надо».

Погода стоит прекрасная. Я выбираю лавочку и, хихикая и улыбаясь, читаю, как родители добродушно переругиваются на тему закупок.

Чья-то тень заслоняет мне солнышко. И за секунду до того, как звучит его голос, я знаю, кого услышу сейчас.

Я так жду и так боюсь этой встречи. Жду, потому что хочу утонуть в грозовых глазах того, кого люблю.

Да. Я это поняла.

Я люблю его.

И дело вовсе не в гормонах. Не в вожделении. И не в похоти. А в том, что в нем я увидела родную душу. Он единственный, кто пытался достучаться до меня, до моего сердца, до моей запутавшейся во мраке души.

«Поговори со мной, сирена»...

Почему я тогда не сделала этого?

Почему не рассказала правду о себе?

Потому что мне было стыдно.

Перед остальными плевать. А ему было стыдно показать ту грязь, в которой барахталась эти годы.

Он что-то говорит, а я почти не слышу. Любуюсь его глазами. Насмотреться не могу на эти губы, скулы, впалые щеки, темные круги под глазами. Ты опять горишь на своей работе, мой мужчина-ураган?

И вдруг...

— Прости, я не поняла, что ты сказал?

— Я. Тебя. Разлюбил, — он отводит глаза, но потом, покачав головой, снова поднимает на меня взгляд. — Ты была права. Нет любви. Есть только химия. Гормоны. Инстинкт размножения. Похоть, в конце концов. А любви нет.

Мне так больно это слышать, что я даже заплакать не могу. Или не хочу? Вот и глаза сухие, и губы не дрожат. Только в горле какой-то комок колючий, будто морского ежа проглотила. Я обхватываю руками живот и прислушиваюсь к толчкам. Три в левую руку, один в правую. Ты же все слышишь, малыш, да?