Анна очень сильно откликалась на проявление сексуального желания или влечения; на это ясно указывали мазохистские фантазии, которым она предавалась, чтобы пережить возбуждение. Обычным героем ее мечтаний был «муж-любовник», мужчина тиранического склада, относящийся к ней с обожанием. «Я – неотразимо прекрасна, особенно мое тело; он хочет постоянно удерживать меня в своей власти. Он возбуждает меня, потом останавливается, и мы куда-то идем. Потом, когда мы оказываемся на улице, он решает заняться любовью прямо на месте, иногда – в виде наказания за то, что я на кого-то посмотрела (или на меня кто-то посмотрел). Его умение возбуждать меня и заставлять откликаться на его ласки – просто бесподобно!»

Вторая часть фантазии имела несколько вариантов, один из которых звучал так: «Мы – в примерочной комнате универсального магазина. Он решает сделать это прямо там. Я почти раздета, только в белье, и уступаю, становясь против зеркала, вытянув руки вперед или заложив их за спину; ноги немного раздвинуты. Иногда он заставляет кого-то раздвинуть их сильнее, это какая-то женщина, возможно, продавщица. Потом он трогает мои гениталии, то слегка, то крепче, и, наконец, вводит пенис. Почему-то этот момент связан с представлением о боли, как будто пенис слишком большой, так что эта часть фантазии возникает не всегда».

В другом варианте «муж-любовник» «трогает мою грудь через одежду, например, через комбинацию, а потом, в момент возбуждения, вводит руку в бюстгальтер и ласкает мне грудь, так что я сама ее обнажаю».

Многие элементы этой фантазии выявляют проблемы личности Анны. Первая состояла в том, что она явно была эксгибиционисткой. В начале лечения Анна как раз начала учиться на актрису и обнаружила, что, играя на сцене, она как будто возвращается к жизни. Во-вторых, ее возбуждение возникало, в основном, от желания или страсти мужчины, для которого она была «лакомым кусочком», вызывавшим вожделение. Поскольку ее переживания целиком зависели от партнера, то они имели гомосексуальный оттенок. В-третьих, у нее явно присутствовал страх перед пенисом, игравшим в ее фантазиях второстепенную роль, а главное значение имели раздевания и действия рук партнера, так что сцена даже не всегда заканчивалась коитусом и могла иметь воплощение в виде гомосексуального переживания.

Если принять во внимание гомосексуальность Анны, то можно лучше понять и ее переживания, связанные с женщиной, трогающей ее грудь. Ведь «муж-любовник», ласкающий и возбуждающий ее грудь до тех пор, пока она сама ее не обнажает, – это женщина, и не кто иная, как ее мать. Это следует из того, что всякие гомосексуальные отношения представляют собой повторение, на каком-то ином уровне, детских переживаний, связанных с матерью. Анна отождествляла себя с матерью, выступавшей в этой сцене в роли любовника, и сама возбуждалась от того, что любовник ласкает ее грудь.

Подобное отождествление показывает, как могут меняться роли действующих лиц в воображении. Анна была ребенком, любившим ласкать материнскую грудь, а потом выступила в роли матери, грудь которой ласкают. Иными словами, в этой фантазии выразилось детское желание Анны, связанное с материнской грудью. Такое толкование облегчается, если известна гомосексуальная возбудимость Анны.

Может показаться, что другие части фантазии имеют гетеросексуальный характер, однако это не согласуется с оральным характером структуры ее личности. Так, отношения Анны с «мужем-любовником» являются отражением отношений между ребенком и матерью; ее пассивность выражает беспомощность ребенка, а сила и властность, приписываемые мужчине, – это свойства, первоначально принадлежавшие матери. Пенис обозначает грудь, а сама Анна – это ребенок, которого щекочет и трогает мать, выступающая в фантазии в роли «мужа». Подобное использование ребенка матерью с целью получения ею сексуального удовольствия уже рассматривалось выше. Итак, Анна, действовавшая в реальной жизни как взрослая женщина, в своих фантазиях, сформировавшихся под влиянием боязни гомосексуальности, выступала в роли ребенка, желания которого не были удовлетворены в свое время.

Таким образом, личность Анны претерпела «расщепление», которое проявилось в ее разладе со своим телом. В ней было заметно отсутствие телесных переживаний, что характерно для шизоидной личности, но ее личность содержала также существенный оральный компонент, проявлявшийся в живости и выразительности ее лица и рта; таким образом, Анна являла собой пример личности, колеблющейся между шизоидным уходом от всего и сильным стремлением к выполнению оральных желаний. Если ее стремление к удовольствию и возбуждению не встречало отклика, она впадала в депрессию, отвергая действительность. Она стала понимать свои настроения, когда лучше осознала себя как личность. Она сказала: «Прежде, если возле меня не было кого-то другого, кого я могла бы постоянно касаться, – я чувствовала себя так, будто меня нет. Мне нравилось лежать вместе с мужем. Теперь у меня нет этого чувства „небытия“. Если мне грустно, или я не в ладах сама с собой, мне хочется прикоснуться к Тому. Но теперь я больше думаю о себе, о том, что я смогла бы предпринять сама. Это лучше, чем чувствовать себя заброшенной и одинокой, так что теперь эти чувства меня не страшат».

Душа Анны была полна гнева, вызванного неполнотой ее существования и направляемого против «матери-мужа-любовника», если им не удавалось ее удовлетворить; ее чувства (как она сама их описывает) производят иногда почти пугающее впечатление: «Как-то ночью, когда Тому не удалось сохранить эрекцию, я почувствовала, что превращаюсь в пантеру. Это было как в фильме, когда показывают, как человек-оборотень превращается в волка; как будто у меня появились когти, и мне хотелось его рвать; я и в самом деле расцарапала ему спину. Я чувствовала себя сильной и злой».

Скрытая жестокость свойственна всем человеческим существам, и размеры ее зависят от степени перенесенной ими депривации. Анна была «голодным и жаждущим ребенком», она жаждала любви, и ее фантазии далеко превосходили ее действительные намерения. Иногда ее мечты принимали прямо-таки людоедскую окраску (как показывает следующий рассказ), но это все – лишь отражение страстного желания ребенка заполучить тугую материнскую грудь и наполнить живот. Однажды она рассказала: «Раз, когда я занималась мастурбацией, мне пришла в голову ужасная фантазия: я подумала, что мои ноги растут и вытягиваются, как у чудовищного насекомого, а вагина превращается в ловушку, в которую мне хотелось втянуть мужчину, чтобы раздавить его. Если бы он туда попал, то пропал бы, я бы его поглотила».