Я не знаю, что сказать. Я не знаю, что сказать. Я чувствую то же, что и все вы. Если вы все думаете, что … сидеть в этой комнате, где он играл на гитаре и пел, и не чувствовать, что это такая честь — быть рядом с ним, вы сумасшедшие. Тем не менее, он оставил записку, она больше похожа на письмо грёбаному редактору. Я не знаю, что случилось. Я имею в виду, что это случилось бы, но, могло случиться, когда бы ему было сорок. Он всегда говорил, что переживёт всех, и ему будет сто двадцать. Я не буду читать вам всю записку, потому что всё остальное — это не ваше собачье дело. Но кое-что в ней — для вас. Я на самом деле не думаю, что прочесть это — значит, унизить его достоинство, считая, что это адресовано большинству из вас. Он — такой придурок. Я хочу, чтобы вы все громко сказали «придурок».
Толпа прокричала: «Придурок!». Затем она начала зачитывать записку:
Понять эту записку будет довольно легко. Все предупреждения из 101 урока панк-рока за эти годы, начиная с моего первого знакомства с [ним], скажем так, этика, связанная с независимостью и вовлечением всего вашего сообщества, оказалась стабильной. Я не испытывал волнения как от прослушивания, так и от создания музыки, наряду с тем, что я всё-таки писал уже слишком много лет. Я не могу выразить, насколько я чувствую себя виноватым в этом. Например, когда мы находимся за кулисами, зажигаются огни и начинается безумный гул толпы, не меня это не действует, точно так же, как это было с Фредди Меркьюри, который, казалось, любил, наслаждался любовью и обожанием толпы.
Как и прежде, сравнение с Фредди Меркьюри, кажется, вызывает у Кортни особое раздражение: «Курт, тогда какого чёрта — ну, и не становился бы рок-звездой, придурок». Она продолжает:
Это то, чем я полностью восхищаюсь и завидую. Дело в том, что я не могу вас обманывать, каждого из вас. Это просто нечестно по отношению к вам или ко мне. Я не представляю худшего преступления, чем насаживать людей, притворяясь и делая вид, что я оттягиваюсь на все 100 %.
Кортни: «А я, Курт, не представляю худшего преступления для тебя, если бы ты просто продолжал быть рок-звездой, раз ты так чёртовски ненавидел это, просто остановись, чёрт возьми».
Иногда я чувствую себя так, словно я должен запускать таймер перед выходом на сцену. Я пытался делать всё, что в моих силах, чтобы быть благодарным за это (и я благодарен, Боже, поверь мне, я благодарен, но этого недостаточно). Я ценю то, что я и мы затронули и развлекли многих людей. Я, должно быть, один из тех самовлюбленных людей, которые ценят что-то только тогда, когда остаются одни. Я чересчур чувствителен. Мне надо быть слегка безразличным, чтобы снова вернуть энтузиазм, который у меня был когда-то в детстве. В наших последних трёх турах я стал намного больше ценить всех тех людей, которых я знаю лично, как и фэнов нашей музыки, но я по-прежнему не могу справиться с неудовлетворением из-за чувства вины и сопереживания, которые я испытываю по отношению к каждому. Во всех нас есть что-то хорошее, и я думаю, что просто слишком люблю людей.
Кортни: «Так почему же ты просто не остановился, чёрт возьми?»
Настолько, что я ощущаю себя крайне, чертовски ужасно. Несчастный, маленький, чувствительный, неблагодарный, Рыба, Иисус.
Кортни: «Да молчи уж, ублюдок».
Почему бы тебе просто не получать от этого удовольствие? Я не знаю.
Кортни: «Дальше он говорит мне кое-что личное, и это никого из вас не касается; кое-что личное для Фрэнсис, что никого из вас не касается.
… мне повезло, очень повезло, и я благодарен …
Эта строчка означает, что Курт решил больше этим не заниматься. Но когда копия записки была обнародована несколько месяцев спустя, оказалось, что Курт на самом деле написал «мне везёт». Некоторые задавались вопросом, имеет ли какое-то значение то, что Кортни неправильно прочитала в частности этот отрывок.
… но когда мне исполнилось семь лет, я стал ненавидеть всех людей вообще. Людям кажется, что жить так легко, потому что у них есть сочувствие.
Кортни: «Сочувствие?».
Думаю, только потому, что я слишком люблю и слишком жалею людей. Спасибо вам всем с самого дна моего пылающего, вызывающего тошноту желудка за ваши письма и участие в последние годы. Во мне слишком много от эксцентричного, капризного ребенка! Во мне больше нет страсти. Мир любовь, сочувствие,
Кортни: «Тут ещё немного личного, и это вас никак не касается. И просто помните, что это всё ерунда, и я лежу в нашей постели, и мне очень жаль. И я чувствую то же, что и вы. Мне очень жаль. Я не знаю, что могу сделать. Жаль, что я не здесь. Жаль, что я не слушала других, но это так. Каждую ночь я сплю с его матерью, и я просыпаюсь утром и думаю, что это он, потому что его тело вроде бы здесь. Теперь мне надо идти».
Час спустя двадцативосьмилетний мужчина из Сиэтла по имени Дэниел Каспар вернулся домой с ночного бдения и покончил с собой выстрелом в голову. Его сосед по комнате, который тоже был там, сказал полиции, что Каспар по настоящему обезумел из-за смерти Курта. С тех пор, как два дня назад было обнаружено тело, горячие телефонные линии экстренной связи по самоубийствам по всей стране были затоплены звонками подавленных подростков. Кризисная Клиника Сиэтла отвечала на триста звонков в день, что на 50 процентов больше, чем обычно. Специалисты-психиатры опасались вспышки самоубийств-подражаний. Сообщения уже со всего мира означали, что смерть Курта стала ударом для всего мира. Сообщалось, что в Австралии застрелился подросток в знак уважения к Курту. На следующий день шестнадцатилетняя турецкая девочка, друзья которой рассказали, что она была очень подавлена с тех пор, как услышала о смерти Курта, заперлась в своей комнате, включила на полную громкость компакт-диск «Нирваны» и выстрелила себе в голову.
Чем же Курт Кобэйн и его музыка вызвали такую эмоциональную реакцию его фэнов? Местная музыкальная газета Сиэтла «Rocket» сравнила жизнь и смерть Курта с теми двумя другими великими творцами, которые также умерли в самом своём расцвете, с Дженис Джоплин, которая умерла от передозировки в двадцать семь лет — столько же было и Курту — и с Сильвией Плат, которая сунула свою голову в духовку в тридцать лет: «Все трое жили с ошеломляющей, постоянной болью, которая была результатом и обстоятельств их измученных жизней, и даже больше — чувствительности, которая позволяла им в первую очередь создавать свои красивые и ужасные повествования из самых недр преисподней».
Тем не менее, ни их смерть, ни любая из других бесчисленных рок-н-ролльных трагедий за эти годы не вызывали такой волны печали и безысходности, которая теперь, казалось, поглотила молодёжь по всему земному шару.
Потому ли, что за охваченными тревогой текстами Курта скрывалось послание надежды в мире, где доминировали те, кто родилися во время демографического взрыва? На самом ли деле Курт был «голосом, разбудившим новое поколение», как его описывала «Los Angeles Times»? Вскоре после его смерти один четырнадцатилетний мальчик разместил в Интернете свои размышления о том, что значил для него Курт: «Он словно был моим гуру. Я чувствовал себя так, словно он вёл меня к чему-то лучшему».
Теперь миллионам его поклонников казалось, будто Курт предал их, говоря им: «Зачем волноваться?» или, что более уместно, «Nevermind» («Фигня»). Энди Руни обобщил это лучше всего в своём еженедельном комментарии в «60 Minutes»: «Когда тот, кто является голосом своего поколения, пускает себе пулю в лоб, что же должно думать это поколение?»
Том Грант был встревожен, не зная точно, почему. Когда в субботу он вернулся в Лос-Анджелес, он знал, что его задание было официально закончено. Он был нанят Кортни, чтобы найти её мужа, и теперь Курт был найден. Однако он не мог не думать о том, что что-то не так. Во вторник утром он договорился на следующий день встретиться с адвокатом Кортни, Розмэри Кэрролл, с которой он неоднократно разговаривал неделей раньше. Он думал, что она, возможно, прольёт свет на события вокруг исчезновения Курта.
