В ожидании Левандовски осмотрел комнату 19 на 23 фута, которая очевидно некогда использовалась в качестве оранжереи, но теперь не содержала никаких явных признаков растительной жизни, за исключением опрокинутого цветочного горшка в углу и забрызганных грязью цветочных лотков, стоящих вдоль стен. На жертве были надеты джинсы, чёрные кроссовки и расстегнутая рубашка с длинными рукавами, надетая на чёрную футболку с надписью по-японски. Справа от тела находилась коробка из-под сигар «Том Мур», в которой находились шприцы, ложка «и другие принадлежности, связанные с наркотиками». На полу находились шляпа, два полотенца, 120 долларов наличными, бумажник, пачка сигарет, зажигалка и солнцезащитные очки. Слева от тела лежало коричневое вельветовое пальто и бежевый футляр от винтовки, поверх которого лежал использованный патрон. Коробка с двадцатью двумя неиспользованными патронами была найдена в пакете из грубой обёрточной бумаги у левой ступни Курта. (Первоначально в ней было двадцать пять патронов.) В нескольких дюймах от головы Курта, рядом с большой лужей запёкшейся крови, находилась открытая банка пива из корнеплодов «Барк», на три четверти полная. Листок матовой бумаги, исписанный красными буквами, проткнутый ручкой, лежал на цветочном лотке из нержавеющей стали у северной стены. По прочтении Левандовски написал в протоколе, что это «было явно написано Кобэйном своей жене и дочери, объясняя, почему он покончил с собой» (См. страницу 101).

В кармане вельветового пальто была квитанция на покупку винтовки «Ремингтон» 20 калибра, серийный номер #1088925. Квитанция на 308.37 долларов была выписана на имя Дилана Карлсона и датировалась 30 марта 1994 года, днём, когда Курт уехал из Лос-Анджелеса в Сиэтл.

Вскоре прибыли трое детективов Полицейского Управления Сиэтла, чтобы оградить место происшествия, вместе с тремя членами медицинского судебно-экспертного управления округа Кинг, в том числе доктор Николас Хартшорн, которому уже было поручено произвести осмотр трупа. Хартшорн с трудом вынул винтовку из левой руки Курта, сжимающей ствол с такой силой, что его след был виден на его ладони. Судя по повреждению внутренней части рта, отметил Хартшорн, Курт стрелял туда. В патроннике винтовки находился один боевой патрон, а другой — в магазине, указывая на то, что оружие было заряжено тремя патронами, включая использованный, которым, по-видимому, был произведён фатальный выстрел. Тело жертвы было холодным, на ранних стадиях гниения, что означало, что он был мёртв уже некоторое время. На внутренней стороне каждого локтя были следы от уколов.

Хартшорн сделал фотографии тела и затем освободил карманы: 63 доллара наличными и клочок бумаги для записей с надписью: «Seattle Guns», 145 патрона или меньше, настроенный на лёгкий выстрел». В том же кармане был использованный билет на самолет авиакомпании «Дельта», датированный 1 апреля, место 2F, на имя Кобэйна/Курта — билет, по которому он летел из Лос-Анджелеса в Сиэтл после того, как он покинул «Эксодус» неделей ранее.

После того, как Хартшорн закончил обследование места происшествия, он принял меры, чтобы тело было доставлено в судебно-медицинское управление округа Кинг, где он проведёт вскрытие трупа, чтобы установить причину смерти. Это было стандартной процедурой, хотя его обязательное заявление для собравшихся офицеров — включая и сержанта Кэмерона, который прибыл часом ранее — таковым не было: «Это дело — очевидное самоубийство. Жертва умерла от причинённой самому себе раны в результате выстрела».

СМИ, предупреждённые сообщением по радио, что в особняке Кобэйна было найдено тело, начали собираться снаружи вскоре после 10:00 утра. В течение нескольких минут заявления Хартшорна мир узнал, что Курт Кобэйн совершил самоубийство в возрасте двадцати семи лет. Его фэны были потрясены этим известием, но после того, что они узнали на следующий день от Кортни Лав, никто не удивился.

Когда в «Seattle Times» спустя месяц была опубликована история лауреата премии за журналистские расследования Даффа Уилсона, подробно излагающая несколько любопытных противоречий по этому делу, она не дала особых поводов для волнения. Повторные утверждения Николаса Хартшорна и Дональда Кэмерона, что эта смерть была «хрестоматийным случаем самоубийства», сделали своё дело. Большинство людей к тому времени восприняло эту смерть как просто очередную рок-н-ролльную трагедию — самоубийца-наркоман, который отчаялся. Кроме того, он уже однажды пытался покончить с собой. Спустя несколько часов после того, как было обнаружено его тело, Кортни рассказала всем, кто её слушал, что римская передозировка в марте по сути была попыткой самоубийства, а не несчастным случаем, как утверждалось ранее. Она сообщила, что в Риме он также оставил записку. Единственная разница заключалась в том, что на этот раз он добился цели.

Но сведения Уилсона не давали ему покоя. Его источники в Полицейском Управлении Сиэтла информировали его о множестве фактов по поводу смерти Кобэйна, которые просто противоречили один другому. Среди наиболее явных был тот факт, что последующее полицейское расследование не выявило никаких чётких отпечатков пальцев на винтовке, патроне винтовки или ручке, которая была обнаружена воткнутой в записку. Но именно сама записка вызывала большинство вопросов. Несмотря на то, что полиция на месте происшествия сразу же описала её как «предсмертную записку», те, кто её видел, говорят, что в ней и речи нет о самоубийстве. Очень тревожит то, что всего лишь часть записки, которая, возможно, ссылается на такую участь, казалось, была добавлена в конце, в совершенно ином стиле почерка.

Усиливает загадочность то, что кто-то попытался воспользоваться кредитной карточкой Курта за промежуток времени с момента, когда судмедэксперт констатировал смерть Курта, до вскрытия его тела. Полиция никогда не устанавливала, кто пользовался кредитной карточкой, пропавшей из бумажника Курта, когда он был найден.

Но ещё более настораживающая деталь обнаружилась в другой сиэтлской газете тремя неделями ранее. Николас Хартшорн закончил вскрытие трупа в день, когда было обнаружено тело Курта, и немедленно объявил, что патологоанатомическая экспертиза подтвердила его первоначальное мнение — что Курт Кобэйн умер от раны, причинённой самому себе в результате выстрела. Поскольку закон штата Вашингтон относит результаты вскрытия трупа к секретной медицинской документации, управление Хартшорна отказалось рассказывать о деталях его выводов. Но 14 апреля опытные репортёры Майк Мерритт и Скотт Мейер из «Seattle Post-Intelligencer», которые за эти годы обработали довольно много источников, чтобы добыть то, что недоступно, опубликовали статью, утверждая, что источник в управлении судебно-медицинской экспертизы дал им информацию о результатах вскрытия трупа Кобэйна. Выделялась одна маленькая техническая деталь. Токсикологические исследования показали, что в теле Кобэйна присутствуют следы диазепама (валиума), и уровень морфия в крови составляет 1.52 миллиграмма на литр. Хотя Николас Хартшорн был медиком, он, как и большинство врачей, имел очень небольшие познания в комплексной области фармакологии и опиатов, и поэтому этот критерий не получил резонанса. Однако любому сведущему в этой области человеку такие данные сказали о многом.

Рошелль Маршалл, как и сотни тысяч подростков во всем мире, была потрясена, услышав сообщение о самоубийстве Курта Кобэйна. Как и у многих из них, после того, как своё распространение получили теории убийства, у неё и её друзей появились вопросы. Однако в отличие от большинства из них её мать была в состоянии дать на них ответ.

«Моя дочь сперва была очень взволнована. Она была большой поклонницей Кобэйна, — вспоминает Дениз Маршалл. — Потом через некоторое время она стала говорить, что не уверена, что он действительно покончил с собой, и я сказала ей: «Видишь ли, многие так воспринимают самоубийство, потому что просто не могут в это поверить». Но она сказала, что всё совсем не так. Она хотела, чтобы я в этом разобралась».