— Иди, — сказала она тихо. — Моя магия почти иссякла. Амулет сломан. Они найдут меня, останусь я или побегу.

— Я тебя не оставлю, — заупрямилась Тзигона.

— Ты должна. Они ищут тебя.

Девочка только кивнула. Почему-то она всегда это знала. Но «знать» и «действовать» не одно и то же, и она не могла заставить себя бросить мать.

Шаги стали громче, тяжкая поступь казалось сотрясает землю. Тзигона шаталась на зыбком от приближающегося ужаса полу. Но она не побежит. Она должна видеть.

— Тзигона! Вернись!

Голос не принадлежал матери, но все же был полон тревоги и заботы. Инстинктивно она повернулась ему навстречу; ее глаза с трудом сфокусировались на лице Маттео.

Весь бледный, он стоял рядом с ней на коленях и тряс ее за плечи.

— Я тут, — слабо выговорила она. — Хватит мне позвоночник ломать…

Маттео отпустил ее, но не отодвинулся.

— Что ты увидела?

Она отвела взгляд.

— Я что-нибудь сказала?

— Ничего понятного. Отдельные слова время от времени. Я что-то услышал насчет жасмина.

— Всегда ненавидела эту пакость. Теперь вспомнила, почему. Я попробую снова, — голос ее окреп. Маттео поджал губы.

— Тзигона, это будет крайне неразумно. В памяти много слоев, и то, что ты проделала, превосходит достижения подавляющего большинства джордайни. Я видел двух других, испытавших транс воспоминаний. Для них это оказалось более выматывающим, чем пробежка или тренировка с оружием. Тебе необходим отдых.

— Я видела мать! — воскликнула девушка. — Я вспомнила ночь, когда нас разлучили. Я бежала, она не сумела. Ты вернул меня прежде, чем я увидела, кто это сделал. Я обязана знать! Иначе я никогда ее не найду.

Маттео помедлил, внимательно всматриваясь в ее лицо.

— Это настолько важно?

— О, ты не поймешь. У тебя никогда не было семьи кроме джордайни. Но я должна разыскать ее.

Он неохотно кивнул, поднялся и подошел к столику. Откупорив полный кувшин вина, плеснул немного в чашу.

— Переведи дух, и мы попробуем снова.

Сделав единственный глоток, Тзигона отставила чашу в сторону.

Вновь она очистила свой разум, устремилась внутрь, в его тайные глубины.

Неожиданно возникшая для нее картина была куда ярче и живее любого сна.

Она находилась в лесу, пышном и густом как джунгли. Ей никогда не доводилось видеть таких деревьев, внимательных и мудрых. Рядом с ними гингко Халруаа казались безжизненной мебелью. Массивные деревья могли укрыть в своих ветвях небольшие королевства птиц и зверей. Насекомые и прочие летуны наполняли воздух мягким гулом, крохотные пестрые лягушки всех оттенков алого, зеленого, синего и черного грелись под солнышком, не боясь птиц, перекликавшихся над головой.

И тут лес замер. Тишина, мгновенная и абсолютная, ударила, словно стрела в сердце. Пронзительный вопль не так оглушил бы ее. Тзигона содрогнулась вновь, когда невидимая ладонь вонзилась в ее разум, сомкнулась вокруг нитей привязывавших ее к жизни, к магии и к этому месту.

Нет… не ее разум. Тзигону неожиданно охватила убежденность, что воспоминания, которые она переживает, принадлежат не ей, кому-то другому. И восседавшего рядом с ней спутника она явно никогда не видела. Четвероногая птица с изогнутым мощным клювом и глазами, горящими разумом более чуждым, чем эльфийский. С хлопком развернув крылья она приготовилась метнуться на какого-то невидимого врага.

Девушка совершенно не горела энтузиазмом увидеть источник этой опасности. Она рванулась назад, сквозь тьму, куда отчаянней, чем тянул ее Маттео. Хватая воздух, она распахнула глаза и повелела воспоминаниям — этому, чужому воспоминанию — убираться прочь, в место забытых кошмаров.

Но изображение осталось, видимое ее глазам как было в трансе. Лес и страж призраками висели в центре комнаты. Цвет был почти столь же ярок, как и в ее мыслях, но быстро исчезал. Сама картина становилась все более прозрачной. Девушка видела сквозь воспоминание, словно низкую дугу радуги, но, несмотря на нематериальность, оно не становилось менее страшным.

Тзигона поползла прочь от жуткого видения, лихорадочно пятясь пока не уткнулась в дальнюю стену. Маттео тоже отступил, но огибал картину, неотрывно изучая призрачную птицу.

Вдруг из ниоткуда метнулась гигантская когтистая лапа, ударила крылатого стража, слишком быстрая, чтобы уклониться, слишком могучая, чтобы остановить. Птица исчезла в облаке перьев и крови.

И вслед за ней милосердно исчезло видение.

— Что за проклятое чародейство? — тихо выговорил Маттео, глядя на Тзигону с тем же ужасом, с каким она смотрела на оживший сон. Похоже, магию он переносил значительно легче, чем магов.

— Это не я, — отчаянно возразила она. — Не моя магия, не моя память.

— Воспоминание действительно не могло быть твоим. Тут нет сомнений. Этот подвид грифона вымер почти три столетия назад. Ты не могла вспомнить то, что никогда не видела.

— Или нет? — продолжил он, мрачно, но задумчиво. — Прорицатель может узреть картины будущего. Я никогда не слышал о маге, способном глядеть в прошлое, тем более с такой ясностью, но может быть такое и осуществимо. В любом случае, ты владеешь магией, Тзигона, какие бы отговорки ты не изобретала.

На сей раз, у Тзигоны не нашлось возражений. Слишком потрясенная, чтобы заботиться о таких тонких вопросах, она кинулась к окну. Прежде, чем Маттео успел добавить хоть слово, она исчезла в ночи.

Заря еще только намечалась, когда небольшой отряд вступил в болота Килмару. Первым шел Андрис, нащупывая в глубокой по колено воде безопасную тропу для остальных. Всего их было сорок — джордайни, простолюдины и чужестранцы. По утверждению гончей, ни один из них не познал прикосновения Мистры.

На спине каждый нес рюкзак из акульей кожи, и еще по одному мешочку по бокам. Их наполняли походные рационы, Андрис не доверял еде и воде, которую они могли найти в Килмару. Также в них хранился запас странного оружия. Использовать в болотах магию невозможно, но Андрису известны были природные субстанции, в определенных комбинациях порождавшие почти магические эффекты. У каждого бойца было несколько небольших бутылочек, тщательно закупоренных и запечатанных тонким слоем воска.

Осторожно смещая вес для следующего шага, Андрис старался не задумываться о том, что за относительно твердая поверхность может находиться под ногами. Много лет назад в этом месте была страшная война. В битве, длившейся три дня и три ночи полной луны, погибли сотни. Говорят, целые деревни опустели после сражений. Две из них почти поглотило болото, их руины давали приют расплодившейся в болоте нежити. Даже вполне спокойные мертвецы в Килмару не скрывались. Кости давно погибших воинов устилали дно под солью и песком, не давая Андрису и его сотоварищам увязнуть в трясине.

Из воды поднялся туман, вихрясь в и без того сумрачном воздухе. Андрис следил внимательно. Многие из их врагов могли прятаться в тумане, как дриады средь чащи деревьев. Впереди и слева особо густое, льнущее к земле облако, накатилось на спящую цаплю. Джордайн обратил внимание, что оно не коснулось ни птицы, ни воды.

Андрис кивнул одному из своих разведчиков — Квон Ли, небольшому, щуплому человеку с волосами черного цвета и такими же миндалевидными глазами, острыми настолько, что могли пронзить любые тени. Квон Ли попал сюда не по своей воле, его увезли с родины пираты. Кива заплатила за него, чтобы он смог присоединиться к их предприятию.

Над этим Андрис тоже не хотел размышлять. Чужак старался изо всех сил, движимый жаждой вернуть свободу. Кива пообещала, что ее магия в состоянии стереть уродливый шрам рабской метки со лба Квон Ли, как только битва будет выиграна. Андрис предпочел бы вести в бой людей, сражающихся потому что таков их выбор, а не потому, что они не могут выбирать.

Он проследил за разведчиком, отделившимся от группы и наполовину погрузившись в воду двинувшимся к облаку — медленно, плавно, стараясь держаться под поверхностью воды.