– И оправдалась твоя надежда?

– Уповаю, что оправдалась. Идея полностью определилась умственно, но воздержусь утверждать это бесповоротно, пока не отыщу особь, согласную подержать палец на перекрестье нитей.

– Только речь, конечно, не о пальце и не о нитях.

– Совершенно верно, прекрасная леди. Ты разумеешь быстро и внимаешь пристально. Будешь ли внимать далее?

Инид огляделась. Робота Джонса по-прежнему нигде не было видно.

– Ладно, буду внимать. Постараюсь внимать пристально.

– Прежде всего, – провозгласил пришелец-конепес, – я обязан явить тебе свою честность. С прискорбием извещаю тебя, что прибегнул к обману. Все прочие инопланетные, участвующие в процессии, составляют особо отобранную группу. Их допустили к участию, ибо они обладают даром поднимать восприимчивость земных особей на высший галлюцинаторный уровень. Воспаряя в галлюцинациях, соучастники данной процессии сумеют воспринять модель высокого искусства, к коему направлены их помыслы. Более того, среди различных инопланетных есть такие, кто способен руководить материализацией видений, дабы картина возникала из разума без посредства кистей и красок. Или музыка, настоящий звук, без посредства инструментов и партитур. Допустимо выразиться так – дабы произошло короткое замыкание между концепцией и ее воплощением.

– Но это немыслимо! – вскричала Инид, внезапно вообразив себе ливень живописных полотен, который падает с неба под музыку, идущую ниоткуда.

– В определенных случаях отнюдь не немыслимо, – заявил Конепес.

– Пока что ты говоришь прямо и откровенно, – отметила Инид. – Но ты упомянул, что прибег к обману. С какой стати?

– Обман в том, что я присоединился к процессии с целью трудиться отнюдь не на благо земных особей, а на благо себя самого. Я питал надежду, что рвение соучастников пополнит и подстегнет мои прежние умения.

– Ты хочешь сказать, что идешь с процессией, преследуя собственную цель? Цель, очевидно, была в том, чтобы войти в состояние, нужное для разработки твоей идеи. Этого ты добился – и все же не можешь осуществить свою идею, пока не найдешь кого-то, кто согласился бы подержать палец на перекрестке?

– Ты обрисовала ситуацию с восхитительной точностью. И ежели тебе теперь все понятно, ты соглашаешься помочь?

– Сперва скажи мне, что за штуковину ты изобретаешь.

– Этого, увы, я сделать не в состоянии, поскольку объяснение неизбежно вовлекает понятия, недоступные земным особям без основательной специальной подготовки.

– Твое изобретение не будет пагубным? Оно никому не причинит зла?

– Посмотри на меня, – предложил Конепес. – Разве я похожу на злонамеренное существо?

– Право, если честно, не знаю.

– Тогда умоляю поверить мне на слово. Объект не причинит никакого зла и никому.

– Хорошо, но мне-то от этого что за выгода?

– Мы станем партнерами. Ты будешь владеть половиной объекта и иметь на него права, равные с моими.

– Весьма великодушно.

– Ни в коей мере, – возразил Конепес. – Без твоей помощи объект просто не вызовется к жизни. Однако ты, возможно, разрешишь мне объяснить, что тебе следует делать?

– Да, пожалуй, разрешаю.

– Тогда закрой глаза и думай на меня.

– Думать на тебя?

– Именно и точно – думай на меня. А я в ответ стану думать на тебя.

– Но я никогда в жизни этого не делала!

– Это несложно, – заверил Конепес. – Ты закрываешь глаза и, сосредоточив все силы, думаешь обо мне.

– Звучит до ужаса нелепо, – сказала Инид, – но, наверное, стоит попробовать…

Плотно зажмурившись, она принялась сосредоточенно думать «на пришельца», но не могла совладать с подспудной мыслью, что портит все дело: у нее же нет никакого представления, как думают «на других». И тем не менее она ощущала, что пришелец целеустремленно думает «на нее». Было страшновато, хоть и напоминало манеру братца Генри посылать слова прямо в мозг. Она упорно пробовала ответить пришельцу тем же и уж во всяком случае не отгонять его. Терять ей, в конце концов, совершенно нечего. Впрочем, в высшей степени сомнительно, что удастся что-нибудь приобрести: все это самая настоящая белиберда.

Но мало-помалу в ее сознании сформировалась картина, до какой она никак не сумела бы додуматься самостоятельно. Картина сложнейшей конструкции из красочных нитей, связывающих ее воедино. Нити были тоненькими и казались очень хилыми, и тем не менее конструкция ощущалась как вполне материальная. Казалось, Инид стоит в самом центре, но разглядеть подробности не удавалось – конструкция была слишком велика и простиралась во все стороны без конца и края.

«Однако, – заявил невидимый Конепес, посылая слова прямо ей в мозг, – вот куда ты должна возложить свой палец.»

– Куда? – не поняла Инид.

«Прямо сюда», – сообщил Конепес, и внезапно она увидела нужную точку и, положив на нее палец, плотно прижала, как прижала бы скрещенную бечевку, перевязывая пакет.

Ничего не случилось – ничего, что можно было бы заметить с первого взгляда. Но окружающая Инид конструкция как бы стала более прочной, и ветер, дующий на взгорье, неожиданно прекратился. А она не отрывала глаз от пальца, прижимающего бечевку: теперь ей захотелось увериться, что бечевка прижата крепко, хоть никакой бечевки на самом деле и не было.

Конепес обратился к ней уже вслух:

– Все в порядке, работа завершена. Необходимости держать палец больше нет.

Она перевела взгляд и увидала пришельца неподалеку: он вцепился в материализованную конструкцию, а затем стал взбираться по голым прутьям как по лестнице. Снизу донесся крик. Оказывается, вся процессия теперь оказалась ниже Инид, и все пялились на нее, все орали, махали руками, все пришли в неистовое возбуждение.

Немного напуганная, она дотянулась до ближайшего из прутьев конструкции и вцепилась в него. Подвернувшийся ей под руку прут был бледно-лиловым и соединялся с двумя другими – лимонно-желтым и ярким, словно горящим изнутри, света спелой сливы. Прут ощущался как нечто прочное. А на чем же она стоит? Посмотрев себе под ноги, Инид поняла, что опирается на такой же прут, но красного света, и этот нижний прут так же вещественен, как желтый, за который она ухватилась. И вокруг куда ни взгляни были прутья, прутья и прутья – конструкция окружала ее со всех сторон. Сквозь решетку из прутьев были видны горы и долины – Инид впервые увидала гребень со змеевидной процессией как малую часть оставшегося внизу ландшафта.

Конструкция плавно накренилась, и Инид распростерлась над этим ландшафтом вниз лицом. Она задохнулась, сердце охватила жуть, но отступила, лишь только Инид сообразила, что в новом положении ей так же удобно, как и в прежнем. Должно быть, чувство ориентации было теперь замкнуто на самую эту конструкцию, а не на землю, оставшуюся внизу. Вспомнив про времялет, Инид быстро обвела взглядом ближние склоны, попыталась его обнаружить, но тщетно.

Тем временем конструкция вернулась в исходное положение, и по всему ее объему стали появляться отростки и завитушки – хаотично, без какой-то различимой схемы. Конепес решил наконец подобраться поближе к Инид, переползая по прутьям, как неуклюжий паук. Когда ему удалось поравняться с ней, он вытаращил на нее все свои глаза и осведомился:

– Как тебе данное произведение? Прекрасно, не правда ли?

Она поперхнулась.

– Это та самая штука, какую ты хотел сотворить?

– Конечно и разумеется. Я полагал, ты сама уже догадалась.

– Но что это такое? Пожалуйста, растолкуй мне: что это такое?

– Сие есть невод, – ответил Конепес. – Невод, незаменимый при ловле мироздания.

Инид вновь вгляделась в конструкцию, которую пришелец окрестил неводом. Но как она ни напрягалась, как ни морщила лоб, эта штуковина была все-таки слишком хлипкой и не имела определенной формы.

– Слушай, – не стерпела она, – как же ловить мироздание столь легкой сетью?

– Для данного невода время не имеет значения, – продолжал Конепес. – Ни время, ни пространство. Невод не зависим от времени и от пространства, не считая тех моментов, когда использует их.