– Но ведь были и дерини, причиняющие зло, – возразил Дугал. – И сейчас еще есть. Как насчет Чариссы и Уэнсита?

– Они были дерини, которые использовали свой дар во зло. Но сам дер… – Морган вздохнул, – Как ты думаешь, я злой?

Лицо Дугала застыло.

– Нет. Но говорят…

– Что говорят, Дугал? – Морган прошептал. – А кто говорит? Они когда-нибудь подсчитывали, что я сделал, или их интересует, кто я? (Наследник епископа.)

Итак, ясно, что мотивы использования и само использование силы – вот что определяет ее мораль. Все же есть магические силы, в которых даже дерини не уверены. Мы уже упоминали беспокойство Йорама по поводу перевоплощения, потому что оно влечет за собой обман. Еще более спорный вопрос – вопрос о настоящей черной магии (колдовстве).

Когда дерини говорят о привязывании душ, они не имеют в виду классическую продажу души дьяволу взамен земных радостей. Привязать душу означает не дать ей покинуть мертвое тело, препятствуя ее переходу в руки астральных сил, которые проведут ее за Врата Смерти в Нижний Мир (преисподнюю), чтобы там она окончательно предстала перед Священным Собранием.

Не говорится, как это делается, но есть описание случаев, когда дерини признают, что это было сделано, и были приняты меры, чтобы снять колдовские чары. Дункан признает “определенное впечатление зла”, когда осматривает мертвое тело короля Бриона, изменившее свои формы. То, что он снимает злые чары, подтверждает если не само колдовство, то, во всяком случае, злые намерения употребившего их.

Дункан глубоко вздохнул и медленно положил руки на лоб трупа. Через несколько секунд его глаза закрылись, дыхание стало более поверхностным и жестким.

Теперь дыхание Дункана еще более участилось, капли холодного пота покрыли лицо и руки, несмотря на ледяной холод склепа. Мальчик и Морган видели, что тело под руками Дункана начало дрожать, сотрясаться, а затем приняло неясные, расплывчатые очертания. Наконец Дункан глубоко вздохнул и ненадолго застыл, и в ту же минуту черты лица умершего опять превратились в знакомое лицо Бриона. Дункан убрал руки и с бледным измученным лицом отошел от гроба.

– С вами все в порядке? – спросил Морган, подходя к гробу, чтобы поддержать своего родственника.

Дункан слабо кивнул и сделал над собой усилие, чтобы отрегулировать дыхание.

– Это было ужасно, – прошептал священник. – Он не был полностью свободен, и сила, удерживающая его, была немалая. Когда я освободил его, я почувствовал, что он умер. Это было непередаваемо. (Возвышение дерини.)

Реакция и комментарии Дункана заставляют задуматься, что же это такое – привязывание души: просто пассивное пребывание ее в заточении или такой уровень сознания, на котором душа жертвы вынуждена постоянно снова и снова переживать свою смерть, пока удерживающая ее сила не отпустит ее. Как жестока эта бесконечная петля воспоминаний. Такую судьбу пожелала полная жажды мщения своему мертвому врагу Чарисса. Когда-то он убил ее отца и отнял у него трон, который по праву принадлежал бы ему, а потом и ей.

Скорее всего Чарисса тщательно спланировала свою месть заранее, и предварительное связывание души началось тогда, когда Брион выпил ее зелье. Это зелье, тонкое и коварное, дало ей возможность приостановить функции организма и на некоторое время удержать какие-то остатки духовной и физической жизни.

В этом смысле, возможно, Брион совсем не был по-настоящему мертв, когда он, казалось, испустил дух на руках сына. Возможно, в это время он находился между жизнью и смертью, может быть, даже смутно сознавал, что происходит вокруг него. Но сознавая, что близкие готовятся к погребальному обряду, он лежал беспомощный, не в силах дать им знать о своем состоянии.

Дункан мог распознать, что случилось, если бы он позволил вскрыть тело. Но Джехана запретила это потому, что связывала Дункана с ненавистным ей Морганом. Она позволила придворным врачам исследовать тело мужа, но они просто подтвердили первоначальный диагноз сердечного приступа, что, как указывает Нигель, является в конечном счете причиной любой смерти. Учитывая спешку, с которой Брион был погребен, можно предположить, что его тело не бальзамировали и не анатомировали. Это, несомненно, утешает, поскольку мы не знаем, насколько чувствительной может быть жертва в таком состоянии.

Итак, Брион оставался в таком положении – неподвижный, в теле, которое уже никогда не будет живым, глухой и слепой, но с сознанием на каком-то более глубоком уровне – возможно, в течение нескольких дней, пока однажды ночью его не посетила сама Чарисса. Возможно, в это время его тело все еще лежало перед верхним алтарем собора Ремута, а душа еще не могла найти спасения в смерти. А затем было еще одно посещение Чариссой его гроба. В это время тело уже было помещено в Королевский склеп под собором, что он, возможно, также сознавал на каком-то уровне, когда крышка саркофага захлопнулась над ним во мраке. На этот раз Чарисса пыталась изменить его физические формы, так, что если бы и нашелся кто-то, кто не побоялся бы исследовать тело и выяснить, что же случилось на самом деле, было бы слишком поздно.

Ужасный сценарий! Но, увы! Как это похоже на Чариссу! Это совпадает со словами Эвайн о ее отце, когда он рассказывает, как она и Йорам обсуждали, сможет ли он осуществить неизвестное заклинание на временное прекращение жизненных процессов. Может быть, и сама Чарисса была более сведущей в магии, чем мы предполагали. Могла ли она знать, как использовать это колдовское заклинание, чтобы удержать тело Бриона от разложения до тех пор, пока она не сможет извлечь из него душу и связать ее? Если знала, то вряд ли ее остановили бы те сомнения, которые были у Камбера, когда он мучился вопросом, может ли он применить это заклинание к умирающему Рису и имеет ли он вообще право принять такое решение, когда дело касается другой души. Последствия этого заклинания распространяются на разные уровни, и действие его таково, что оно вполне оправдывает свое название запрещенного.

В любом случае, Эвайн и Йорам хорошо понимают скрытый смысл того, что произойдет, если заклинание сработает, и что произойдет, если Брион лежит сейчас не мертвый, а лишь с временно заторможенными функциями организма, и в любую минуту может неожиданно выйти из этого состояния.

Так, Йорам говорит:

– Не могу представить, что может быть ужаснее, чем прийти, в сознание в могиле, понимая, что тебя захоронили живьем.

– А я представляю, – пробормотала Эвайн, не глядя на него, – что это значит – быть привязанным к телу, которое на самом деле мертво и разлагается. (Скорбь Гвинедда.)

Не всегда причина привязывания души такая, как в случае с Брионом. Известен другой пример, когда Камбер и Йорам находят мертвого Алистера Каллена в руках Ариэллы через час после его смерти. Но всегда привязывание души – это результат коварства. Холод прошил Камбера, когда он преклоняет колени у поверженного Алистера и кладет свои руки на лоб умершего.

– Будь проклят тот, кто это сделал! – воскликнул Камбер, чувствуя, что Алистер не мертв. Тело его было сражено смертью, но какая-то часть его существа оставалась, разлученная с телом так, что воссоединение было невозможным, и все же удерживаемая по чьему-то злобному умыслу. Не могло быть возврата этой части его существа в тело в этой жизни, потому что узы, связывающие их, были прерваны, нарушена серебряная нить, соединяющая их. Тело уже становилось безжизненным, и вместе с теплом жизни из него уходила память. (Святой Камбер.)

В данном случае у нас не остается впечатления, что Каллен продолжает страдать (как это было с Брионом). Мы не видим желания освободить его, как это было у Моргана и Дункана у гроба Бриона. Сильно обеспокоенной тем, что он обнаружил здесь, Камбер тем не менее не торопится. Он основательно обдумывает причины смерти Ариэллы, хочет заручиться поддержкой сына в том, что он решил сделать, раздумывает, как лучше принять на себя память Каллена, чтобы в дальнейшем объединить два сознания, прежде чем полностью освободить Каллена.